Собрание сочинений в семи томах. Том 7. Статьи, очерки, юморески

Преодолеть

© Перевод В. Каменской

Затрудняюсь перечислить вам все, что мы, как принято говорить, «преодолели». Мы преодолели импрессионизм и реализм, средневековье и суеверия, спекулятивную философию и Дарвина, Толстого и стиль модерн, скепсис, Ибсена, Вагнера и романтизм, — короче говоря, нам кажется, что, преодолев все это, мы уже вполне можем почить на лаврах. «Преодолеть» — всегда означает оставить позади нечто плохое; любой из вас не раз преодолевал простуду, но ни один простуженный не скажет, что он преодолел пору здоровья; или, например, мы преодолеваем зиму, но ни в коем случае не весну. Если же мы «преодолели» импрессионизм, то тем самым мы подчеркиваем, что он был болезненным, как простуда, или неприятным, как зима. А ведь в действительности он был чрезвычайно полезен для здоровья и приятен, так что скорее мы могли бы сказать: он покинул нас. Мы преодолели романтизм. Но разве кто-нибудь похвастает тем, что преодолел собственную юность? Мы преодолели Дарвина, поскольку… сейчас нас одолевает витализм, а преодолев витализм, снова будем чем-нибудь одолеваемы. Да, верно, мы способны преодолеть свое прошлое, но завтра, когда мы преодолеем наше настоящее, это недалекое прошлое покажется нам бессмертной историей. Сегодня вчерашний день представляется нам ошибкой, а через год он будет для нас историческим этапом. И принципы, которые мы «преодолели», станут через столетие священными реликвиями человеческого духа. Наши мнимые победы через сто лет окажутся лишь «преходящими моментами». А когда мы и сами будем окончательно преодолены, мы тоже войдем в историю, достойные и бессмертные, как само прошлое.

Принцип —

(© Перевод О. Малевича)

слово таинственное и обладающее магической силой. Вы из принципа прогуливаетесь перед ужином; ваша тетя из принципа не ходит в театр; ваш благоразумный двоюродный брат из принципа сторонится толпы, между тем как ваш покойный дедушка из принципа пил подогретое пиво. Если вы прогуливаетесь по привычке или из-за расстройства пищеварения, если бы ваша тетя проводила вечера дома из скупости или из любви к покою, если бы ваш двоюродный брат просто-напросто боялся толпы, а ваш дедушка подогревал пиво, заботливо оберегая себя от катара, мир, несомненно, стал бы куда разнообразнее, а язык — богаче, но в жизни уже не играли бы такой роли моральные обязательства. Если вы совершаете прогулку из принципа, тем самым вы неукоснительно и со всей значительностью выполняете свой моральный долг; ведь куда важнее из принципа подышать свежим воздухом, нежели без всякой принципиальной основы навестить больного друга. Если, например, ваша тетя раскладывает по вечерам пасьянс по той причине, что она принципиально отвергает светскую суетность музыки и сцены, то это уже достойное свидетельство нравственной воли. Любую привычку, любое проявление лени, слабости или косности можно возвести в принцип; мир от этого нисколько не выиграет, зато какая выгода для вас — вы удовлетворите свою прихоть и в придачу почувствуете себя принципиальным человеком.

Бесплодный

© Перевод И. Инова

Это слово чаще употребляется не для определения лиц обоего пола, а в таких словосочетаниях, как «бесплодные размышления» или «бесплодный скептицизм». Вероятно, у человечества имеется печальный опыт по части размышлений и скептицизма. Уверен, не менее печальный опыт связан у него с практической деятельностью и верой. Я знаю людей, которые страсть как активны, это прямо-таки фанатики дела. Ничто не обходится без них, вездесущих, повсюду они слывут непременными деятелями: общественными, хозяйственными или еще какими-нибудь, не менее важными. И вдруг этакий деятель умирает, и вы в растерянности взвешиваете на ладони — что же после него осталось? Господи, стоило ли ради этого всю жизнь надрываться? Может, предаваться мечтам и бесплодное занятие, но почему людям кажется более плодотворным сидеть на собрании, мельтешить, кипятиться, распоряжаться или интриговать? Если взять тысячу нынешних мыслей и тысячу нынешних поступков и посмотреть, что от них останется через сто лет, то, думаю, такой экзамен на плодотворность окончится не в пользу поступков. Точно так же обстоит дело с верой и «бесплодным скептицизмом». Например, плодотворна вера в то, что кто-нибудь придет и расстелет мне постель. Будет бесплодным скептицизмом, если я предпочту расстелить ее сам. Плодотворна и положительна вера в то, что мой начальник прав. Бесплодно полагать, что прав я. Ибо скептицизм бесплоден. Плодотворно быть муниципальным старостой в Гостиваржи [230], бесплодно размышлять о вечном блаженстве. Плодотворно апеллировать к старым истинам, бесплодно — открывать новые, ибо умственная деятельность бесплодна. Столь же бесплодны и мечтания. В царстве природы бесплодно цвести, зато весьма плодотворно — рвать плоды.

Творческий

© Перевод В. Каменской

В критике это слово обычно играет роль ритуальной жертвы, сжигаемой при вознесении хвалы. «Творческий» успех, «творческая» личность — эпитеты, означающие высшую степень признания. Но как бы высоко ни было признание, само это слово мало что выражает. Ведь эпитет «творческий» очень содержателен, когда речь идет о боге, и почти теряет смысл, когда мы говорим о человеке. Единственное, что нам достоверно известно об акте «творенья», — это то, что «сотворить» — значит сделать что-либо из «ничего». Согласно всем сведениям и преданиям, бог сотворил мир, но предания о том, как он этому научился, не существует; нигде не написано, что на первых порах он, в сущности, ничего не умел и лишь потом постепенно совершенствовался и набирался смелости; что, начав с солнца и кончив блохой и человеком, он понемногу приобретал опыт и сноровку, пока не стал истинным мастером своего дела. Оно и понятно: поскольку творил он из «ничего», ему вовсе не нужно было никакой предварительной подготовки. Увы, у человека-художника дело идет не так гладко, ибо он творит не из «ничего»; действительность, из которой он черпает свой материал, — это такое огромное «нечто», что художник с тоской сознает: проживи я хоть миллион лет, все равно мне всего не охватить, все равно я чего-то недогляжу, недослышу, не прочувствую. И это «нечто», эта действительность настолько для него дорога, что он себя не помнит от радости, если ему удается хоть частицу ее втиснуть в свое творение. Живописец, закончив картину, насвистывает не столько от радости, что совершил творческий акт, сколько от превеликого восторга по поводу того, что ему посчастливилось вписать в плоскость объемный предмет. Наверняка Гомер испытывал меньшую радость от своей творческой божественности, чем от героической божественности Ахилла. Художник всегда немного похож на матроса с корабля Колумба; он видит далекий берег и кричит: «Земля! Земля!» Этот матрос явно не предполагал, что сотворил Америку, но он был первый, кто увидел новую действительность. Мореплаватели, Колумбы, художники — отнюдь не создатели Америк, а лишь первооткрыватели и восхищенные созерцатели реально существующей действительности. В утверждении, что художник прежде всего любит мечту, есть некая доля истины, но гораздо больше истины в том, что всего дороже для него реальность.

Или еще можно сказать так: художник подобен хорошему столяру. Хороший столяр создает из прекрасного дерева прекрасный стол и любит это дерево больше, чем пустое ничто, из которого, очевидно, лишь с помощью чудотворного Чистого Деяния он смог бы смастерить стол да еще со стульями. Хороший художник создает из прекрасной реальности прекрасное произведение, и даже если эту прекрасную реальность он открыл в себе самом — все равно это уже значительно больше, чем творческое ничто. Ибо ремесло художника — не промысел божий.

Правда

© Перевод И. Инова

В повседневном обиходе слово «правда» обозначает нечто крайне неприятное и грубое. «Сказать кому-нибудь правду в глаза» — значит, как правило, выругать кого-то. Кто похваляется тем, что всюду режет правду-матку, тот просто характеризует себя как грубияна, который с наслаждением вас оскорбит, хотя вы не сделали ему ничего плохого. Ни с того ни с сего он поделится с вами своим любопытным психологическим наблюдением насчет того, что вы примитив или бесхарактерная тряпка, упиваясь при этом своей славянской чистосердечностью и наблюдательностью и даже ставя себе в особую заслугу, что он прям и нелицеприятен, как сама правда, и чужд лицемерия, как сама совесть. Он никогда не подойдет к вам, чтобы со всей прямотой сказать, какое у вас доброе сердце или чуткая душа. Ей-богу, приходится только удивляться тому, что правда всегда угрюма и ужасно безотрадна, — верно, в противном случае правда перестанет быть правдой.