О мышах и людях

– Да, такие звереют, — согласился Рослый. — Ни с кем и разговаривать по-человечески не хотят.

– Правда, с Ленни хлопот не оберешься, — сказал Джордж. — Но что делать, привык к нему, теперь уже не бросишь.

– Но Ленни не озвереет, — сказал Рослый. — Я же вижу, он не из таких.

– Конечно, не из таких, но все время попадает в беду, потому что соображает туго. Вот, скажем, в Уиде… — Джордж вдруг замолчал и замер с картой в руке. Он пристально посмотрел на Рослого. — Ты никому не скажешь?

– А что он натворил в Уиде? — спокойно спросил Рослый.

– Но ты никому не скажешь? Нет, конечно, нет.

– Что же он такого натворил в Уиде? — снова спросил Рослый.

– Ну, увидал он девчонку в красном платье. А этому идиоту если что понравится, тут же надо потрогать. Просто потрогать, только и всего. Вот он и протянул руку чтоб потрогать это красное платье, тут девчонка давай визжать, а Ленни со страху и схватил ее, не знает, чего делать. Девчонка все визжит. Я был неподалеку, услышал ее визг и прибежал. Ленни уже вконец растерялся и все держит ее. Я выдернул из загородки жердину и огрел его по башке — только тогда отпустил. Так напугался, что намертво ей в платье вцепился. А ведь он сильный, как дьявол, сам видел.

Рослый спокойно, не мигая, смотрел на Джорджа. Он медленно кивнул.

– И что же дальше?

Джордж аккуратно уложил карты в ряд.

– Ну, девчонка побежала к судье и кричит, что ее изнасиловали. Мужики в Уиде собрались, чтоб изловить и линчевать Ленни. Пришлось нам до самого вечера отсиживаться в оросительной канаве среди камыша. Только головы высунули из воды. А ночью давай бог ноги.

Рослый немного помолчал.

– А он этой девчонке и впрямь ничего не сделал? — спросил наконец Рослый.

– Да нет же. Просто напугал и все. Я и сам напугался бы, если б он вдруг меня сгреб. Но он ей ничего не сделал. Только хотел потрогать ее красное платье, как вот теперь все время хочет гладить щенков.

– Он не злой, — сказал Рослый. — Я злых за милю чую.

– Конечно, не злой. И сделает все, что я ему…

Тут вошел Ленни. Его синяя куртка была накинута на плечи, и он шагал, наклонившись вперед.

– Ну как, Ленни? — спросил Джордж. — Нравится тебе щенок?

Ленни ответил на одном дыхании:

– Он белый с коричневыми пятнами, как раз такого я и хотел.

Он пошел прямо к свой койке, лег, отвернулся к стене и подобрал колени.

Джордж аккуратно положил карты на стол.

– Ленни, — сказал он строго.

– А? Чего тебе, Джордж?

– Я ж тебе сказал, чтоб ты не смел приносить щенка сюда.

– Какого щенка, Джордж? У меня нету никакого щенка.

Джордж быстро подошел к Ленни, взял за плечо и заставил повернуться. Он протянул руку и вытащил крошечного щенка, которого Ленни прятал подле себя.

– Отдай мне его, Джордж.

– Ступай и положи щенка назад в ящик, — приказал Джордж. — Он должен спать со своей матерью. Ты что, сгубить его хочешь? Он только вчера родился, а ты уже вынул его из ящика. Сейчас же неси назад, а не то я скажу Рослому, чтоб он его у тебя забрал.

Ленни умоляюще протянул руки к Джорджу.

– Дай, Джордж. Я отнесу его назад. Я не хотел сделать плохо, Джордж. Ей-ей, не хотел. Я только хотел его немножко погладить.

Джордж отдал ему щенка.

– Ладно. Живо тащи его в конюшню и больше не выноси оттуда. А то ты в два счета его придушишь.

Лении торопливо вышел.

Рослый не двигался с места. Он посмотрел Ленни вслед.

– Господи! — сказал он. — Сущий ребенок, правда?

– Ребенок и есть. Мухи не обидит, только силы на десятерых. Теперь он ночевать уже не придет. Будет спать в конюшне около этого щенка. Ну да ладно, пускай. Там он никому не помешает.

На дворе стемнело. Вошел Огрызок и направился к своей койке; следом за ним плелась его старая собака.

– Привет, Рослый. Привет, Джордж. Вы что, не играли в подкову?

– Надоело — каждый вечер играем, — сказал Рослый.

– Ни у кого не найдется глотка виски, ребята? — спросил Огрызок. — У меня что-то живот разболелся.

– Нет, — сказал Рослый. — А то б я сам выпил, хотя у меня живот не болит.

– До того разболелся, мочи нет, — пожаловался Огрызок. — А все проклятая репа. Знал ведь, чем кончится, а съел.

Со двора, где сгущалась темнота, вошел толстяк Карлсон. Он прошел в дальний конец барака и зажег вторую лампочку под жестяным абажуром.

– Тьма кромешная, — сказал он. — Вот черт, до чего этот черномазый ловко играет.

– Да, играет он лихо.

– Еще бы, — сказал Карлсон. — Никому выиграть не дает… — Он замолчал, потянул носом воздух и, все еще принюхиваясь, поглядел на старую собаку. — Черт, до чего ж псиной разит. Выгони ее отсюдова, Огрызок! Хуже нет, когда псиной воняет. Гони ее, тебе говорят.

Старик пододвинулся к краю койки. Он протянул руку, потрепал собаку по голове и сказал виновато:

– Она у меня давно, и совсем я не замечал, чтоб от нее воняло.

– Вот что, я ее здесь терпеть не стану, — сказал Карлсон. — Эта вонь остается надолго. — Он тяжелыми шагами подошел к собаке и поглядел на нее. — Зубов нет, — сказал он, — лапы от ревматизма не гнутся. На кой она тебе сдалась? Ведь она самой себе в тягость. Почему ты ее не пристрелишь?

Старик беспокойно заерзал на койке.

– Ну уж нет! Она у меня давно. Я взял ее еще щенком. Она помогала мне пасти овец, стерегла стадо, — сказал он с гордостью. — Теперь на нее поглядеть, не поверишь, но это была лучшая овчарка в округе.

– Я знавал одного человека в Уиде, — сказал Джордж. — У него был эрдель-терьер, который пас овец. Научился у других собак.

Но от Карлсона нелегко было отделаться.

– Слышь, Огрызок, эта старая сука только зря мучается. Выведи ее во двор и выстрели прямо в башку, — он наклонился и показал куда, — вот в это место, она даже не поймет, что произошло.

Огрызок посмотрел на него грустным взглядом.

– Нет, — сказал он тихо. — Не могу. Ведь она у меня так давно.

– Ей самой свет не мил, — настаивал Карлсон. — И воняет от нее так, что просто ужас. Ну ладно. Хочешь, я сам ее пристрелю? Избавлю тебя.

Старик спустил ноги с койки, взволнованно поскреб седую щетинистую щеку.

– Но ведь это просто жестоко смотреть, как она мучается, — сказал Карлсон. — Послушай, у Рослого как раз сука ощенилась. Он даст тебе щенка, правда, Рослый?

Рослый спокойно рассматривал старую собаку.

– Да, — сказал он. — Хочешь, бери щенка. — Он продолжал все живее: — А знаешь, Карлсон прав. Эта собака сама себе в тягость. Ежели я стану таким вот дряхлым калекой, уж лучше пускай меня кто-нибудь пристрелит.

Огрызок беспомощно посмотрел на него, потому что слово Рослого — закон на ранчо.

– Но ведь ей будет больно, — сказал он неуверенно. — А я согласен о ней заботиться.

– Пристрелю так, что она и боли не почувствует. Прицелюсь вот сюда, — сказал Карлсон. Он указал ногой. — Прямо в башку. Она и не рыпнется.

Огрызок переводил взгляд с одного лица на другое — искал поддержки. На дворе уже совсем стемнело. Вошел молодой работник. Плечи пригорбились, шагал он тяжело, словно нес невидимый мешок с зерном. Он подошел к своей койке и бросил шляпу на полку. Потом взял измятый журнал и положил на стол под лампочку.

– Я тебе не показывал, Рослый? — спросил он.

– Что такое?

Вошедший перелистал журнал и ткнул пальцем:

– Читай вот здесь. — Рослый склонился над журналом. — Вслух давай.

– «Уважаемый редактор, — медленно начал Рослый, — я читаю ваш журнал уже шесть лет и уверен, что он самый лучший. Мне нравятся рассказы Питера Ранда. По-моему, он ловко заливает. Печатайте побольше таких штук, как „Черный всадник“. Я не мастак писать письма. Просто решил сообщить всем, что за ваш журнал не жалко отдать пять центов». — Рослый удивленно поднял голову. — Для чего это было читать? — Дальше, — сказал Уит. — Прочти подпись внизу. Рослый прочел: — «Желаю успеха. Уильям Теннер». Он снова взглянул на Уита. — Так для чего ж это было читать? Уит с важным видом закрыл журнал.