Американец
Американец читать книгу онлайн
Роман «Американец» (1877) знакомит читателя с ранним периодом творчества Г. Джеймса. На пути его героев становится европейская сословная кастовость. Уж слишком не совпадают самый дух и строй жизни на разных континентах. И это несоответствие драматически сказывается на судьбах психологически тонкого романа о несостоявшейся любви.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
С мрачной враждебностью Ньюмен наблюдал, как священник и мальчики преклоняют колени, как обходят кругами алтарь, — для него они были пособниками и соучастниками бегства мадам де Сентре, которые теперь возглашали и воспевали свою победу. Протяжные, заунывные возгласы священника бередили Ньюмену душу, усиливали его ярость; в невнятном бормотании было что-то вызывающее, казалось, этот вызов адресован самому Ньюмену. И вдруг из глубины часовни, из-за безжалостной перегородки зазвучал женский хор, сразу отвлекший Ньюмена от того, что происходило в алтаре. Это был ни на что не похожий, странный скорбный напев. Сначала он раздавался очень тихо, потом стал громче, и чем громче он звучал, тем жалобнее становился, тем больше походил на плач. Это были песнопения кармелитских монахинь, единственное, что соединяло их с миром. Исполняя их, они оплакивали свои похороненные привязанности и суетность мирских желаний. Застигнутый врасплох, Ньюмен пришел в смятение, был ошеломлен, — слишком необычными казались эти звуки; потом, сообразив, что они означают, стал напряженно вслушиваться, сердце его глухо забилось. Он жадно старался уловить голос мадам де Сентре, и ему чудилось, что в самых хватающих за душу местах этого немелодичного, завораживающего напева он его различает (мы вынуждены отметить, что он ошибался, мадам де Сентре, конечно, еще не успела войти в невидимую, поющую за перегородкой сестринскую общину). А пение все продолжалось — монотонное, заученное, с гнетущими повторениями и приводящей в отчаяние заунывностью. Это было ужасно, невыносимо, и пока монахини пели, Ньюмену пришлось призвать на помощь все свое самообладание. Он волновался сильнее и сильнее, чувствуя, как глаза наполняются слезами. В конце концов, когда его пронзила мысль, что безликий неразборчивый плач — это все, что осталось ему и миру, который покинула мадам де Сентре, от ее голоса, казавшегося таким чудесным, Ньюмен почувствовал, что больше находиться здесь не может. Он резко поднялся и вышел из часовни. На паперти он немного задержался, еще раз прислушался к заунывному напеву и быстро спустился по ступенькам во двор. А пока спускался, заметил, что впустившая его в монастырь розовощекая сестра-прихожанка с напоминающей веер наколкой в волосах беседует о чем-то с двумя людьми, только что вошедшими в ворота. Второго взгляда было достаточно, чтобы он узнал мадам де Беллегард и ее сына, собиравшихся воспользоваться той же возможностью побыть рядом с мадам де Сентре, — возможностью, которая Ньюмену показалась всего лишь пародией на утешение. Пока он шел по двору, месье де Беллегард узнал его — маркиз направлялся к ступеням часовни, ведя свою мать. Старая дама тоже метнула на Ньюмена взгляд, столь же неуверенный, как взгляд ее сына. Лица обоих выражали явное смятение и вину, — такими Ньюмен их еще не видел. Очевидно, он застал Беллегардов врасплох, отчего величавая надменность на секунду им изменила. Ньюмен быстро прошел мимо, влекомый одним желанием — выбраться из монастыря на улицу. При его приближении ворота открылись, он переступил порог, и они снова закрылись за его спиной. От тротуара как раз отъезжал экипаж, по-видимому до этого стоявший у ворот. Секунду-другую Ньюмен, ничего не видя, смотрел на него, потом сквозь застилавший глаза туман заметил, что сидящая в экипаже дама ему кивает. Экипаж отъехал прежде, чем Ньюмен успел ее узнать; ландо было древнее, верх наполовину откинут. В том, что дама поклонилась ему, сомнений не было, поклон сопровождался улыбкой, рядом с дамой сидела маленькая девочка. Ньюмен приподнял шляпу, и дама приказала кучеру остановиться.
Экипаж вернулся к тротуару, и дама поманила Ньюмена, поманила с вызывающей грацией, характерной для мадам Урбан де Беллегард. Ньюмен немного помедлил, прежде чем принять ее приглашение; он уже успел проклясть себя за то, что так глупо позволил Беллегардам уйти от него. Ведь он давно думал, как бы ему с ними встретиться; какой же он болван, что не задержал их прямо там, во дворе монастыря! Можно ли было найти более удачное место, чем под стенами тюрьмы, куда они заточили ту, которая сулила ему такое блаженство? Увидев маркизу с сыном, он был слишком потрясен и не смог к ним подойти, но сейчас готов был ждать их прямо у ворот. Мадам Урбан с очаровательной нетерпеливой гримаской поманила его снова, и на этот раз он подошел к экипажу. Она наклонилась к Ньюмену, протянула руку и ласково улыбнулась.
— Ах, месье, — сказала она, — на меня-то вы не гневаетесь? Я тут совершенно ни при чем!
— Да уж, не в вашей власти было это предотвратить! — ответил Ньюмен, и в его голосе не прозвучало привычной галантности.
— Ваши слова совершенно справедливы, поэтому я не обижаюсь, что вы столь невысоко оцениваете мое влияние в семье. Прощаю вас, тем более что у вас такой вид, будто вы только что столкнулись с привидением.
— Так оно и было! — сказал Ньюмен.
— Тогда я рада, что осталась в экипаже. Вы ведь, должно быть, встретили моего мужа со свекровью, не правда ли? Ну и как, встреча была теплой? А хор монахинь вы слышали? Говорят, их пение напоминает стенания проклятых. Я не пошла: все равно рано или поздно придется их слушать, никуда не денешься. Бедная Клэр! Подумать только, в белом саване и в бесформенном коричневом балахоне! Таков, знаете ли, toilette [154]у кармелиток. Что ж, Клэр всегда любила длинные свободные платья. Но мне не следует говорить с вами о ней, разрешите сказать только: мне вас очень жаль, и если бы я могла чем-нибудь помочь, с радостью бы помогла — я считаю, мои родные вели себя очень низко. Знаете, я всегда боялась, что именно так и случится, и еще за две недели почувствовала, чем все это кончится. Когда я увидела вас на балу у моей свекрови, вы были так безмятежны, так веселы, а мне казалось, вы пляшете на собственной могиле. Но что я могла поделать? Я желаю вам всего самого доброго, что только можно пожелать. Скажете, этого мало? Да, признаю, они поступили гадко. Я ничуть не боюсь заявить это! И уверяю вас, со мной все согласны. Таких, как мои родственники, среди нас не слишком много. Мне жаль, что я вас больше не увижу, знаете, с вами всегда приятно поболтать. И в доказательство, что это так, я предлагаю вам сесть в экипаж и покататься со мной с четверть часа, пока я жду свекровь. Но только если нас увидят, скажут, что я захожу слишком далеко, — ведь всем известно, что произошло и что вас отвергли. Но когда-нибудь где-нибудь мы же с вами все равно увидимся, правда? Вы ведь помните, — перешла она на английский, — мы собирались немного поразвлечься.
Ньюмен стоял, держась рукой за дверцу экипажа, и с потухшими глазами слушал этот сочувственный лепет. Он едва ли понимал, о чем говорит мадам де Беллегард, сознавая только, что это бесполезная болтовня. И вдруг его осенило, что из ее милых заверений можно извлечь пользу, можно сделать так, что она поможет ему переговорить со старой маркизой и Урбаном.
— А они скоро вернутся, ваши спутники? — спросил он. — Вы их ждете?
— Они пробудут до конца мессы. Больше им там делать нечего. Клэр отказалась с ними встретиться.
Я хочу поговорить с ними, — сказал Ньюмен. — И вы можете мне помочь. Сделайте одолжение, задержитесь минут на пять и дайте мне возможность с ними переговорить. Я подожду их здесь.
Скорчив милую гримаску, мадам де Беллегард всплеснула руками.
— Бедный мой друг! О чем вы хотите с ними говорить? Просить их принять вас обратно? Только зря потратите время. Они вас никогда не примут.
— Все равно я хочу поговорить с ними. Прошу вас, сделайте то, о чем я сказал. Задержитесь на пять минут, предоставьте их мне; не бойтесь, я не буду с ними груб, я вполне владею собой.
— Да, вы выглядите совершенно спокойным! Если бы у них было le coeur tendre, [155]вы бы их растрогали. Но у них сердце недоброе! Тем не менее я сделаю для вас даже больше, чем вы просите. Дело в том, что я вовсе не должна заезжать за ними. Мы с дочкой едем в парк Монсо, она там погуляет, а моя свекровь так редко бывает в этих краях, что пожелала воспользоваться случаем подышать свежим воздухом. Мы будем ждать их в парке, муж приведет ее туда. Приходите туда и вы! В парке я сразу выйду из экипажа. А вы сядете где-нибудь в тихом уголке, и я подведу их поближе к вам. Чем не доказательство моего к вам расположения? Le reste vous regarde! [156]