Родственники

- А что такое?

- Что? Вы ничего не знаете и знать не хотите! Без меня вы пропали бы; я за вас должна входить во все: расправляться с людьми, смотреть за всем хозяйством, ездить в поля, бегать в анбары, терпеть оскорбление от какого-нибудь подлеца Брыкалова, - и вы хоть бы раз вступились за беззащитную женщину, за жену!.. Ну, да уж моих сил не станет,

- я скоро все брошу, это я вам говорю в последний раз… Впрочем, теперь не в этом дело…

Знаете ли вы, например, кто приехал сюда?

- К нам?

- Не беспокойтесь, не к нам. Кто станет ездить к нам? Вы не умели заслужить ничьей любви, ничьего уважения. Вас никто, ни посторонние, ни родные, в грош не ставят, - вы…

- Да кто приехал? к кому? - бормотал робко смущенный супруг, в недоумении почесывая свою лысину.

- Ваш родной племянник, Сергей Александрыч… Слышите ли вы? Сергей

Александрыч? Он изволил прокатить сейчас мимо нашего дома и не удостоил даже взглянуть на наши окна. Теперь он у вашей милой и доброй сестрицы, у Олимпиады

Игнатьевны… Видно, эта подлая притворщица чем-нибудь особенно умела заслужить его любовь и уважение, - заметьте, он к ней к первой является с визитом… Впрочем, и не мудрено… У нее в доме есть недурная приманка для молодых людей. Наташа девочка смазливенькая и к тому же умеет делать глазки… Что за беда, что двоюродный братец!

Нынче все позволено. Двоюродные братья женятся же у немцев на двоюродных сестрах, а в Париже и на родных сестрах давно женятся. Он же ведь прямехонько из Парижа…

Только слушайте, я заранее объявляю вам, Ардальон Игнатьич, если между вашим племянничком и племянницей заведутся какие-нибудь шашни, в чем я не сомневаюсь, - я пяти минут не остаюсь здесь. У меня три дочери невесты, девушки нравственно воспитанные, с благородными чувствами. Я не потерплю никакого скандала и, в случае крайности, сама все лично объясню губернатору и буду просить его защиты.

Агафья Васильевна так много наговорила ему, что Ардальон Игнатьич решительно стал в тупик. "Да что объяснять губернатору-то?" - подумал он.

- Ну что ж вы молчите? - вскрикнула Агафья Васильевна.

- Я… ничего, - отвечал Ардальон Игнатьич.

- Так вас не трогает, что ваш родной племянник пренебрегает вами, знать вас не хочет?

- Отчего? - спросил удивленный Ардальон Игнатьич. - Почему вы это знаете?

- Чтобы понять это, кажется, не нужно много иметь тут, - Агафья Васильевна ткнула себе в лоб, - вы старший в их роде - следовательно, к вам он должен питать особую аттенцию, должен почитать вас вместо отца, а он преспокойно проезжает мимо вашего дома, как мимо дома постороннего. Это явно показывает, что он и не заботится о вас.

- Да он еще будет.

- Вы мне жалки! Вы человек без амбиции!.. - вскрикнула Агафья Васильевна, всплеснув руками. - Вам ничего в голову не вобьешь. Неужели вы не понимаете, что он к вам к первому должен приехать? Коли вы сносите спокойно от всех афронты, - так я-то не могу и не хочу сносить их! Понимаете ли вы? я уж и без того слишком много терпела от ваших родных.

Произнеся это, Агафья Васильевна вышла из кабинета своего супруга, с гневом захлопнув дверь за собою. Ардальон Игнатьич в беспокойстве прошелся по комнате, заложив руки назад, и потом опустился в кресла, сказав самому себе:

- Жена права: ему бы, действительно, надо было мне первому сделать визит…

Между тем как Агафья Васильевна вела разговор с супругом, ее наперсница

Стешка, весьма краснощекая и здоровая девка, прибежала на двор к Олимпиаде

Игнатьевне, чтобы собрать поподробнее сведения о приезжих от Петровича, который за нею сильно ухаживал.

Стешка в тот же вечер все слышанное от Петровича передала барыне.

На другой день Сергей Александрыч явился к своему дядюшке. К совершенному изумлению доброго Ардальона Игнатьича, Агафья Васильевна, несмотря на резкий отзыв свой об Сергее Александрыче, приняла его с почетом и угощала на убой. Домашним вареньям, соленьям, настойкам, наливкам и водянкам не было конца. Старшая из дочерей

Агафьи Васильевны, Любаша, по ее приказанию, после завтрака пропела перед братцем русский романс, а две меньшие - Икочка и Зиночка, протанцевали танец с шалью. Затем принесены были два ковра домашней фабрики и разостланы в гостиной. Один из этих ковров Агафья Васильевна подарила Сергею Александрычу и заметила со слезами, что она никого еще из родственников своих не любила, не уважала так, как его, потому что ей известны прекрасные и редкие качества души его… Прогостив трое суток в селе

Брюхатове, Сергей Александрыч отправился к себе в Сергиевское.

Вскоре за тем, по его просьбе, переехала туда и Олимпиада Игнатьевна на все лето и со всем семейством, потому что дом ее, пришедший в ветхость, требовал значительных и немедленных поправок.

Слухи о приезде Сергея Александрыча быстро распространились по всей губернии.

Толки о нем и его приятеле надолго заняли всех, не исключая самого начальника губернии. Все родственники Сергея Александрыча, близкие и дальние, даже и такие, которые по нескольку лет не выезжали из своих деревень, пришли в волнение. И допотопные колымаги и тарантасы различных форм и величин потянулись по дороге к

Сергиевскому. Влияние Сергея Александрыча на родственников производило чудеса. К таким чудесам относилось, между прочим, примирение Агафьи Васильевны и Ардальона

Игнатьича с Олимпиадой Игнатьевной.

Олимпиада Игнатьевна упала на шею к братцу с раздирающим завыванием и стоном. Братец хлопал глазами и всхлипывал. Агафья Васильевна кричала:

- Ох, умираю, умираю, пособите, родные! - и хлопнулась в кресла…

Дочери ее бросились к ней с визгом.

- Уксусу! уксусу! - раздавалось со всех сторон. Олимпиада Игнатьевна долго завывала без слов, Ардальон Игнатьич долго молчал, всхлипывая и хлопая глазами.

Наконец Олимпиада Игнатьевна произнесла слабым голосом, с расстановками и вздохами:

- Батюшка-братец, голубчик ты мой, ты знаешь, как я всегда любила тебя…

Родственные чувства были внушаемы нам с детства… Наше семейство особенно гордилось этим… Его ставили в пример другим… И я, видит бог, никогда не изменялась к тебе, я не могла тебя разлюбить, несмотря на всё…

- Сестрица, - говорил Ардальон Игнатьич, заикаясь от волнения, - сестрица, я чувствую… мне больно было… я вас всею душою уважаю, забудемте все, сестрица.

- Я давно все забыла, не поминай о прошедшем, голубчик, - сказала Олимпиада

Игнатьевна, нежно целуя братца, - я тебя люблю так, как, может быть, тебя никто не любит.

"А! это камешек в мой огород! - подумала Агафья Васильевна, нюхая уксус, который старшая дочь держала у ней под носом, - хорошо же, голубушка, уж коли дело пошло на это, так я тебя забросаю грязью и каменьями".

Агафья Васильевна во время обморока не пропустила мимо ушей ни одного слова

Олимпиады Игнатьевны.

Открыв глаза, она начала озираться кругом себя и спросила слабым голосом: "Где я и что со мною?" - потом, найдя нужным совсем прийти в себя, привстала с кресел, опираясь на ручки, и посмотрела на Олимпиаду Игнатьевну. При этом Олимпиада

Игнатьевна, несмотря на горячие родственные объяснения с братцем, все время не выпускавшая из виду Агафьи Васильевны, - также привстала и посмотрела на нее. Обе они в одно время сделали шаг вперед.

- Сестрица! - простонала Олимпиада Игнатьевна.

- Сестрица! - проговорила Агафья Васильевна со вздохом.

Обе растопырили руки для объятий и, сойдясь, взвизгнули в одно время.

Ардальон Игнатьич, смотря на эту картину, не выдержал - и зарыдал.

Примирясь с Олимпиадой Игнатьевной, Агафья Васильевна осталась на несколько времени гостить в Сергиевском.

Она, по-видимому, была от всего в восторге, и в особенности от Григорья

Алексеича.

- Ах, родной вы мой! я не могу налюбоваться на вашего приятеля, - сказала она однажды Сергею Александрычу, - этакого милого, этакого приятного, обходительного, кроткого и скромного молодого человека я еще не встречала. Точно красная девушка; смотреть на него любо.