История Энн Ширли. Книга 2

Квартирная хозяйка усадила Энн в гостиной и в ответ на просьбу позвать Кэтрин пожала жирными плечами:

— Я скажу ей, что вы здесь, но не знаю, спустится ли она. Кэтрин в плохом настроении. Я передала ей за обедом слова миссис Ролинс о том, что учительница не имеет права одеваться так, как она. Ну а Кэтрин, конечно, вышла из себя.

— Мне кажется, вам не стоило этого говорить, мисс Брук. — Энн укоризненно покачала головой.

— Я считаю, что ей надо это знать, — раздраженно возразила хозяйка.

— А слова инспектора о том, что она одна из лучших учительниц в нашей провинции, вы сочли нужным ей передать? Или вы про них не слышали?

— Слышала, ну и что? Да она и так о себе слишком много понимает — зачем я буду ей еще добавлять гонору? Уж горда — спасу нет, а чем ей особенно гордиться, не знаю. Но сегодня она не в духе, потому что я не позволила ей завести собаку. Тоже выдумала — собака ей понадобилась! Говорит, будет платить за ее пропитание и постарается, чтобы она мне не докучала. А что я буду делать с этой собакой, когда она в школе? Ну, я и отказала. Нет, говорю, я людей пускаю к себе жить, а не собак.

— Миссис Деннис, ну почему вы не разрешили ей завести собаку? Не так уж она и мешала бы. Когда Кэтрин в школе, вы могли бы держать ее в подвале. Зато ночью она охраняла бы ваш дом. Пожалуйста, прошу вас, разрешите ей завести собаку!

Когда Энн говорила «пожалуйста», мало кто мог ей отказать. Миссис Деннис, несмотря на жирные плечи и привычку вмешиваться в чужие дела, не была злой женщиной. Просто Кэтрин Брук порой и ее доводила своей резкостью.

— Вот уж не пойму, чего вы за нее просите. Не такие уж вы вроде друзья. У нее вообще нет друзей. Сроду не видала, чтобы человек так всех от себя отталкивал.

— Вот поэтому ей и хочется собаку, миссис Денис. Человек не может быть совсем один.

— В таком случае это единственное, что в ней есть человеческого, — заключила миссис Деннис. — Да я не так уж и возражаю против собаки, но меня рассердило, как высокомерно она об этом заговорила: «Я полагаю, вы не согласитесь, чтобы я завела собаку?» Ну, я и ответила: «Правильно полагаете». Не больно мне хочется идти на попятный, но, так и быть, можете ей сказать, что я разрешаю завести собаку, если только она гарантирует, что та не будет гадить в доме.

Энн подумала, что вряд ли в этом доме станет много хуже, если даже собака и нагадит. Она с отвращением смотрела на дешевые тюлевые занавески и ковер с жуткими лиловыми розами.

«Провести Рождество в такой обстановке! — подумала она. — Ничего удивительного, что Кэтрин ненавидит весь мир. Этот дом надо бы хорошенько проветрить… он весь пропах капустой и горохом. И почему Кэтрин, получая хорошее жалованье, живет в такой дыре?»

— Она говорит: поднимайтесь, если хотите, наверх, — возвратившись, произнесла миссис Деннис с сомнением в голосе.

Винтовая лестница тоже была отвратительна. Она как будто не хотела, чтобы по ней поднимались, и без крайней нужды никто по ней подниматься и не стал бы. Линолеум на полу второго этажа торчал клочьями. Маленькая комната, куда вошла Энн, имела еще более неприглядный вид, чем гостиная. Она была освещена одним газовым рожком без абажура. В углу стояла продавленная железная кровать, а узкое оконце с линялой занавеской выходило во двор, где громоздилась гора пустых консервных банок. Но на заднем плане было роскошное малиновое небо, и ряд пирамидальных тополей четко вырисовывался на фоне далеких синих холмов.

— Поглядите, какой роскошный закат, мисс Брук! — воскликнула Энн, садясь в скрипучее и жесткое кресло-качалку, на которое Кэтрин указала ей небрежным жестом.

— Закатов я повидала предостаточно, — холодно ответила Кэтрин, думая при этом: «Подумаешь, снизошла до меня со своими закатами!»

— Именно этот вы не видели. Ни один закат не похож на другой. Давайте посидим и полюбуемся на него, — предложила Энн, думая при этом: «Ты хоть раз кому сказала что-нибудь приятное?»

— Попрошу вас не говорить чепухи. — Кэтрин произнесла эти оскорбительные слова презрительным тоном.

Энн, собираясь встать и уйти, оторвала глаза от неба и поглядела на Кэтрин. Но у той было какое-то странное лицо. Плакала она, что ли? Нет, Энн не могла себе представить, чтобы Кэтрин когда-нибудь плакала.

— Вам как будто неприятно мое присутствие, — медленно проговорила Энн.

— Я не умею притворяться. Не умею, как вы, изображать из себя милостивую королеву и всем говорить приятное. Нет, я не рада вашему присутствию. Да кому можно обрадоваться в подобной комнате?

Кэтрин презрительно обвела жестом выцветшие стены, голые деревянные стулья, накрытый муслиновой тряпкой столик на качающихся ножках.

— Да, комната у вас неважная, но почему вы в ней живете, если вам здесь не нравится?

— Почему… В самом деле, почему? Вам этого не понять. Да это и не важно. Мне плевать, что про меня думают. С чего это вы сюда явились? Не для того же, чтобы насладиться закатом?

— Я пришла, чтобы пригласить вас на Рождество в Грингейбл.

«Ну, — подумала Энн, — сейчас она меня отхлещет по щекам. И почему она не присядет? Стоит, словно ждет, когда я уйду».

На секунду в комнате воцарилась тишина. Потом Кэтрин медленно проговорила:

— Почему вы меня приглашаете? Не из хорошего же отношения? Даже вы не умеете так притворяться.

— Потому что мне невыносима мысль, что человек должен провести Рождество в этой жуткой дыре, — честно призналась Энн.

На это немедленно последовал выпад:

— Понятно. Решили по случаю Рождества сделать доброе дело. Но я еще не дошла до того, чтобы принимать милостыню, мисс Ширли.

Энн встала. У нее иссякло терпение. Она прошла через комнату, остановилась перед Кэтрин и посмотрела ей прямо в глаза:

— Моя бы воля, Кэтрин Брук, я бы вас хорошенько высекла. Вам это пошло бы на пользу.

Минуту они молча смотрели друг на друга.

— Вам, наверное, стало легче от того, что вы мне это сказали, — заметила Кэтрин, но другим, вовсе не оскорбительным тоном. У нее даже дрогнули уголки рта.

— Да, стало, — подтвердила Энн. — Мне уже давно хотелось вам это сказать. Мое приглашение — не милостыня… и вы это отлично знаете. Никто не должен встречать Рождество в такой обстановке — это просто неприлично.