Венерин волос

Ответ: Почему?

Вопрос: Потому что сено и солома, тик и так, краска и холст, подошва и путь, зеркало и комната, метр и секунда, утес и тучка, сутулый пиджак и прокуренная юбка, струна, которая дрожит, и воздух, который рождает звук.

Ответ: Хорошо, ты - пишущий пестик, я - говорящая тычинка. Можно начинать.

Вопрос: Как дела?

Ответ: Все хорошо.

Вопрос: Так не бывает.

Ответ: Ну и что?

Вопрос: Что нового?

Ответ: Ты же смотришь новости!

Вопрос: Скажешь тоже - новости! Последние известия! Тебе даже в голову не придет, какие тут новости! Включишь одну программу - там светская хроника: Лисикл, торговец скотом, человек ничтожный сам по себе и низкого происхождения, стал первым человеком в Афинах, потому что живет с Аспасией после смерти Перикла. Переключишь на другую - там Дионисий идет по Монмартру и несет свою отрубленную голову на вытянутых руках, с нее капает. По третьей римляне полгода уже осаждают Иерусалим. По четвертой какой-то дядя заявляет, что он новый врач детского сада и пришел проверять у всех детей в этом дворе, нет ли прыщей на попке, и надо теперь пойти с ним в поликлинику.

Ответ: Какие же это новости, если я рассказывала про того дядю в нашем дворе столько лет назад!

Вопрос: Ты же знаешь: новости - это то, что осталось на всю жизнь и росло, как вырезанное на коре слово растет вместе с деревом.

Ответ: Но все это на самом деле так неважно.

Вопрос: Как же неважно, когда все это в тебе и ты из этого состоишь. Один раз ты нашла у мамы под подушкой презерватив, набитый скрюченными тряпками. Она была на кухне, готовила завтрак. Сперва ты хотела спросить ее, что это - но вдруг испугалась и так и не спросила.

Ответ: Помню, но все это и вправду неважно.

Вопрос: А что важно? Как ты играла в сказку про трех сестер - одноглазку, двуглазку и трехглазку, и рисовала себе третий глаз на лбу?

Ответ: Да.

Вопрос: А еще?

Ответ: Врач прописал мне соленые обтирания по утрам. Мне это, конечно, не нравилось, а мама каждое утро разводила морскую соль и обтирала меня губкой. Как-то в школе я поссорилась на перемене с девочками, уже не помню из-за чего, сидела на уроке и была такой несчастной, одинокой, никому не нужной. И тут лизнула руку и почувствовала соль на коже. Меня пронзило какое-то странное ощущение. Значит, на свете есть люди, которым нужны вот эти мои соленые обтирания? То есть даже не эти обтирания, а нужна я. Но это я сейчас уже что-то додумываю, а тогда просто лизнула кожу и почувствовала соль и любовь.

Вопрос: Вот и расскажи, как к матери ходили любовники, и ты должна была делать на кухне уроки, а мать выбегала в халате, под которым ничего не было, и пулей в ванну.

Ответ: Один, дядя Слава, был смешной, мама его очень любила. Да она всех любила. А на юг отдыхать ездить не хотела, говорила, что невозможно заводить короткие курортные романы - привязываешься. Дядя Слава всегда говорил странные вещи. Например, сидим за столом, едим, а я не хочу. Мама мне: “Чего кочевряжишься, ешь!”. А я не ела. И тогда дядя Слава меня защищал: “Тань, да отстань ты от нее, человек - это ведь не кишечная трубка!”. А то вдруг прямо за едой начинал маму просвещать, как устроен мир: “Мы, мужчины, - говорил он, - рабы гормонов, которые впрыскиваются в кровь, бьют по мозгам - ничего сделать невозможно - нас используют! Бог загребает жар нашими телами! А почему в женском инстинкте заложено заботиться о мужчине, как о ребенке? Да потому, что сотни тысяч лет, то есть всегда, люди жили в групповом браке, и любовники-мужчины - это ее повзрослевшие дети. Любовник для женщины всегда и ее ребенок!”. И подмигивал мне: “Мотай на ус!”. Мама его очень любила. Он был женат и приходил к маме раз в неделю, по пятницам. Мама его ждала, готовила что-нибудь вкусное, накрашивалась. Она разрешала мне иногда красить ей ногти ярким красным лаком. Говорила, что пальцы должны быть, как церковные свечи, бледные и тонкие, а ногти - как огоньки. Я любила забраться к ней в постель, там уютно свернуться, прижаться к ней и болтать о чем-нибудь перед сном. Или она мне что-то читала. Даже потом, когда я уже подросла. Тогда она мне читала уже не детское, а что-то свое, что обычно лежало у нее на ночном столике - какие-то романы или гороскопы. Помню, как в гороскопе она вычитала, что они с дядей Славой друг другу просто противопоказаны, и очень расстроилась. Я ее утешаю: “Мамусик, но смотри, зато у тебя с Тельцом и Козерогом все может быть хорошо!”. А она: “Не хочу никого другого, хочу только Льва - гриву ему расчесывать, ушки теребить”. У нее над кроватью висела репродукция Гогена. Мама часто лежала и смотрела туда, она называла это “мое окошко”. Как сейчас вижу те пальмы, смуглых полуголых девушек. Мама смеялась: “Вот перепояшусь лианой и убегу отсюда, от вашей зимы туда, в таитянский рай. Только лианы нигде не достать, одни сугробы кругом!”.

Вопрос: Ты помнишь отца?

Ответ: Нет. Но мама мне много о нем рассказывала. Когда я должна была появиться, он сначала меня не хотел. Мама до этого несколько раз делала аборты. И на этот раз папа, узнав, что она забеременела, сказал, что никакого ребенка они себе сейчас позволить не могут. Они отложили деньги на аборт - это тогда дорого стоило, и у них денег было совсем мало. Но, наверно, я очень хотела жить, потому что папа вдруг взял эти деньги, разорвал и сказал: “Все, денег на аборт нет - будем рожать!”. Мама его очень любила. Она хотела, чтобы у ребенка было его имя, и очень радовалась, что он Александр: родится мальчик, будет Сашей, родится девочка - тоже Саша. У нас с ней не было секретов, перед сном я прижималась к ней в постели, и мы все друг другу рассказывали. И я ей, и она мне - все-все, и хорошее и плохое. Она очень переживала, что в детстве из-за нее умерла ее младшая сестренка. Это было летом, на даче, когда маме было восемь лет. Родители ушли и оставили ее смотреть за сестрой, ее звали, как меня, Сашей. Ей было полтора года, и она спала, а потом проснулась и стала кричать. Мама ее пыталась успокоить, но ничего не получалось. Тут пошел дождь, и мама почему-то решила, что, если вынести Сашу на двор, то дождь ее успокоит. И вот она закуталась с сестренкой в старый отцовский плащ, сошла с крыльца и села с ней на ступеньку под кусты сирени. Гнулись ветки, шелестели деревья, булькали лужи, и Саша от шума дождя сразу притихла. Дождь был сильный, косой, а мама забыла закрыть окна, и на террасу налило воды. Она поднялась, чтобы отнести заснувшего ребенка в кроватку и закрыть окна на террасе, и стала подниматься по ступенькам крыльца, но запуталась в плаще, споткнулась, упала и ударила со всей силы Сашу головой о пол. Мама очень испугалась и не знала, что делать, побежала к соседям, те повезли ребенка в больницу, а она осталась ждать родителей. Потом те пришли и тоже поехали в больницу. Домой ребенка так и не привезли. Через несколько дней Саша умерла. Мама так переживала, что все ночи напролет плакала. И решила больше не жить, убить себя, сказала себе: как я могу жить, если Сашенька умерла из-за меня? И вот, когда все вернулись с похорон и сидели за столом на поминках, она пошла в сад и задумала утопиться в уборной, но посмотрела, что там черви - и испугалась. Я гладила маму по руке, не знала, что сказать, и говорила: “Мамочка, ну не плачь, вместо той девочки теперь у тебя есть я! Может быть, та девочка - я и есть! Я ведь тоже Саша!”. И мы прижимались друг к другу и так засыпали - было так чудесно засыпать вдвоем.