Туман. Авель Санчес; Тиран Бандерас; Салакаин отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

— Не за что тебя прощать, — вмешался Авель.

— Подойди к дедушке и скажи «да», — приказала мать.

— Да, — прошептал ребенок.

— Скажи ясно, отчетливо, прощаешь ли ты меня?

— Прощаю.

— Только твое, одно твое — хоть ты и не знаешь пока, что такое разум, — только твое прощение мне и нужно, прощение невинного существа. И никогда не задавай своего дедушку Авеля, который делал тебе столько рисунков. Не забудешь его?

— Нет!

— Никогда не забывай его, сынок, никогда. А ты, Елена.

Елена, потупив глаза, молчала.

— А ты, Елена?…

— Я, Хоакин, уже давно простила тебя.

— Я не об этом. Я только хотел посмотреть на тебя рядом с Антонией. Антония…

Несчастная женщина с мокрыми от слез глазами обняла мужа, словно желая защитить его.

— Во всей этой истории ты была главной жертвой «Ты не могла меня излечить, не могла сделать меня добрым…

— Но ведь ты был добрым, Хоакин… Ты столько перенес!..

— Да, перенес чахотку души. Но ты не могла сделать меня добрым, потому что я не любил тебя.

— Не надо, Хоакин, умоляю тебя!

— Нет, я скажу, я должен сказать и скажу здесь, перед всеми: я не любил тебя. Если бы я любил тебя, я излечился бы. Но я не любил тебя. И теперь мне очень жаль, что не любил. Ах, если бы можно было начать все сначала…

— Хоакин, Хоакин! — причитала убитая горем жена. — Не говори так. Пожалей меня, пожалей детей, внука, который слышит тебя… Сейчас он вроде не понимает, но, наверное, завтра уже…

— Именно жалея вас всех, я и говорю. Да, я не любил тебя, не захотел полюбить. Если бы можно было начать все сначала! Но теперь, теперь, когда…

Жена не дала ему закончить, прильнув устами к устам умирающего, словно хотела вдохнуть в него свое дыхание.

— Желание начать все сначала спасет тебя, Хоакин!

— Спасет! Что ты называешь спасением?

— Если ты захочешь, ты сможешь прожить еще несколько лет.

— Чего ради? Чтобы превратиться в развалину? Впасть в старческий маразм? Нет, только не старость! Эгоистическая старость подобна детству, в котором присутствует сознание обреченности. Старик — всего лишь ребенок, знающий, что умрет. Нет, не хочу я дожидаться старости. Чего доброго, начну по пустякам ссориться с внуками, возненавижу их… Нет, нет и нет… Хватит ненависти! Я мог тебя полюбить, должен был полюбить, — в этом заключалось единственное мое спасение, которое я сам отверг.

Хоакин умолк. Продолжать он не захотел или не смог. По очереди расцеловался с родными. Через несколько часов истомленная душа его отлетела вместе с последним усталым вздохом.

РАМОН ДЕЛЬ ВАЛЬЕ-ИНКЛАН

ТИРАН БАНДЕРАС ^{94}

Пролог

I

В ту достопамятную ночь и порешил Филомено Куэвас, местный помещик-креол, вооружить своих батраков винтовками, заблаговременно припрятанными в зарослях; и вот нестройные толпы индейцев двинулись по долинам Тикомайпу. Луна сияла вовсю, ночные дали полнились приглушенными голосами и шорохами.

II

Примчавшись в Хароте-Кемадо в сопровождении горстки пастухов, хозяин спешился, привязал коня и при свете ручного фонаря сделал перекличку:

— Мануэль Ромеро!

— Здесь!

— Ко мне! Просьба одна: не надирайся. Первый удар полночного колокола будет сигналом. В твоих руках жизнь многих людей, понял? А теперь — руку.

— Будьте, хозяин, покойны, к таким игрушкам мы привычны.

Хозяин продолжал перекличку:

— Бенито Сан Хуан!

— Здесь!

— Старый Индеец, верно, сказывал тебе, что надобно делать?

— Старый Индеец ничего не сказывал; он велел только взять пару-другую конников, дуть на ярманку и учинить там примерный переполох: пальнуть для острастки и перевернуть все вверх дном. Дельце вроде несложное.

— Ровно в полночь!

— С первым ударом колокола. Ждать буду под соборными часами.

— И чтобы все было шито-крыто: до последней минуты прикидываться мирными поселянами, приехавшими на ярмарку.

— Будем стараться.

— Гляди в оба. Руку.

Поднеся список к открытой створке фонаря, хозяин выкликнул:

— Атилио Пальмьери!

— Здесь!

Атилио Пальмьери доводился племянником жене хозяина. Это был белокурый, порывистый, нагловатый парень. Хозяин, пощипывая козлиную свою бородку, сказал:

— Тебе, Атилио, я поручаю дело самое рискованное.

— И на том спасибо.

— Обмозгуй, как лучше поджечь женский монастырь. Надо захватить это чертово семя врасплох. Пусть пущей потехи ради высыплют на улицу в одних ночных сорочках. Коли обнаружишь монашку по вкусу — зажмурься. Действовать решительно и быстро, на свежую голову. Ну, Атилио, удачи тебе! Постарайся провернуть это дельце около полуночи.

— Понял. Подготовку начну сейчас же.

— Надеюсь на тебя.

— Сакариас Сан Хосе!

— Здесь!

— Тебе — никаких определенных заданий. Действуй по обстановке. Вот скажи, к примеру: как бы ты поступил, оказавшись нынче ночью с несколькими молодцами в Санта-Фе? Что бы ты предпринял?

— С одним, но подходящим товарищем я бы перетряс всю ярмарку: опрокинул бы клетки и всех зверей повыпускал бы на волю. Как? Устраивает, хозяин? С пятью молодцами я бы поджег съестные лавки всех этих проходимцев-колонистов. С двадцатью пятью — перерезал бы всю охрану крепости Мостенсес.

— И только?

— Ну и само собой, с наслаждением пустил бы кровь тирану Бандерасу. Знай, начальник, что в сумке, притороченной к седлу, лежат останки моего сынишки. Его загрызли на болоте дикие свиньи. Не будь этого — черта с два рискнул бы я сесть за карты, купить на выигранные деньги жеребца, накинуть лассо на мерзавца гачупина и невредимым ускользнуть от пуль жандармов. А уж этой ночью, будьте уверены, справлюсь с любым делом.

— Отбери людей по своему усмотрению, и успеха тебе в благом начинании! Стало быть, увидимся позже. А теперь — руку. Завтра похоронишь останки. Мужество и находчивость — на войне лучший талисман. Руку!

— Будьте покойны, ярмарку эту не скоро забудут.

— Надеюсь.

— Крисанто Роа!

— Здесь!

Список был исчерпан, и хозяин задул фонарь. Батраки снова двинулись в путь, освещаемые яркой луной.

III

Полковник де ла Гандара, сбежавший из федерального ополчения, с шутками и прибаутками обсуждал военные приготовления помещика:

— Филомено, не смеши людей! Не лезь на рожон! Ты берешь на себя страшную ответственность, вовлекая своих людей в бойню. Ты возомнил себя генералом, а сообразить обычного плана сражения не можешь! Вот я знаток этого дела, у меня за плечами военная академия. Неужто разум не подсказывает тебе, кто из нас должен командовать? Ужели тщеславие ослепило тебя, а невежество превратило в безумца?

— Домисьяно, военное искусство постигается не из книг. Полководцами рождаются.

— И ты воображаешь, что судьба прочит тебя в Наполеоны?

— Быть может!

— Филомено, не глупи!

— Домисьяно, предложи план понадежнее, и я уступлю тебе командование. Как бы ты поступил, имея под рукой всего двести штыков?

— Прежде всего я увеличил бы их число. Сперва надо создать войско.

— А как бы ты это сделал?

— Проведи наборы в горных селениях. На область Тьерра-Кальенте революции рассчитывать нечего.

— И в этом весь твой план?

— В общих чертах, да. Боевые действия должны вестись в горах. Равнина пригодна лишь для крупных соединений; для партизанских отрядов и маленьких ударных групп — лучший союзник горы. Вот это научный подход, и заруби себе на носу — с тех пор, как люди начали воевать, любой маневр стал определяться характером местности. Двести человек в открытом поле мигом будут окружены и уничтожены.