Седьмой крест

Наконец он сказал:

– Фрида ведь вернется только завтра?

– Послезавтра утром.

– Слушай, Герда, никто на свете не должен знать, что у нас гость. Но если тебя кто спросит, скажи – мой школьный товарищ.

Ничуть не удивившись, она ответила:

– Хорошо.

Он подошел к ней совсем близко. Теперь она ясно видела его лицо.

– Ты слышала по радио насчет побега из Вестгофена?

– Я? По радио? Нет.

– Несколько человек убежало, – сказал Кресс.

– Так.

– Всех поймали…

– Очень жаль.

– Кроме одного.

В ее глазах вспыхнул какой-то блеск. Она подняла лицо. Только раз было оно таким светлым – в начале их совместной жизни. Но и сейчас, как тогда, свет этот быстро погас. Она оглядела мужа с головы до ног.

– Вон что! – заметила она. Он молчал. – Я от тебя этого не ожидала. Вон что!…

Кресс отступил:

– Чего? Чего не ожидала?

– Этого! И вообще! Значит, все-таки… Прости меня.

– О чем ты говоришь? – спросил Кресс.

– О нас с тобой.

А Георг, сидя в отведенной ему комнате, думал: я хочу вниз. Чего я сижу здесь наверху? Зачем мне быть одному? Зачем мучить себя в этой голубой с желтым тюрьме, с плетеными матами ручной работы, с водой, бегущей из никелированных крапов, и зеркалом, которое безжалостно подсовывает мне то же, что и темнота: меня самого!

От низкой белой постели веяло свежим запахом чистого белья. А он, готовый свалиться с ног от усталости, продолжал бегать взад и вперед, от двери к окну, словно был лишен права лечь на эту постель. Может быть, это мое последнее убежище? Последнее – перед чем? Нужно пойти вниз, побыть с людьми. Он отпер дверь.

Уже на лестнице Георг услышал голоса Кресса и его жены – не громкие, но выразительные. Он удивился. Оба они показались ему какими-то немыми, – во всяком случае, очень мало разговорчивыми. Нерешительно остановился он перед дверью.

Голос Кресса сказал:

– За что ты мучаешь меня?

И низкий голос женщины ответил:

– Разве это тебя мучит?

Кресс спокойнее продолжал:

– А я вот что тебе скажу, Герда. Тебе безразлично, отчего человеку грозит опасность и кто он – все тебе безразлично. Главное для тебя – опасность. Побег или автомобильные гонки – тебе все равно, ты оживаешь. Какой ты была, такой и осталась.

– Ты и прав и не прав. Может быть, я раньше была такой, а теперь опять стала. А хочешь знать почему? – Она помолчала.

Но хотел ли Кресс знать все или предпочитал не знать ничего, она решительно заговорила:

– Ты только и твердил: тут ничего не поделаешь, мы бессильны против этого, приходится ждать. Ждать, думала я. Он хочет ждать до тех пор, пока все, что ему дорого, будет растоптано. Постарайся понять меня. Когда я ушла из дому к тебе, мне не было и двадцати лет. Я ушла оттого, что все там было мне отвратительно: отец, братья и эта невыносимая тишина по вечерам в нашей столовой! Но последнее время здесь у нас такая же тишина.

Кресс слушал; может быть, он был еще более удивлен, чем стоявший за дверью Георг. А ведь сколько вечеров ему приходилось буквально вырывать у нее каждое слово!

– И потом еще одно: дома нельзя было никогда ничего с места сдвинуть. У нас гордились тем, что все от века стоит там, где стояло. А тут появился ты! И ты сказал мне, что даже в камне ни одна частица не окаменела, не говоря уж о человеческих существах. Но, очевидно, за исключением меня! Почему? Да ведь ты только что сказал обо мне: какой была, такой и осталась.

Кресс подождал секунду, не зная, все ли она высказала. Он положил ей руку на голову. Ее лицо снова стало равнодушным, почти упрямым. Он запустил пальцы ей в волосы, вместо того чтобы погладить их. Она была нежна и вместе с тем неподатлива – на любовь, на поученья, может быть, кто знает, и на перемены. Он осто‹ рожно сжал ее плечи.

Георг вошел. Кресс и его жена отскочили друг от друга. Какого черта Крессу понадобилось все открыть жене? Равнодушие на ее лице сменилось холодным любопытством. Георг пояснил:

– Я не могу заснуть. Можно мне побыть с вами?

Кресс, стоявший у стены, пристально на него уставился. Да, гость здесь, приглашение принято, это неотвратимо. И тогда, тоном гостеприимного хозяина, он спросил:

– Чего вы хотите? Чаю? Водки? Может быть, фруктового сока или пива?

Жена сказала:

– Он, наверно, голоден.

– Водки и чаю, – сказал Георг, – и поесть, что найдется.

Муж и жена засуетились. Они накрывали на стол, ставили на него большие и маленькие блюда, откупоривали бутылки Ах, поесть с семи тарелочек, попить из семи стаканчиков! Всем троим неловко. Крессы только делают вид, что едят. Георг сунул в карман белую салфетку – хорошая перевязка для больной руки. Затем снова вытащил и расправил. Он насытился и чуть не падал от изнеможения. Только бы не остаться наедине с собой. Он отодвинул от себя вилки, ножи и тарелки и положил голову на стол.

Прошло немало времени, пока он снова поднял ее. Со стола давно уже было убрано, комната тонула в табачном дыму. Георг не сразу опомнился. Его знобило. Снова Кресс стоял у стены. Бог весть почему, Георг счел нужным ему улыбнуться; ответная улыбка хозяина была такая же кривая и натянутая.

Кресс предложил:

– А теперь давайте еще выпьем. – Он снова принес бутылки. Налил себе и Георгу. Его руки слегка дрожали, и несколько капель пролилось на стол. Именно эта дрожь окончательно успокоила Георга. Порядочный человек. Ему было, видимо, очень нелегко приютить меня, но он все-таки приютил.

Фрау Кресс снова вошла в комнату, села у стола и безмолвно закурила. Мужчины тоже молчали.

Гравий на дорожке захрустел под чьими-то легкими шагами. Шаги остановились у парадной двери. Было слышно, как кто-то возится у подъезда, видимо отыскивая звонок. И когда звонок прозвенел, мужчины вздрогнули, хотя и ждали его.

– Вы меня встретили случайно, выходя из кино, – твердо сказал Георг вполголоса. – Вы знали меня по вечерним курсам. – Кресс кивнул. Как и многие робкие люди, перед лицом реальной опасности он был спокоен.

Жена встала и подошла к окну. В ее лице была надменность и легкая насмешка, как всегда в минуты азарта. Она подняла жалюзи, выглянула в окно и сказала:

– Женщина.

– Откройте ей, – сказал Георг, – но не впускайте.

– Она хочет лично переговорить с моим мужем. Вид у нее вполне мирный.

– Откуда она знает, что я дома?

– Знает. Ты говорил с ее мужем в шесть часов. Кресс вышел. Фрау Кресс снова села за стол. Она

продолжала курить и время от времени бросала на Георга короткий взгляд, словно они столкнулись на крутом повороте дороги или на обледенелом горном склоне.

Кресс вернулся, и по его лицу Георг понял, что случилось что-то самое страшное.

– Мне поручено сообщить вам, Георг, что ваш Пауль в гестапо. Ввиду опасности муж этой женщины уже уехал из дому. Чтобы не терять связи с вами, они хотят знать, куда мы теперь отправимся – или вы один… – Он налил себе вина.

Ни капли не пролил, отметил про себя Георг. Он чувствовал, что его голова совершенно пуста, словно из нее вымели все дочиста.

– Мы могли бы отвезти вас куда-нибудь на машине, или нам всем уехать? Втроем на машине?… Куда? Прямо на Восточный вокзал? Или, может быть, в глубь страны, в деревню? В Кассель? Или, может быть, лучше нам теперь же расстаться?

– Ах, помолчите минутку, пожалуйста…

В опустевшей голове Георга мысли закишели. Значит, Пауль провалился! Как так провалился? Забрали его? Или он получил вызов? На этот счет не было сказано ни слова. Во всяком случае, он попал к ним в руки. Что же теперь будет с Паулем? Если им известно, что он приютил меня, если им действительно известно… Все равно, Пауль никогда не выдаст новое убежище Георга. Да и знает ли он его? Само убежище – нет. Если посредник – надежный человек, если это действительно один из наших товарищей, то он фамилии Кресса не назвал… Но ведь Пауль знает номер машины, а этого достаточно. Георг вспомнил людей, более сильных, чем Пауль, искушенных в борьбе, опытных и изобретательных. И все-таки их удалось сломить, выжать из них все, что они знали. Но нет, Пауль не выдаст его. Смелое решение, возникшее в голове Георга, потребовало от него всего его мужества и твердости. Да, он доверяет Паулю. Пауль стиснет зубы так, как это делали до него другие, и его упорное молчание со временем станет для него нетрудным и окончательным.