Испанский сон

То были два первых крупных заказа, после которых «системы» заняли нишу на рынке, а семья Филиппа — квартиру на Киевской. С тех пор двусмысленное словцо стало для него талисманом. Постепенно он перестал затрудняться объяснением термина собеседникам (к чести последних, примерно треть из них все же помнила само слово, а треть из этих даже понимала, что это значит). Посреди трудного разговора всегда наступал некий кризисный момент, решающий дальнейшую судьбу контакта. Нельзя было молчать — это был верный проигрыш; нельзя было атаковать — это был проигрыш весьма вероятный; и вот в такой-то момент на Филиппа находило свыше (может быть, хорошо работала его подготовленная душем или чем еще персональная информационная сеть); тогда он замешивал, как тесто, вдохновенную импровизацию на общие темы, согревал ее непринужденной интонацией, приправлял обязательным «брэйнстормингом», а то и клюковкой впридачу, и получал-таки в итоге согласие собеседника на контакт, хотя для постороннего слушателя его речь звучала бы, вероятно, полной ахинеей.

Не то чтобы он был виртуозом этой техники. Даже в «системах», не говоря уже о более масштабных компаниях, числились настоящие профи, всякие бывшие комсомольцы и комитетчики, для которых доморощенный «брэйнсторминг» звучал, наверно, по-дилетантски. Но эти профи были — все или почти все — продажными тварями. Их можно было использовать для обработки какого-нибудь конкретного чиновника, но им нельзя было доверять слишком много информации о фирме. Поэтому они именно числились, то есть были закреплены за отделом продаж и маркетинга, но работали, как правило, на дому.

Кроме того, посреди любого трудного разговора мог быть задан специальный вопрос, то есть просто технический вопрос — и необязательно было Филиппову собеседнику для этого разбираться в технике. До разговора он мог попросить своего технаря-подчиненного снабдить его тестом-вопросиком, лакмусовой бумажкой, чтобы определить, кто конкретно с ним разговаривает — специалист, или свадебный генерал, или просто бандит при галстуке; и технарь, конечно, указывал ему такой тест, в результате чего время от времени Филипп слышал что-нибудь вроде: «Кстати… а на какой платформе вы предложили бы нам построить виртуальную частную сеть?» — и, внутренне усмехнувшись, мягко отвечал собеседнику так, чтобы собеседник понял, что говорит не просто с крупным, а с очень крупным специалистом и что это само по себе для него великая честь.

Вот по этому сочетанию разнообразных причин, несмотря на то, что Филипп был главный инженер и занимался, в общем-то, не добыванием, а выполнением заказов, в компании не было человека, более него пригодного к определенного сорта переговорам. С течением времени, с неуклонным движением вперед таких переговоров становилось все меньше. Но они не исчезли совсем, выплывали опять и опять из непостижимого волнения рынка — вот почему Вальд так настойчиво просил, просто умолял, и вот почему теперешний собеседник Филиппа задумался.

— Хм, — сказал он после паузы, и Филипп понял, что в его голове, верно, уже родилась какая-то организационная идея, но высказать ее в данный момент он не мог или не хотел. — Я вижу, как бы есть над чем подумать… — Он говорил медленно, подбирал слова. Мутный кадр, подумал Филипп. Может, к черту эту затею? — Это займет… э-э… пару дней… Скажем, так: пока я не проработаю вопрос предварительно, мы со своей стороны не будем делать резких движений. Это я вам могу обещать.

— Неплохо для начала, — заметил Филипп, — а как я узнаю?..

— С вами свяжутся, — сказал Эскуратов.

— Хорошо, — сказал Филипп. — Был рад с вами побеседовать.

— Взаимно…

Разговор завершился. Мутный, мутный кадр. Ладно, подумал Филипп; если не врет, значит, продолжение следует, а если врет, то это просто не наш клиент. Он почувствовал, что энергия апельсинового сока израсходована полностью. Каждый такой разговор отнимал у него массу сил; было противно после них, хотелось опять мыться, водку пить — в общем, делать что-нибудь такое, чтобы избавиться от шлейфа гнусных ощущений.

Он встал, потребил порцию водки и задумался о завтраке. Энергетически, полагалось бы… а душа как-то еще не просит… и желудок тоже… Он изучил содержимое холодильника. Может, салатик? Ишь какой симпатичный на вид. Или что-нибудь микроволновое? Съем салатик, решил Филипп. И чайку. И сигаретку за чайком. Все равно сейчас на боковую… до обеда…

Он зевнул, предвкушая сладкое досыпание.

Интересно, подумал он, поедая салатик, Дева — должна его кормить или нет? Как они с Зайкой договаривались? С Аной… Ана! Путь к достопримечательностям вел через те самые средневековые ворота старого города, к которым они как бы уже привыкли за обедом…

Он увидел рядом с собой Деву и полусонно удивился: оказывается, она и появляться умеет в нужное время, не только исчезать…

— Принеси-ка мне в спальню чай, — сказал он. — Крепкий, с лимоном, три куска сахару. И еще. Я приготовлю пакет, на нем будет написано: «Пшебышевский». Приедет человек, спросит тебя, ты должна будешь спросить его, от кого он. Если он назовет эту фамилию, отдашь ему пакет.

— А если не назовет? — спросила Дева.

— Не назовет — значит, не отдашь. Меня не будить. Ты умеешь пользоваться домофоном?

— Да, Ана показала…

Он поджал губы и направился к лестнице. Поднялся, зашел в кабинет, достал здоровенный желтый конверт, запихнул в него пачку привезенных бумаг и заклеил. Написал сверху: «Пшибыльский». Прихватив пакет, пошел в спальню. Чая еще не было. Он разобрал постель, скинул халат на спинку кровати и с наслаждением забрался под одеяло. И моментально заснул.

Даже не услышал, как Дева, буквально через двадцать секунд, тихонько постучала и вошла с чаем в спальню. Постояла рядышком, устанавливая, спит или нет. Полюбовалась спящим — неизвестно пока, Господином или нет. Подумала, оставлять чай или нет. Решила — не оставлять. Забрала пакет и пошла обратно на кухню.

Живут же люди, завистливо думал бывалый бармен, занимаясь ортодоксальным барменским трудом, то есть протиркой коктейльных стаканов, и исподтишка при этом поглядывая в сторону Аны и Вероники. Да-а, думал он, есть же люди… есть же счастливые люди, которые ебут таких. Бля, какие дамы! Даже на блядей не похожи. Не то что те шалавы, которых здесь по вечерам раком не переставишь. Нет, эти только по утрам — делятся, видно, свежими впечатлениями. Уж эти здесь снимать фраеров не будут. Так что зря те два кулика тулятся рядом. Ни хрена у вас не выйдет, злорадно думает бармен, кишка тонка… выложили, мудаки, на стол телефон и книжки электронные. Те, что таких куколок ебут, на стол телефонов не выложат. Тем телефоны поднесут телохранители и еще возле уха поддержат, только глазом моргни. Вот кто живет. Когда-то и он мечтал… и деньги были, и уважение… Бармен был — человек! Ебучая перестройка, все поставила кверху жопой. Был человек, а сейчас — просто чмо, ничем не лучше вечерней шалавы. Ну какие дамочки! Изысканные… утонченные… ебутся, небось, как королевы… одеты неброско, элегантно — сколько же это стоит, мама! притом без понтов, без выебонов… со спокойным достоинством… знают себе цену, сучки… воспитанные…

Хотя одна, правда, все же прокололась разок. Одолжу, кричит, мужика тебе на ночь! Да так громко, бля, на полкофейни… Вот она, блядская натура: мы, значит, думаем, что имеем вас, баб, а вы, значит, нас друг дружке одалживаете. Вот оно как! Уебываешься, значит, за вас… а вы выебываетесь тут, «шеридан» пьете, суки страшные. Я бы вас, блядищ… Я бы вам бутылку этого «шеридана»… Я бы…

Так думал бармен. Официант же Вадик прикидывал, сколько сегодня дамочки оставят ему на чай. Обычно — червончик, по-скромному… а сегодня новость: «шеридан». Сегодня с них причитается… Интересно, «шеридан» — это исключение? Или дамочки, по закону накопления, перешли в иной потребительский класс?

Каждый думал о своем, и в конце тысячелетия это было справедливо. Дама из медицинского учреждения, расположенного напротив, думала о заляпанном чем-то экране своего домашнего ноутбука. Один из ее знакомых где-то совсем в другом месте думал о Вселенной, в которой он был одинок. Девушка Марина Осташкова думала о Царе и Господине. Филипп *ов спал, улыбаясь; если человек способен думать во сне, то он думал об овцах и ослике. Вальд Патрашевский думал о Филиппе и о делах. Вероника думала об Ане. Ана думала о себе.