Лабиринты<br />Сборник фантастических произведений

Я несколько лет убегал от него в далекие города, и всегда он вслед за мной оказывался там же, находил и сердечно приветствовал меня, пока я в конце не потерял надежды избавиться от нее.

Не верьте мне. Я лгу вам, говоря: «он», «его», так как подлый страх не позволяет сказать мне, что это «она», она, та со сожженного мной портрета. Каждый вечер она сидит при мне с красной гвоздикой в руках и говорит мне о своей любви, и в голосе ее слышно слезы. Она плачет, что я не замечаю ее, и называет меня ласковыми именами, а я дрожу от страха, прячу глаза, и передо мной живым видением стоит день моего рождения: и вижу кровь на груди своей матери и кровь в горле своем и, грубо отпихивая ее от себя, убегаю, зная, что она опять придет и будет называть меня ласковыми именами, будет укоряться передо мной и плакать!..

Боже, пошли мне силу и силу!

Каменный гроб

Недалеко от Дисны, с правой стороны тракта, что идет от Дисны на Германовичи, проезжая, увидишь крутую горку, заросшую лесом. Горка это окружена топким маленьким болотцем, а на верху ее, на самом макушке, лежит громадный каменный гроб. Зачем, кто и на какую память положил там этот, гроб, история не знает, но народные сказания передают из поколения в поколение следующую повесть.

Когда-то-то давным-давно на горке стояли великолепные чертоги богатых бояр Немировых. Чертоги были окружены дубовым частоколом и опоясаны кругом водой. Славилась между врагов недоступное немировское гнездо, а еще больше их родовая военная слава непримиримых воинов, прославившихся неисчислимыми победами на полях сражений. В оружейной горнице немировских в здешних хоромах на почетном месте висел кованный, покрытый чистым золотом щит и двуручных обоюдоострый меч славного Грымона-Немиры, участника Олеговога похода на греков. В княжеском совете, в Полоцком замке, старший рода Немирова заседал одесную князя, на первом месте. Такой-то был род Немиров.

Да только нынешний потомок, угрюмый Бутрим, унизил славу рода своего. Не победами в сражениях с врагами умножал он свое богатство, а разбоями и обидой подневольного люда. Глубокие подвалы наполнены были людьми, закованными в дыбы, которых собственными руками любил пытать Бутрим. Проходя мимо немировского двора, часто слышали люди стоны и плач, а временами волны окружающего чертоги озерца выбрасывали на берег куски человеческого тела, да не раз девичьего.

Трудно жилось в угрюмых немировских чертогах Бутрымовой жене, прекрасной пани Мары, и она поверенным дум своих и печалей сделала молодого боярича Ставра Ромашкова. Однажды в майскую ночь прекрасную паню Мару особенно острая жалость разобрала на свою несчастную долю, и она, в садике стоя, наклонившись на плечо боярича Ставра, горько заплакала. В этот момент в садик вошел боярин Бутрим. Грозно он бросил взгляд на жену и на молодого боярича. Молча остановился, хлопнул в ладоши и стрельцам своим, когда они на клич его явились, — сказал угрюмо боярин:

— Нынче у нас здесь будет громкий банкет. Распалите смолистые лучины, ставьте столы тисовые, налейте меда и вин заморских полные ведра и позовите скрипача моего.

Мигом слуги поставила столы, а возле столов дубовые скамьи, обитые медвежьими шкурами, а для боярина и боярыни поставили два глубокие, у греков прадедами добытые, обитые золотом кресла. Смолистые лучины ярко освещали сад. Скрипач со скрипкой стоял наготове. Боярин подошел к скрипачу, взял из рук его скрипку, коснулся рукой струны и сорвал, тронул другую — и сорвал. И так до последней.

— Плохие у тебя, молодец, струны! — сказал боярин. — А я хочу нынче музыку полною, громкою! Эй, мои верные стрельцы-соратники, Станько, Гойнич и Резан, возьмите вот этого соседа моего, Рамашковича, за белые плечи и сделайте к банкету струн! А ты, красна пани, жена моя садись рядом со мной в золотое кресло и, пока слуги мои смотают материал на струны, на ту вон белу яблоньку, будешь пить со мной, справляя тризну по гладкому бояричу.

Страшные даже в Бутрымовой дружине Станько, Гойнич и Резан, сверкнув залитыми кровью глазами, принялись за кровавое дело: повалили боярича на землю, вспороли живот и после, водя вокруг яблони — той самой яблони, под которой полчаса назад он стоял с прекрасной паняй Марой, — наматывали на пень струны.

Не прошло и часа, как струны были промыты, скручены, просушены на огне и натянут на скрипку. Музыка заиграл веселую застольную песню, но ни песни той, ни голоса скрипки не слышала прекрасная пани Мара. Бледная, она спокойно спала в кресле сном вечным, сердце ее не выдержало мужнего банкетного угощения и разорвалась. Только боярин до восхода солнца с дружиной продолжал тризну над молодыми покойниками, слушая плач скрипки и заливая совесть вином.

Много таких и тому подобных дел имел на совести боярин Бутрим и не унимался в лиходействе своём.

Тем временем проходили годы за годами, а с ними наступила одинокая, угрюмая старость. И раз за разом всё чаще к боярину стали приходить воспоминания, а вместе с ними покаяние и боязнь суда Божия. В такие моменты боярин Бутрим или доставал с полки, дедовской рукой, на пергаменте, глаголицкими буквами писанный псалтырь и читал его, проливая слезы и отбивая поклоны, или убегал из дома и шел на святые места, ища себе отпущения грехов при исповеди, или хотя бы наказания. Да только ни один духовник, выслушав кровавые события жизни его, не решался дать ему отпущение грехов. И много воды пронесла Двина мимо песчаной боровой пустыни, в которой жил святой старец Ахрем, пока попал туда наш боярин.

Старец Ахрем, выслушав исповедь боярина, дал ему такую совет:

— Велики грехи твои, раб Божий, но милость Божия большое и мудры помышления Его. Возьми все свое состояние, — наставлял отшельник, — построй храм Богу. Пусть от всего имущества, твоего останется тебе всего столько денег, сколько надобно, чтобы сделать сосновый гроб. И за тот остаток сделай себе гроб. А когда будут освещать твою святыню, поставь свой гроб за алтарем и ляг в него. И лежи в гробу до конца обряда святого, мессы Божией. Может, Бог пошлет тебе прощение свое, пошлет тебе спасение.

И вот стал распродавать боярин Бутрим имущество своё, и сокровища свои. За неисчислимое богатство начал строить храм Богу. Построил и украсил богато за все сокровища свои, а за последние медяки сделал себе сосновый гроб.

В день рукоположения святыни лег боярин в гроб за алтарем и молился Богу. Началась святая служба. Сквозь мысли боярина стали протекать живыми образами все его кровавые и слезные дела. И стали проходить пред ним обиженные им люди. И каждый становился перед ним и горько бросал ему свою обиду. Но боярин бил в грудь перед каждым и говорил:

— Господи, милостив будь, мне грешному! А ты, обиженный мной брат, прости меня!..

И отходили длинными рядами обиды от него успокоенные. Уже заканчивалась святая служба, и процессия со всем народом вышла крестным ходом вокруг храма.

И отступили все обиженные от боярина. Встал вокруг него цветущий сад, и обняла его майское ночь. И видит он возле себя яблоню, покрытую цветами, а под яблоней жену свою Мару и Ставра, боярича молодого. Он — сияющий, задумчивый — смотрит в небо на звезды, а она, склонивши ему на плечо головку, роняет искрящиеся слезы… И забыл боярин об раскаянье своем: в сердца шевельнулся раздавленный змей злобы. И хотя ударил боярин в грудь и произнес:

— Господи, милостив будь мне грешному! — но не мог смириться перед ними и просить прощения. Видение исчезло. Боярин услышал благочестивые пение народа и духовенства за стенами храма, а через минуту опять увидел сад и этих двоих. И снова он ударил в грудь и молил Бога и не мог смириться с ними. И третий раз перед глазами души его явились они, и третий раз он не покорился.

В этот момент застучала, загремела, расступилась земля, и провалилась в бездну святыня. Остался только народ, да на том месте, где был алтарь, теперь лежал каменный гроб. Это был тот самый гроб, в который лег боярин, да только он теперь обернулся в камень.