Произведение в алом

Подобно утренней заре, он поначалу нежно розов и не предвещает ничего плохого, его буйный алый цвет вспыхивает мгновенно, как пожар, и брызжет, как кровь. «Час быка» называют его древние народы Востока. Тихо-мирно проходит век за веком, а вол знай себе пашет. Но вдруг - в одну ночь - смирные волы превращаются в неистово ревущих буйволов, одержимых демоном с головой быка, и принимаются в слепой, животной ярости топтать плодородные нивы... Потом все возвращается на круги своя, и человековолы вновь со скотской покорностью принимаются пахать: обывательские часы идут своим прежним ходом, вот только путь из заколдованного круга времени стрелки их не укажут. Каждая их минута беременна каким-нибудь своим особым возвышенным идеалом, однако на свет все они производят исключительно жалких и мерзких ублюдков.

Твой хронометр остановился в два, в час кровавой бойни, и все же его стрелки благополучно миновали сию роковую отметину. Многие часы подобной встряски не выдерживают и умирают, бесследно исчезая в царстве мертвых; твои же нашли путь ко мне - к тому, из чьих рук когда-то вышли. И это благодаря тебе, ибо в течение всей своей жизни ты заботливо оберегал свой унаследованный от предков хронометр и никогда не держал на него зла за то, что он имел смелость показывать иное время, нежели то, которое принято в сем бренном и, увы, далеком от совершенства мире...

Величественный старик проводил меня до дверей и, пожав на прощание мою руку, лукаво усмехнулся:

- А ведь еще совсем недавно ты сомневался в том, что я живой. Поверь мне: я живее тебя! Отныне тебе известен путь ко мне. Скоро мы увидимся снова, может, мне все же удастся чему-нибудь тебя научить... Ну хотя бы тому, как возвращать к жизни умирающие часы. И тогда, - часовых дел мастер указал на свой девиз, начертанный на стене, - тогда тебе откроется сокровенная концовка сей фразы:

«NIHIL SCIRE OMNIA POSSE»^[129]

ЧЕРНАЯ ДЫРА

Вначале были слухи; передаваясь из уст в уста, проникали они в культурные центры Запада из Азии и были поначалу довольно бессвязны: якобы в Сиккиме, южнее Гималаев, какие-то совершенно необразованные паломники-полуварвары, так называемые госаины, открыли нечто поистине фантастическое.

Английских газет, выходящих в Индии, слухи не миновали, однако русская пресса была информирована явно лучше, впрочем, люди сведущие ничего удивительного в этом не находили, ибо, как известно, индийский Сикким брезгливо сторонится всего английского.

Видимо, поэтому весть о загадочном открытии проникла в Европу окольным путем: Петербург - Берлин.

После демонстрации феномена ученые круги Берлина обуяло нечто весьма напоминавшее пляску святого Витта...

Огромный зал, в стенах которого зачитывались раньше исключительно солидные научные доклады, был переполнен.

В середине, на подиуме, стояли два индийских экспериментатора: госаин Деб Шумшер Джунг с изможденным лицом, разрисованным священным белым пеплом, и темнокожий брамин Раджендралаламитра - тонкий хлопковый шнур, знак кастовой принадлежности, пересекал его грудь слева направо.

На свисавших с потолка проволоках на высоте человеческого роста были укреплены стеклянные химические колбы, содержавшие какую-то белесую пудру. Как пояснил переводчик - легко взрывающееся вещество, по-видимому какое-то йодистое соединение.

Госаин приблизился к одной из колб - аудитория замерла, - обернул горлышко сосуда тонкой золотой цепочкой и закрепил концы на висках у брамина. Затем отступил, воздел руки и забормотал заклинательные мантры своей секты.

Две аскетические фигуры застыли словно статуи. Подобную нечеловеческую неподвижность можно наблюдать только у арийских азиатов во время традиционных культовых медитаций.

Черные глаза брамина были фиксированы на колбе. Публика сидела как завороженная.

Многие закрывали глаза либо отводили в сторону, так как были уже на грани обморока. Зрелище таких окаменелых фигур всегда оказывает действие почти гипнотическое: кое-кто уже осведомлялся шепотом у соседа, не кажется ли тому, что лицо брамина временами как бы окутывается туманом.

Однако это была иллюзия, туманом казался священный знак тилака на темной коже индуса - большое белое U; этот символ хранителя Вишну верующие рисуют на лбу, на груди и на руках.

Внезапно в колбе сверкнула искра, и пудра взорвалась... Мгновение стоял дым, потом в сосуде возник индийский ландшафт красоты неописуемой. Брамин спроецировал свои мысли!

Это был Тадж-Махал под Агрой, волшебный дворец Великого Могола Аурунгжеба, в котором тот несколько столетий назад велел заточить своего отца.

Купол какой-то голубовато-снежной белизны - по сторонам стройные минареты - был той величественной красоты, которая повергает людей ниц. Его отражение плавало в бесконечном водном пути, искрящемся в обрамлении сонных кипарисов.

Картина рождала смутную тоску по утраченной родине, забытой в глубоком сне вечно странствующей души.

В зале - смятение, изумление, вопросы. Колбу открепили и пустили по рукам.

Как пояснил переводчик, такой пластический мысленный снимок благодаря колоссальной несокрушимой силе воображения Раджендралаламитры фиксируется на месячный срок. Проекции же европейских мозгов по продолжительности и богатству красок не могут идти ни в какое сравнение.

Экспериментировали много, и то брамин, то кто-либо из авторитетнейших ученых мужей закреплял у себя на висках золотую цепочку.

Собственно, отчетливо были видны только мыслительные снимки математиков, но особенно странные результаты дали умы юридических светил: в склянке таинственно клубились какие-то неведомые туманности, явно не желавшие принимать никакой определенной формы.

Однако всеобщее изумление и покачивание головами было вызвано проекцией, явленной в результате напряженнейшей умственной работы знаменитого профессора, специалиста по внутренним болезням, советника врачебной управы Маульдрешера.

Тут даже церемонные азиаты пооткрывали рты: в экспериментальной колбе попеременно возникали то какое-то невероятное месиво из маленьких кусочков весьма непотребного цвета, то полупереваренный конгломерат из не поддающихся определению сгустков и каких-то объедков...

   - Смахивает на салат по-итальянски, - насмешливо заметил один теолог, однако сам весьма предусмотрительно предпочел от участия в экспериментах воздержаться.

   - Или на студень, - подал кто-то голос с задних рядов.

Переводчик же подчеркнул, что настоящий студень получается тогда, когда пытливая естественнонаучная мысль, стремясь постигнуть фундаментальные тайны мироздания, воспаряет до абстрактных теорий.

В объяснения природы феномена - как и каким образом - индусы не вдавались. «Сейчас не есть время. Сахиб иметь терпение. Завтра... послезавтра...» - бубнили они на ломаном немецком.

Через два дня в другой европейской метрополии состоялась повторная демонстрация, на сей раз публичная.

Вновь затаенное дыхание публики и крики изумления, когда духовная сила брамина материализовала изображение чудесной тибетской крепости Таклакот.

Далее последовали маловразумительные мысленные снимки отцов города, местной профессуры и т. д. и т. п.

Однако тамошние представители медицинского сословия, наученные горьким опытом своих берлинских коллег, были уже начеку и на все уговоры «думать в бутылку» лишь презрительно усмехались.

Но вот приблизилась группа офицеров, и все сразу расступились. Ну, само собой разумеется!.. Защитники Отечества!..

- Давай, Густль, поднатужься, не посрами честь мундира! - под толкнул своего приятеля лейтенант с напомаженным затылком.

   - Я?.. Я нет, пускай штафирки думают.

   - И все же я па-апрашу, па-апрашу кого-нибудь из господ... -надменно потребовал майор.

Вперед выступил капитан:

   - Вот что, толмач, а можно мне вообразить что-нибудь эдакое... идэальное?