Туман. Авель Санчес; Тиран Бандерас; Салакаин отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

IV

Проходя по толстому, заглушающему шаги ковру приемной, дон Селес пуще прежнего пыжился придать своей осанке достоинство и солидность. В вестибюле все тот же старый китаец с заплетенной косичкой в каком-то исступлении в самозабвении продолжал опрыскивать каменные плиты. Дон Селес обрушился на него со всей силой презрения, на которое только способен белый по отношению к цветному:

— Прочь с дороги! Да гляди не попачкай мне сапоги, паршивый пьяница!

Приподнявшись на цыпочки и смешно подрагивая складками перетянутого поясом толстого живота, гачупин подошел к двери и кликнул кучера-негра, который вместе с другими неграми и индейцами играл под растущими у трактира лаврами в шары, наслаждаясь звуками шарманки:

— Живее, бездельник, поехали!

V

Проспект Вице-королевы пестрел ярким светом разноцветных фонарей, гремел выкриками зазывал, полнился переборами гитар. Санта-Фе купалась в веселье, билась в лихорадке света и мрака: водка и нож индейца, драка и сладострастный танец сменялись в сумбурном калейдоскопическом вихре. Мрачное бешеное клокотание жизни на краю разверстой могилы. Санта-Фе с трагическим, мятежным неистовством страстей, пожирающим время бежала от ужаса повседневной спячки.

В зареве заката над чащей гранатовых и пальмовых деревьев пылали изразцы круглых колониальных куполов Сан-Мартин-де-лос-Мостенсес.

КНИГА ТРЕТЬЯ. ИГРА В ЛЯГУШКУ

I

Восстав от трудов праведных, тиран Бандерас вышел через открытую галерею во внутренний монастырский сад. За ним следовали его приспешники и адъютанты:

— Сделал дело — гуляй смело! Теперь, друзья, мы можем, с нашего разрешения, немножко и поразвлечься, сыграть разок-другой в лягушку.

Произнес он это вкрадчиво-добродушным голосом, не теряя, однако, обычного уксусно-кислого выражения лица и отирая свой лысый череп домотканым носовым платком, какие водятся обыкновенно у сельских учителей и монастырских служек.

II

Из монастырского садика правильной геометрической формы, поросшего кактусами и лаврами, открывался вид на море. По замшелым стенам юрко сновали желтые ящерицы. Вот здесь-то, в этом саду, и темнела в опускающихся сумерках свежевыкрашенная в зеленую краску лягушка. Ежевечерне за этой игрой тиран развеивал одолевавшую его скуку. Тщательно целясь и не переставая жевать листья коки, кидал он монету, и если промахивался, то зеленый от ядовитой слюны рот его кривился в кислой гримасе. Со всевозможным вниманием и усердием следил он за игрой, нимало не отвлекаясь ружейными залпами, от которых над далеким морским берегом вздымались облачка белого дыма. Смертные приговоры всегда приводились в исполнение на закате. Так было и сегодня. Расстреливали очередную группу революционеров. Непреклонно жестокий тиран Бандерас, словно непричастный к этим расстрелам, целился, крепко сжав губы. Над морем плыли облачка белого дыма.

— Лягушка!

Выигрыш не развлек его. С прежней угрюмостью Бандерас вытащил из кармана свой платок монастырского служки и, отирая им лысый череп, обратился к партнерам:

— Учитесь не отвлекаться от игры по пустякам!

Тяжелый туман, духота и звериный запах, разлившиеся в воздухе, напомнили о близости зарослей, в которых одновременно со звездами загораются глаза ягуаров.

III

Старая индианка, сидевшая на корточках у столика с лимонадом и водкой, по знаку тирана вскочила и почтительно засуетилась:

— Сию минуточку, хозяин!

Донья Лупита скрестила на груди маленькие ручки, какие бывают у восточных женщин, прижав ими концы платка, наспех наброшенного на всклокоченные волосы. Улыбка и раскосые глаза делали рабыню похожей на мудрую змею. Босые ноги была столь же ухожены, как и руки, голос вкрадчивый и медоточивый.

— Только прикажите, ваша милость!

Генерал Бандерас тщательно, с достоинством складывал свой носовой платок:

— Ну, Лупита, как зарабатываешь?

— Зарабатываю, ваша милость, зарабатываю! Да ведь что зарабатываю? Нынче одним лишь трудом да терпением только и можно заработать небесное блаженство! Прошлую пятницу купила себе веревку, чтобы повеситься, да спасибо господнему ангелу, выручил меня: подходящего крюка не нашлось!

Тиран Бандерас, любивший бережливость, жевал листья коки, челюсти его ходили, кок жернова, кадык выдавался вперед:

— Скажи мне, старая, как же ты поступила с веревкой?

— Украсила ею образ Лимской божьей матери.

— Что же ты хочешь от нее получить?

— Я молю, Ниньо Сантос, чтобы ты правил нами еще тысячу лет.

— Не строй из меня шута, Лупита! Скажи лучше, сколько лет этим твоим лепешкам?

— Да они только-только остыли, хозяин!

— А еще чем можешь угостить?

— Кокосовыми орехами, водкой для избранных, водкой для простых смертных.

— Поспрошай-ка, старая, гостей и подай им то, чего они пожелают.

Сплетая пальцами кончики платка, Лупита опросила гостей, сгрудившихся возле лягушки и с льстивым подобострастием взиравших на мумию тирана.

— Чего прикажете подать, милостивые мои государи? Только наперед знайте, что тут у меня осталось всего три бокала. Забегал тут недавно один пьяненький начальничек, перебил всю посуду и, ничегошеньки не заплатив, убег.

Тиран отрывисто бросил:

— Заяви об этом по форме, и с него взыщут сполна.

— Ваша честь! Да разве сыщется нынче какой крючкотвор, который бы обмакнул перо в чернила, не получив прежде на лапу!

Дрогнула клиноподобная бородка тирана:

— Тем больше причин жаловаться. Мое правосудие не остается глухим к жалобам последнего из наших подданных. Лисенсиат Состенес Каррильо, поручаю вам начать следствие по делу о предполагаемом преступлении…

IV

Донья Лупита поспешила, семеня ножками, за кокосовыми орехами, сваленными в кучу на влажной, политой водой земле под навесом из пальмовых листьев. Тиран сидел на каменной скамье, ранее служившей монахам наблюдательным пунктом, и обремененная заботами душа его отдыхала: сложенные крест-накрест восковые кисти рук покоились на золотом набалдашнике трости, украшенной бахромой. Вдруг бородка его дрогнула, зеленоватый рот скривился в двусмысленной уксусно-кислой усмешке:

— А неглупа эта наша молодка, лисенсиат?

— Да, генерал, на прямой ее не объедешь.

— Незаменима для всяких проделок, мать ее так! Вот уж с полвека знаю ее, с тех самых пор, как вступил в Седьмой легко-кавалерийский… она была у нас маркитанткой.

Суетясь под навесом, Лупита чутко прислушивалась к разговору. Лисенсиат пошутил:

— Бабка, смотри не проболтайся!

— В закрытый рот и муха не залетит, благодетель.

— Помни, что против петли па шее никакие заговоры не помогут.

— С нами крестная сила!

— А кто этот начальничек, что разорил твою лавку?

— Я вот скажу, а коли он возьмет, да и отомстит мне?

— Волков бояться — в лес не ходить.

— А все своя рубашка ближе к телу.

Лисенсиат был счастлив тем, что, поддразнивая старуху, ему удалось слегка развеселить скучающего диктатора. Лупита, вся какая-то деланно суетливая, принесла ножи и несколько кокосовых плодов вместе с листьями. Майор Абилио дель Валье, кичившийся тем, что на своем веку порубил много голов, изъявил желание лично колоть орехи. Милостивое разрешение было ему даровано, и он совершил это и в самом деле с поразительным умением. С победоносным, торжествующим видом — словно то был скальпированный череп индейского вождя — он поднес первый орех самому Бандерасу. Желтая мумия бережно, обеими руками, приняла подношение:

— Майор, остатки пусть выпьет старая хрычовка. Коли орех отравлен — подохнем оба.

Лупита взяла протянутую ей меньшую долю и под пристальным взглядом тирана выпила содержимое залпом: