Монт-Ориоль

ысячу пятьсот тридцать четыре франка. Это не так уж плохо, право.

Гнев банкира обратился на шурина. Он схватил его за плечо:

— Вот что, я должен с вами поговорить самым серьезным образом. Раз вы уж мне попались, пойдемте-ка походим по аллеям. Впрочем, разговор будет недолгий, минут через пять я вас отпущу. — И, обернувшись к Христиане, он сказал: «А вас, дорогая, я поручаю нашему другу, господину Бретиньи. Только долго не оставайтесь тут, берегите свое здоровье; не дай бог вы простудитесь… Вам надо быть осторожной, очень осторожной.

Христиана тихо ответила:

— Ничего, друг мой, не бойтесь.

И Андермат увел с собой Гонтрана.

Как только они немного удалились от толпы, банкир остановился.

— Я хотел поговорить с вами о ваших финансовых делах.

— О моих финансовых делах?

— Да, да. Вы знаете, каковы они у вас?

— Нет. Зато вы, конечно, знаете — ведь вы ссужаете меня деньгами.

— Совершенно верно, я-то знаю! Вот почему я и решил поговорить с вами.

— Ну, мне кажется, момент для этого выбран неудачно… в самый разгар фейерверка!..

— Напротив, момент выбран очень удачно. Не в разгар фейерверка, а перед балом.

— Перед балом?.. Что это значит? Не понимаю.

— Ничего, сейчас поймете. Вот каково ваше положение: у вас одни долги и никогда ничего не будет, кроме долгов…

Гонтран сказал серьезно:

— Вы что-то уж слишком откровенны.

— Ничего не поделаешь, так надо. Слушайте внимательно! Вы промотали наследство, доставшееся вам после матери. Не будем о нем говорить.

— Не будем.

— У вашего отца тридцать тысяч годового дохода, то есть около восьмисот тысяч капитала. Позднее ваша доля в наследстве составит четыреста тысяч франков. А сколько у вас долгов? Одному мне вы должны сто девяносто тысяч. Да еще ростовщикам…

Гонтран бросил высокомерным тоном:

— Скажите лучше — евреям.

— Хорошо, евреям, если отнести к этим самым евреям церковного старосту собора святого Сульпиция, у которого посредником был некий священник, но к подобным пустякам я придираться не стану. Итак, вы должны различным ростовщикам, иудеям и католикам, почти столько же, сколько мне. Ну, скинем немного, будем считать — сто пятьдесят тысяч. Итого, долгов у вас на триста сорок тысяч; с этой суммы вы платите проценты, для чего опять занимаете деньги, за исключением вашего долга мне, по которому вы ничего не платите.

— Правильно, — подтвердил Гонтран.

— Итак, у вас ничего нет.

— Верно, ничего. Кроме зятя.

— Кроме зятя, которому уже надоело давать вам взаймы.

— Что из этого следует?

— Из этого следует, дорогой мой, что любой крестьянин, живущий в одном из этих вот домишек, богаче вас.

— Прекрасно, а дальше что?

— А дальше… дальше… Если ваш отец завтра умрет, у вас не будет куска хлеба, понимаете вы это? Вам останется только одно: поступить на какое-нибудь место в мою контору, да и это будет лишь замаскированной пенсией, которую мне придется платить вам.

Гонтран заметил раздраженным тоном:

— Дорогой Вильям, мне надоел наш разговор.