Исток

Она повернулась к нему.

— Теперь я вижу, что мое существование, оно… что-то в нем…

— Что, Талис? Что ты видишь? Попробуй понять…

Она улыбнулась, но это было только подобие улыбки.

— Иногда, когда мне хочется как-то себя утешить, я говорю себе: может быть, я давно умерла, но по каким-то неведомым мне причинам избежала посмертного небытия. Мысли всякого разумного смертного существа так или иначе зациклены на концепции небытия и забвения, правда? И все-таки вот парадокс: если я существую только в этой истории, вне времени, почему я тогда продолжаю задумываться о смерти?

В ее голосе слышался страх — не то чтобы явный, но все же…

Она резко вскинула голову и посмотрела Сновидцу в глаза:

— Я помню… смутно, но помню… как я задумывалась о смерти и обо всех, кто навечно застыл в ее необъятном безмолвии. Я помню… — Она вновь умолкла.

Он кивнул.

— Но что такое бессмертие? Что это значит: избежать смерти? Мир, утративший силу воображения, обратился к Сказителям. Люди хотят, чтобы им дали надежду. И мы, Сновидцы, творим миры, где духовные сущности, заключенные в нашей реальности в смертных телах, живут вечно. Мы говорим людям, что наши земные тела — это всего лишь этап на великом пути… этап, который мы просто проходим и идем дальше. Людям страшно, им нужно, чтобы их успокоили. И мы разгоняем их страхи. В наших глазах люди видят отражение самого провидения; наши слова проникают, как морфий, в их растерянное сознание и облегчают им боль. Но кто утолит наши страхи? Мы рождаемся со способностью к восприятию, понятному очень немногим…

— Страх таится во тьме, — прошептала Талис. — Твое путешествие во тьму было суровым и долгим. Ты нашел свою цель. Эта цель — знание. И твое устремление к избранной цели само по себе есть предвестие, что она будет достигнута.

— А ты? — спросил он. — Какова твоя цель?

Она долго думала над ответом.

— Я знаю только, что должна передать тебе эту историю. Иногда я прозреваю себя в ином месте, в ином пространстве… это как проблески света во тьме… но у меня собственный путь. Я не могу видеть себя.

Он был весь захвачен ее темпоральным образом; ее слова омывали его, наподобие чарующих звуковых волн.

— Твоя история — сложная, свободная и красивая, — сказал он. — Нам нужно раскрыть ее до конца и уловить эти проблески света. — По ее взгляду он понял, что она принимает его слова, и добавил: — Итак… мы с тобой остановились на том, что рабы прославляли рождение Богини.

— Да, — сказала она. — У мифа есть продолжение. Люди из двух племен вышли на поиски пропавшей Принцессы, раскрасив лица алым и желтым. Лучшие воины шли впереди, их суровые черные лица были как затвердевший бархат, их мечи сверкали, словно в клинках жило пламя. Вождь, отец девушки, шел в окружении своих воителей, укрытый живым щитом тел. Темная ярость, захватившая его разум, превратила весь мир в сплошной сгусток злобы. Дочь посмела ослушаться отца?! Быть может, сбежала с тайным любовником? Или, может, ее похитило враждебное племя? Страх унижения лишь подливал масла в огонь его ярости. Его воинство шло вперед, сметая все на своем пути. Повинуясь какому-то внутреннему чутью, он привел своих людей к Реке Смерти. Сейчас все подчинялось его единственному желанию: найти дочь.

— Последние отблески света, меркнущего перед ликом грядущей ночи, сверкали на каждом клинке, в каждой бисеринке пота, на каждом иссохшем листе и стебле, на глянцевых внутренностях растоптанных насекомых. Самый воздух как будто наполнился переливчатыми огнями. И сквозь это призрачное сияние пришли огромные тучи — черные поднебесные цитадели, отягощенные громом и населенные духами электричества; они пришли забрать день, прежде чем он сдастся ночи. Ближе к реке дорог уже не было, люди шли, увязая в топкой грязи и прикрывая руками лица, чтобы хоть как-то спастись от зловония; и каждый следующий шаг давался трудней предыдущего. А потом воины племени увидели цепи, сброшенные рабами, и следы исступленной толпы, отпечатанные в грязи. Они увидели тощих зверей, лижущих комья спекшейся крови: из их пастей стекала слюна, глаза горели, как самоцветы. Плеск густой, вязкой воды был как печаль, напоенная ядом.

— Незримое послесвечение исступленного порыва к свободе было почти осязаемым, как мурашки по коже, и в нем явственно ощущалось предвестие гибели. Руки воинов дрожали, зубы стучали в ознобе дурного предчувствия; что-то играло с их безыскусно-наивными душами. Непроницаемый строй распался, в сбившихся рядах воцарилась тревога. «Вперед! — кричал Вождь. — Вперед, проклятье на ваши головы! Мы же мужчины, а не трусливые мальчишки!» А потом это предчувствие погибели обрело зримый облик, предстало людям во всем своем необузданном великолепии, и лицо Вождя словно застыло от ужаса…

— Лучезарное подобие Сен воспарило над мертвой топыо на том берегу: обнаженная дева, облаченная в призрачную плоть, сотканную из серебристого лунного света, который казался зловещим и жутким в поблекшем свечении солнца. От ее женского естества расходились тысячи тонких, молочного цвета нитей: они растекались в пространстве, словно подхваченные невидимыми течениями, и сплетались в гигантскую зыбкую сеть наподобие паутины, которая постепенно затягивала все небо. На конце каждой нити сверкала капля застывшего света. Они росли, эти капли, и обретали тела и лица по единому образу и подобию — точные копии самой Богини.

— Небывалый доселе ужас объял души смертных, и все же люди не бросились в бегство, завороженные этим невиданным действом. Воины остановились всего лишь в десятке шагов от реки, а потом расступились, давая дорогу Вождю. Он подошел к самой воде: теперь — уже не грозный владыка, а просто маленький человечек, сгорбленный страхом, — и сказал с неизбывной, мучительной горечью: «Я скорблю о смерти и жизни, слившихся воедино. — Его голос дрожал и срывался. — Ибо нет в мире вещи страшнее, чем зло, заключенное в прекрасном сосуде».

— Взор Богини, парящей над мертвой землей, обратился на маленькую, съежившуюся фигурку. «Отец, уходи. Уходи. — Ее голос, казалось, звучит отовсюду. — Забирай своих людей и возвращайся домой. Тем, кто пришел ко мне с миром, вреда не будет». Она опустилась ближе к земле, и сеть из светящихся нитей растворилась в лучах заходящего солнца. Тело Богини, неподвластное застывшим формам материи, постоянно менялось, расщепляясь на крошечные частицы, подобно раковым клеткам под действием исцеляющего снадобья, и все же она оставалась женщиной, как будто вобравшей в себя отголоски всего, что есть в мире женского и сладострастного. Эта земля в краю смерти научила ее очень многому: теперь она знала, как луны вступают в любовную связь с планетами, оплодотворяя моря, и что жизнь миллиона людских поколений составляет всего лишь мгновение во вселенском любовном действе. Да… и еще… она поняла, что люди — они те же Боги, но заключенные в рептилиях и обезьянах.

— Она остановилась всего лишь в шаге от поверхности земли, невесомая и прекрасная, и обвела взглядом воинов, застывших на берегу мертвой реки. Подобия Сен, сотканные из света, медленно опустились на землю. Сперва они были все на одно лицо — точные копии Богини, их сотворившей, — а потом стали меняться, и каждая из аватар обрела свой собственный облик: кто-то сделался юной и нежной девой, кто-то — пленительной женщиной, искушенной в искусстве соблазна, кто-то — могучим мужчиной в расцвете брутальной силы, кто-то — изысканным юношей.