Девяносто три!

Инструкция, доставленная в три часа ночи веселым курьером. Коснись правого плеча, коснись левого плеча. Синхронный перевод, взрыв кораблей, мгновенное перемещение на остров, где строится Храм Невинных Душ. Черепа, обласканные солнцем. "Ваша религия — это вирус, грязные микробы заползли в носоглотку". Невидимые прорабы и десятники, колонны теплых невольников. Блоки и шпалы.

Вкус ожидания, паства готовит химическую свадьбу. Луч настигает мертвеца, теребит колоду в спекшейся земле: "you don't need the upper level privileges to watch the blood flow".

— Ю-ю, у вас найдется минута?

— Конечно, Маринус, как раз о тебе думал.

— Вы так добры, Ю-ю. Вас, возможно, удивит моя просьба.

— Слушаю тебя, Маринус.

— Говорят, вы разбираетесь в рунах…

— Да, немного.

— Собственно, я хотел спросить о другом. Имеют ли этиры отношение к так называемому древу жизни?

Запутались по самый поплавок. Всего лишь хуй: кожа, мускулы, капилляры. Канал сообщений. Прервав светскую болтовню, плеснуть в собеседника горячим чаем, ткнуть ему вилкой в горло, завизжать: вон отсюда, мразь. Счастье, расфасованное в восемь медных таблеток. Розовый куст, выросший в одночасье под бедным окном. Прикоснулся к лепестку губами, провел бутоном по щеке, такого не бывает. Торт в иглах шоколадных стружек. Его сырой, мускулистый торс. Штукатур.

Ты проберешься в темные палаты.

Ты разольешь бензин.

Ты бросишь в лужу горящую тряпку.

Ты растопчешь подлых богов старого эона.

Ты лишишься головы.

Лезвие впивается в затылок полуслепого каменщика. Пена на губах. Лоскуты кожи. Теперь эта машина спрятана в музее, в темном закутке, пускают только дежурных офицеров. Твой прощальный поцелуй, Маринус.

— Apo pantos kakodaimonos, господин Хаусхофер.

33

Мы видели Пана, пронесшегося в листве, скрипящий солнечный луч. Видели десять сахарных вод, позорный мускул, гнездо куропатки. Согреши с ним, согреши со мной. Твое любовное письмо, твое деловое письмо, твое прощальное письмо. Пикет сторонников смертной казни.

"Если хочешь, я извещу тебя частным образом, минуя наперсток. Разговоры о деревьях наскучили. Куда интереснее сюжет "дети и Д-р"". Новый Ирод мчится по холодным полям, высматривает дичь. Жан Донет догрызает мокрый хлеб, последняя воля приговоренного. Летит мягкое лассо, лиана уютно обнимает шею. Если положишь меня в бархатную шкатулку, хозяин, мой жир спасет тебя от простуды. Отец небесный, спали рейхстаг.

Ложа гномов. Предводитель в красном колпаке тревожит сонетку. Малькут! "Начнем с истребления пивного братства, разомнем мускулы".

Повторяй: "I am a slave, an ape, a machine, a dead soul. Меня вертит в руках зодчий Храма Невинных Душ, мнет, как сиротскую бумагу, спускает шкуру, дышит в висок любовным огнем". Сладко спать в опустевшей казарме. Крошка Пан, не выше травинки. Поиски кролика, оккультное сообщество, прыг-скок. Вот и ты пригодился, Hynek. "Сволочь, я плачу деньги, а у тебя не встает. — Но мы же просто играем, как лицедеи. — Приведи мелкого братца, я его выебу". Брат из Плимута, сын пивовара, еще не начал расплываться. Come here. Написал на бумажке: звони мне после трех, днем я сплю, h-k.

Или история про энергетический эликсир. Человек, смешавший его, живет на берегу хромого озера (Уолден). Горяч и бородат. Решает провести эксперимент на себе, подражая первопоселенцам. Легкая доза — никакой реакции. Принимает вторую. Снова ничего. Третью, четвертую, шестую. Вокруг озера — глупые сосны. Решает смастерить гигантское каноэ. Двенадцать дней, не смыкая глаз, носится с долотом, сметает всё, как шахид. Пальма, под ней два стилизованных кинжала. Соседи сползаются поглазеть на чудо. Невесть зачем строит исполинскую лодку, долбит стволы. На исходе третьей недели экспериментатора настигает апатия, он валится ветхозаветным снопом. (Зрители разбрелись, обескураженные. Опыт был воспроизведен шесть лет спустя в алжирских песках).

"Как мальчик, мечтающий о велосипеде с железным стержнем в седле". Поездка хынека за счастьем. Распухшие губы. Похищение и бесстыдное убийство Бернара ле Камю.

Взгляни на его запястья. Будто щекотали копьем.

Черный георгин. Рождена под знаком лучника, общалась с полузабытыми божествами, растерзана агентами Бабалон (исполнитель приговора, мистер уилсон, сгорел в дешевом отеле сорок лет спустя, микрорейхстаг). Звонок из крольчатника: хочу говорить с тобой о венецианских карликах, кормить тебя спермой. Бене, встречаемся у конной статуи. Нужно ли? Нужно.

Хорошо воспитан. Завидует всем утонувшим и выпавшим из окна. Ворочается на горячих камнях. "Хочешь пойти со мной в постель?" "Кто такой Уильям Хиггинс?" Невытравимая HS греческого пота. "Не могу кончить, извини". Но честно отработал тайную сумму. (Думал, что надо засунуть палец, но он скривился, "просто гладь вот так, вверх-вниз"). Утром известие о гибели далекого денди. Выбил дверь, косяк в щепы, еби меня, еби. Карусель славянских полотенец, сосуд с гранатовым соком, брызги на простыне. Душа, прощаясь с землей, навещает оставшихся: проблеск лампы, скачок флакона с шампунем, иные спиритические сигналы. Взрыв дислексии: отшвырнул невнятную бумажку. "Вернулся Прелати". В последний момент перед прощанием запел телефончик, его любовник-ирландец, обещающий райскую жизнь, video-to-go, "мой кевин". Благоразумно сменил белье, спрятал гондоны, запихнул желтое тряпье в стиральную машину. "Выловлен таинственною сетью", думаешь о рыбах, свастиках, георгинах. Как он тщетно дрочит, изогнувшись, ящерица хребта. Восемьдесят три килограмма; кель орёр, ты что, шутишь?

34

Почта за четырнадцать рабочих дней. Ряды красных строчек. Траурный хор из лос-анджелеса, примчались тешить детей перуна, щекотать нервы. Солдаты взяли концертный зал штурмом, лекарь тайно потчует пациентов шпанской мушкой (horror hospital). "Мне кажется, он подкладывает в штаны платок, слишком уж много плоти". "Все равно хочется встать на колени, тереться щекой". За собеседниками следили.

Извлек из-за печки шпалер, хуйнул в обидчика. "Плата за рельеф". Не смог зачать лунного младенца, паскуда. Находка Прелати: "Swallow this acid", будто бы годы вседозволенности, все ебутся на траве за сценой, добрая примета. Полосатый галстук Дж. П., колдун закатывает рукава, помешивает в котле ракетное топливо. Нефть и льдины. "The pigs shall serve", — нацарапали на балконной двери отрубленной кистью младенца. Письмо осталось без ответа. "Не интересно". Первый нож — в левую сумку, второй — в правую, только бы не задеть мышцу. Еще можно спицей, славянские премудрости. Забирай свою требуху.

Такой маленький, жалкий экран. Start transmission now. Dear Sir/Madam! Дрожит щуп, сверкает наперсток. Вот, нашлось любопытное, от Грифа, конечно. "Девяносто три, парни! Т. в своем сочинении предполагает, что каждое из двенадцати божественных имен должно соответствовать знаку з., согласно направлению падения. Так средние врата Храма в диаграмме д-ра (Status Dispersi), на востоке означает: «овен». Затем Т. указывает, что имя, ассоциирующееся с (солнцем? помехи) должно быть Ibah, поскольку оно центральное из трех на Восточной облатке. Да, это круг с точкой, намек на Аполлона, предвестие слепоты. В моей же системе «овен» будет звучать, как Oro". Ответ Маркопулоса: "Наконец-то! Но хочу добавить: никакого практического смысла в этом нет и быть не может. Двенадцать имен следует произносить подряд, и только так попадешь на побережье. Все двенадцать входят в ИИ, и Сторожевая церемония чертовски сильна)". Реплики Семьсемьсемь: "Мне всегда больше нравились исключения, нежели само правило. Я думаю, что С. - это вибрации матросов, тогда как ЭИ — пробуждает плеск П-сти. Должна быть четкая связь между ЭИ и двадцатью двумя тропами, ведущими к ХНД. Иногда кажется, что я слышу стук копыт. Конь Нового Ирода мчится к цели. Но все тонет в шуме волн. Ведь мы на острове, не так ли?"