Квота, или «Сторонники изобилия»

Бретт тут же машинально протянул ему свою, но Квота намеренно не взял ее, и она нелепо повисла в воздухе.

– …то вы обязательно протянете мне свою. А если другой рукой я неожиданно сделаю вот такое движение… – Он осторожно положил руку на спину Флоранс, девушка рывком отстранилась и вскрикнула.

– …получится желаемый эффект. Вот это я и называю психологическими рефлексами. Они настолько автоматичны, что если даже я сразу повторю…

На сей раз он ткнул пальцем в жилет Бретта, и директор, не удержавшись, проследил взглядом движение пальца. Квота привел его голову в нормальное положение.

– …все равно реакция, как видите, такая же, хотя вы уже предупреждены. А если я вам сейчас сообщу, дорогой Бретт, что вы рогоносец и, кроме вас, всем это известно…

Бретт покраснел как вареный рак.

– Как? Что? – прорычал он.

Схватив Квоту за пиджак, он, задыхаясь, крикнул:

– Что вы сказали? Немедленно повторите, иначе я вас…

– Успокойтесь, успокойтесь, – мягко остановил его Квота. – Вы не рогоносец. Во всяком случае, насколько мне известно. Кстати, разве вы женаты?

– Не женат, – растерянно ответил Бретт.

– Вот видите. Извините меня за пошлость, но по этому опыту вы можете судить о внутренней буре, которую вызывает у человека обычное слово, если умело нажать на нужную пружинку. А подобных пружинок сотни, тысячи. Но кто пускает их в ход? Никто. А я решил ими воспользоваться, вот в этом-то и заключается мое открытие.

Он удовлетворенным взглядом обвел своих явно ошеломленных слушателей.

– Все эти пружины, все эти рефлексы я взял на учет. Много месяцев я их классифицировал, отбросил бесполезные для дела, а остальные распределил, так сказать, по тональности, как на клавиатуре рояля. Понимаете? Таким образом, подобно тому, как каждой клавише соответствует одна, и только одна, нота, так каждой пружине соответствует один, и только один, рефлекс…

Квота провел ладонью по спине Каписты, и тот, вздрогнув, подобрал зад.

– Вы что это!

– Не пугайтесь, это просто эксперимент. Я лишь хочу вам доказать, что вы можете безошибочно вызвать нужный рефлекс, нажав определенную пружину, – так же как под вашим пальцем прозвучит до или соль-бемоль или фа-диез в зависимости от того, по какой клавише вы ударите.

Квота поправил манжеты.

– Итак, первый универсальный постоянный фактор – рефлексы. Теперь обратимся ко второму. Когда вы, сеньоры, и вы, сеньорита, прогуливаетесь по улицам и смотрите на витрины магазинов, зачем вы разглядываете выставленный в них товар?

– Очевидно, чтобы посмотреть, нет ли там того, что мне нужно, – немного подумав, ответил Бретт.

– Единица, – сказал Квота.

– Чтобы рассмотреть качество товара, – почти одновременно с Бреттом сказал Каписта.

– Единица, – бросил Квота сухо, как истый преподаватель. – А вы, сеньорита Флоранс?

– Посмотреть, нет ли там какой-нибудь вещи, которая мне понравится, – не колеблясь, ответила Флоранс.

– Браво! – одобрил Квота. – Пятерка с плюсом. Какой-нибудь вещи, которая вызвала бы у вас желание приобрести ее, – уточнил он, выделив голосом последние слова, и, снова поправив манжеты, продолжал:

– Ибо, сеньоры, страсть к приобретению, обладанию, страсть, которая передается и усиливается из поколения в поколение в течение тысячелетий, – чисто абстрактная потребность, предвещающая, дорогой мой Бретт, сам объект, – так потребность любить возникает до самой любви. Женщина, которую вы потом встретите и полюбите, – лишь объект, на который изливается эта страсть. Вещь, которую вы увидите в витрине и которая вам понравится, – тоже лишь объект. Первый – для постели, второй – для приобретения. В том числе и крошкособиратель. Если вы можете обладать женщиной, но не обладаете – вы подавляете свое желание. Если вы можете приобрести вещь и не приобретаете ее – вы подавляете свое желание. Похоже, что одна из самых устойчивых маний человека – это прежде всего подавлять свои желания. Не скрою, Фрейд заметил это еще до меня. Скажите, дорогой мой Бретт, чем иначе объяснить поведение той тысячи любопытных, – в голосе Квоты внезапно прозвучали настойчивые нотки, – которые в отличие от остальных прохожих изо дня в день останавливаются у ваших витрин? Только более или менее определившимся желанием приобрести холодильник. Но почему, если им этого хочется, девяносто девять процентов, судя по вашей же статистике, уходят, подавив свои желания? Утверждаю, бедный мой Каписта, что объяснение здесь может быть только одно – вы не сумели их удержать. Больше того, вы не помогли им решиться на покупку. Так вот я считаю, что помочь им принять решение – дело наше, и только наше, дорогой Бретт. Мы должны заставить их сделать это немедленно. Немедленно и каждого! И тот жалкий один процент, который решается на покупку самостоятельно, и прочие девяносто девять процентов, которые по той или иной причине подавляют в себе желание и уходят! Вы меня поняли? Всех! Бедных, богатых, за наличные, в кредит, но только всех без исключения! Каким образом? Не давая им подавить свое желание! Извлекать его из них, как извлекают акушерскими щипцами ребенка. Как извлекают улитку из скорлупы. Каким способом? Помогая им освободиться от сомнений, – Квота, ткнув пальцем в жилет Каписты, заставил его нагнуть голову и тут же поднял ее, – пустив в ход психологические рефлексы.

6

Закончив лекцию, Квота вытер платком руки, словно он писал свои доказательства мелом на доске. Затем устремил на неподвижно стоявшего Бретта безмятежный, но в то же время решительный и требовательный взгляд. У директора даже губы задрожали.

– Если я вас правильно понял, дорогой мой Квота… – наконец глухо выдавил он.

– Надеюсь, поняли, – холодно бросил тот, аккуратно складывая платок.

– Вы считаете, вы действительно считаете, что те пятьсот, та тысяча, а иногда полторы тысячи зевак, которые каждый день слоняются перед нашими витринами, окидывая их ленивым взглядом, в котором не прочтешь ничего, кроме решения НЕ покупать, по крайней мере не покупать, пока все обстоятельно не будет взвешено вместе с женой, все «за» и «против», подсчитаны сбережения, получены советы от друзей и знакомых, и считаете, что даже самые лучшие из потенциальных покупателей все равно колеблются, не зная, какую марку холодильника выбрать из десяти – двенадцати примерно одинаковых по качеству, не говоря уже о том, что большинство любопытных проходят мимо наших витрин совершенно случайно, не известно почему останавливаются и оглядывают наши модели скорее критическим, чем заинтересованным, оком, иногда даже с единственной целью убедиться, что их холодильник намного лучше наших, – так вот, вы считаете, что всех этих людей, всех этих зевак, которых ничем не соблазнишь, этих перелетных птиц, что пугливее ласточек, мы можем удержать, завлечь в магазин, убедить и продать каждому из них – причем сразу же – один из наших агрегатов?

Бретт залпом выложил все эти соображения и остановился, чтобы перевести дух. Квота ни на секунду не спускал с него глаз. Он улыбнулся и, пряча платок в карман, сказал:

– Именно так, дорогой директор.

– Всем? – переспросил Бретт, еще не отдышавшись. – Всем, без исключения? Не упустив ни одного?

– Разве у свиньи, которую привели на чикагскую бойню, есть хоть один шанс выбраться оттуда живой и невредимой? – спокойно спросил Квота.

Этот образ показался Бретту столь убедительным, что он уже сдался.

– Дорогой мой Квота, – сказал он, пытаясь скрыть охвативший его восторг, – но как, находясь в несколько необычной обстановке… будучи преподавателем без учеников колледжа Камлупи, вы сумели постичь проблемы, которые неизбежно стоят перед любой крупной торговой фирмой?

– А я и не постиг, – кратко, словно уронил камешек в воду, ответил Квота. – Совсем не постиг.

Он улыбался. Каписта, не удержавшись, с удовлетворением потер руки и пробормотал:

– Ага, то-то и оно.

Флоранс нахмурилась, а Бретт побледнел. Он даже почувствовал слабость в ногах и сел.