Испанский сон

А потом, обессилев от безумных прошедших суток, от безумных прошедших лет, от долгожданного и сладчайшего оргазма — оргазма, наконец-то замешенного на Господине, — она без сил опустилась посреди комнаты и, привалившись к кровати спиной, долго сидела без движения. И глаза ее, как и прежде, были прозрачны и светлы.

Она стала ночевать у Него. Не зря в первый же день, в День Господина, ей вспоминался Корней — в последующие дни еще не раз повторялось пройденное с Корнеем… многое из того… Опять проблема с приятелями… условные стуки и звонки… опять поход по магазинам — «Дорогая, что ты хочешь, чтобы мы купили?»

Когда Он предложил ей поехать большой компанией на шашлыки, она нервно рассмеялась. Формула подшучивала над ней? Но ведь Он проверен не только по формуле. Она уже многократно успела с Ним насладиться победой Царя; это было реально…

— Я сказал что-то смешное? — спросил Он.

Ей стало стыдно за свои нервы, за глупые ассоциации.

— Нет. Ты любишь меня?

— Ужасно.

— Скажи еще что-нибудь хорошее.

Он подумал.

— Хочешь, Я куплю тебе маленькую машину?

— Нет, — сказала она. — Давай лучше трахнемся.

— Давай.

Они начали быстро раздеваться, как всегда. Вот, подумала она, этим Он не похож на Корнея; с тем все время были какие-то вычурные фокусы… С Господином они всегда раздевались очень быстро; желание вспыхивало в них одновременно и требовало немедленного удовлетворения. Как-то они проспали — к Нему домой должен был приехать человек по работе, а оставалось всего полчаса. Они быстренько приняли душ, оделись, сделались чинными. Оставалось еще минут десять, и тут зазвонил телефон. Звонил тот, кого ждали — предупредить, что задержится на пятнадцать минут. После звонка Он задумался.

— В чем дело? — спросила она.

— Да вот, складываю в уме десять и пятнадцать.

— Нам хватит, — сказала она.

— Правда? Тогда вперед!

Они здорово чувствовали желание друг друга.

Самым сложным для нее оказалось отвадить Его змея от Царевны. У Него был бзик — Он считал неприступность Царевны своей виной. Он считал, что она страдает от этого. Она пыталась Его разубедить; рассказала — более или менее близко к действительности — историю под забором. Услышав историю, Он заплакал и сильно любил ее до самого вечера.

Потом Он стал искать способы ей помочь. Каждые пару недель придумывал все новые способы. Вначале находил каких-то хирургов, сексологов; потом — предлагал усыпить ее, загипнотизировать, чтобы сделать это незаметно для нее… Звал к целителям, к старцам, причем обязательно куда-то далеко — в Индию… в тайгу…

Когда Он в первый раз произнес слово «целитель», ей вдруг стало дико смешно. Она просто потеряла над собой контроль, принялась хохотать, как безумная. Это была натуральная истерика, каких с ней не случалось уже очень давно — несколько лет, не меньше.

Он тревожно спросил:

— Может, тебе водички?

Она с трудом приостановила свой смех.

— Целитель, говоришь… целитель… ой, не могу…

Ее опять разобрало.

— Целитель… ха-ха-ха… делает целым… целеньким…

— Ну?..

— А мне-то… ха-ха-ха… мне-то… наоборот…

Господин грустновато улыбнулся.

— Ну… разве Тебе не смешно…

— Не очень, — признался Он.

— А мне вот…

Она наконец успокоилась. Тогда Он заплакал. Он плакал часто, но только по этому поводу. У нее был простой и верный способ прекращать этот плач. Она начинала раздеваться, и Он сразу же начинал раздеваться тоже, спеша, чтоб не отстать от нее, и слезы Его моментально сохли.

Один раз Он сказал:

— Я знаю, что нужно сделать. Нужно вытеснить память об этом случае из твоего подсознания.

— Ты занялся психологией? — удивилась она.

Он густо покраснел.

— Попалась книжка.

— Как это — попалась?

— Ну, просто. Ехали с коллегой на встречу, вдруг — откуда ни возьмись, пробка. Стоим, ждем. Смотрю — в кармане дверцы книжка. Я и почитал, пока пробка была.

— Что за книжка-то?

— Фрейд…

Она хихикнула. Если в первые дни их любви Он частенько напоминал ей Корнея, то позже она с удивлением обнаружила в Нем некоторые черты медбрата Васи. Два этих совершенно разных человека причудливо переплетались в ее Господине и время от времени неожиданно проявлялись на фоне Его собственных черт, как изображения, зашифрованные в загадочной картинке. Возможно, подумала она, женщинам свойственно искать в каждом партнере следы своих прежних любовников. Возможно, это даже приятно.

— Фрейд имел в виду детские страхи, — сказала она.

— Я так понял, что все равно…

Ей стало смешно.

— Ну, и как же Ты вытеснишь?

— Нужно поехать туда, — сказал он, — в эти самые Починки… найти тех парней…

Ей перестало быть смешно.

— Прекрати.

— Почему? Я устрою… не одни же поедем…

— Пожалуйста. Только не это.

Он психанул.

— Почему? Это же скоты… они тебе жизнь исковеркали! Они должны получить свое! Они…

Он искал слова.

— Они перед тобой землю есть будут!

— Кока, — сказала она, — сейчас я заплачу.

— Нет, — сказал Он, — по этому поводу разрешается плакать только Мне.

И действительно заплакал — как обычно, лишь на первые пятнадцать секунд…

Она никак не могла найти случая открыть Ему Царство. Это был парадокс — Он был введен в Царство, не ведая о Нем ничего. Он вовсе не был дураком; Он бы постиг откровение, но что-то все время ее удерживало. В конце концов она решила, что это должно свершиться само собой, постепенно, и прекратила специально искать удобной возможности. Даже если откровения никогда не произойдет, подумала она, ничего страшного не случится. Отец завещал найти Господина и отдаться Ему, что подразумевало введение Господина в Царство, но должно ли Господину открыть — такого в Завете не было. Видимо, это второстепенно, подумала она. И тут же одернула себя: имеет ли она право толковать Завет как ей вздумается? Но, с другой стороны, Корнею было открыто, Корней был введен — не будучи Господином; Кока — Господин! — введен, но остался в неведении, и хоть бы что… Не стоит, подумала она, множить сущностей сверх необходимого; никакой это не парадокс, а просто житейский факт — явное указание на незначительность самой проблемы.

Со своей стороны, она не очень-то интересовалась Его работой и вообще остальной Его жизнью. Цветная фотография Его жены — веселой, темноволосой, на фоне экзотических пальм — стояла за стеклом в красивой рамочке, и она была довольна, что Он не пытался стыдливо скрыть от нее эту фотографию, составлявшую часть Его жизни. Он чем-то торговал, с кем-то договаривался, встречался, ругался и мирился; такой тип деятельности был хорош для их встреч, потому что не так уж сильно привязывал Его к определенному месту и времени.

Иногда Он уезжал на несколько дней за товаром. Он брал с собой сотовый телефон, по которому она могла дозвониться до Него даже когда Он был далеко. Она редко делала это: во-первых, связь все же была плохой, не всегда Его сотовый был в зоне доступности; а во-вторых, при разговоре она слишком сильно начинала желать Царя — и тем больше, чем дольше оставалось до встречи.

Один раз, пока Его не было, она набрала номер Его домашнего телефона и долго, грустно слушала гудки. Ей понравился изысканный вкус этой грусти. Она повторила свой опыт на следующий день. К ее неудовольствию, после второго гудка трубку подняли, и она услышала незнакомый женский голос. Не туда попала, подумала она, но настроение изменилось, и больше она звонить не стала.

А зря. Хотя, если бы она позвонила, тоже ничего особенного бы не произошло. Она бы сказала Ему при встрече: «Милый, в Твоей квартире как будто кто-то живет?» — «Да, — ответил бы Он, — одна парочка… Пустил вот на время отсутствия — и ребятам добряк, и дом под присмотром…» — «Хочешь, — спросила бы она Его, — я там буду жить без Тебя? Буду убирать… и приготовлю ужин к Твоему возвращению…» — «Ну конечно, — сказал бы Он. — Как-нибудь договоримся…»