Собрание сочинений в семи томах. Том 1. Рассказы

А невозмутимый голос, излучавший лунный свет, отвечал:

«Справедливости нет!»

«Как нет? — возмущенно возразил офицер. — Как ты можешь говорить, что справедливости нет? Я осудил его за то, что он убил раненого; я действовал именем закона. А не будь закона, я действовал бы по совести, застрелил бы его на месте или проломил череп рукояткой пистолета — и совесть моя осталась бы чиста».

А неуемный голос изрек:

«Совести нет!»

Председатель трибунала выпрямился, чтобы воспротивиться страшному голосу.

«Посмотри на перрон, — возразил он горячо, — там лежат трое убитых солдат. Трое молодых парней, которые утром были живы. Утром они смеялись и забавы ради говорили грубыми, озорными голосами. Поневоле заплачешь и рассвирепеешь и, вне себя от ярости, станешь жестоким во имя совести и справедливости и начнешь порицать и судить во гневе и жалости. И будь ты сам бог — ты не сможешь поступить иначе, тебе придется признать мою правоту».

Голос, говорящий лунным светом, молчал. Человек в своем одиночестве обратился к самому небу, похожему на млечный купол, залитый стылым светом.

И тут голос сказал:

«Бога нет!»

Человек содрогнулся, объятый ужасом. Казалось, сейчас восстанут против неба и, протестуя, возопиют и самая крошечная былинка, и дорожная пыль, и белый камень, и капли крови осужденного, что засыхают на крыльце; казалось, они начнут защищать бога, страстно отстаивать его, хотя бы отзовутся! Хотя бы устрашатся! Нет, тишина — мертвая тишина; лишь там, позади, бормочет во сне спящий солдат, ничто не шелохнулось. Вселенским молчанием скован весь необъятный край.

«А я-то, — пугается человек, — почему же во мне не звучит голос ответный? Почему ничто не подаст мне знака? Неужто никто и ничто не поможет мне?»

Кто-то из солдат заговорил, кто-то с трудом просыпался — полночь, смена караула. Ворча, кашляя, позвякивая амуницией, солдатик выходит на пост.

Офицер стряхнул с себя оцепенение и пошел обратно. В коридоре его приветствовал мерцающий свет фонаря — теплый, мягкий, ласковый, и человек подхватил светильник как друга и вышел с ним на перрон. У самой колеи три мертвых тела, трое убитых солдат. Ничего больше. Лунный свет, отливающий инеем, полон неземного безразличия.

У дощатых ворот сарая ходит солдат. Десять шагов туда, десять обратно; ярко поблескивает штык на поворотах. Песок перрона, рельсы, белый куб сарая — все белое, ослепительное, потустороннее, призрачное. Нет ничего. Ничего вообще. Одна Вселенная.

Офицер медленно возвращается в канцелярию, где вершил суд, ложится на диван, а на стол в головах ставит тусклый станционный фонарь: желтое маслянистое пламя пляшет, извивается, греет самое себя, и человек на диване не сводит с него глаз, пока не польются слезы и он не заснет в изнеможении и тоске.

Рассказы из одного кармана [114]

Случай с доктором Мейзликом

© Перевод Т. Аксель

— Послушайте, господин Дастих, — озабоченно сказал полицейский чиновник доктор Мейзлик старому магу и волшебнику, — я к вам, собственно, за советом. Я вот ломаю голову над одним случаем.

— Ну, выкладывайте! — сказал Дастих. — С кем там и что стряслось?

— Со мной, — вздохнул доктор Мейзлик. — И чем больше я об этом случае думаю, тем меньше понимаю, как он произошел. Просто можно с ума сойти.

— Так кто же все это натворил? — спросил Дастих успокаивающе.

— Никто! — крикнул Мейзлик. — И это самое скверное. Я сам совершил что-то такое, чего понять не в состоянии.

— Надеюсь, все это не так страшно, — успокаивал доктора Мейзлика старый Дастих. — А что же вы все-таки натворили, дружище?

— Поймал медвежатника, — мрачно ответил Мейзлик.

— И это все?

— Все.

— А медвежатник оказался ни при чем, — подсказал Дастих.

— Да нет, он же сам признался, что ограбил кассу в Еврейском благотворительном обществе. Это какой-то Розановский или Розенбаум из Львова, — ворчал Мейзлик. — У него нашли и воровской инструмент, и все прочее.

— Так чего же вы еще хотите? — торопил его старый Дастих.

— Я бы хотел понять, — сказал полицейский чиновник задумчиво, — каким образом я его поймал. Подождите, сейчас я вам все расскажу по порядку. Месяц тому назад, третьего марта, я дежурил до полуночи. Не знаю, помните ли вы, что в первых числах марта три дня подряд лил дождь. Я заскочил на минутку в кафе и собрался было уже идти домой, на Винограды. Но вместо этого почему-то пошел в противоположную сторону, по направлению к Длажденой улице. Скажите, пожалуйста, почему я пошел именно в ту сторону?

— Возможно, просто так, случайно, — предположил Дастих.

— Послушайте, в этакую погоду человек не болтается по улицам просто так, от нечего делать. Я бы хотел знать, какого черта меня понесло туда? Не думаете ли вы, что это было предчувствие? Знаете, нечто вроде телепатии.

— Да, — утвердительно кивнул головой Дастих. — Вполне возможно!

— Вот видите, — заметил Мейзлик как-то озабоченно. — То-то и оно! Но это также могло быть и просто подсознательное желание взглянуть, что делается «У трех девиц».

— А-а, вы имеете в виду ночлежку на Длажденой улице, — вспомнил Дастих.

— Вот именно. Там обычно ночуют карманники и медвежатники из Будапешта или из Галиции, когда приезжают в Прагу по своим «делам». Мы за этим кабаком следим. Как по-вашему, может быть, я просто по привычке решил заглянуть туда?

— Вполне может быть, — рассудил Дастих, — такие вещи иногда делаются совершенно механически, в особенности если они входят в круг служебных обязанностей. Тут нет ничего удивительного.

— Так вот, пошел я по Длажденой улице, — продолжает Мейзлик, — заглянул мимоходом в список ночлежников «У трех девиц» и отправился дальше. Дойдя до конца улицы, остановился и повернул обратно. Скажите, пожалуйста, ну почему я повернул обратно?

— Привычка, — предположил Дастих, — привычка патрулировать.

— Возможно, — согласился полицейский чиновник. — Но ведь я уже кончил дежурство и хотел идти домой. Может быть, это было предвидение?

— Такие случаи тоже известны, — признал Дастих, — но в них нет ничего загадочного. Просто это значит, что человек обладает сверхъестественным чутьем.

— Черт возьми, — закричал Мейзлик, — так это была привычка или сверхъестественное чутье? Вот это-то мне и хотелось бы знать. Да, погодите. Когда я повернул обратно, то повстречал какого-то человека. Вы спросите — ну и что же, разве кому-либо возбраняется ходить в час ночи по Длажденой улице? В этом нет ничего подозрительного. Я и сам ничего в том не заподозрил; однако остановился под самым фонарем и стал закуривать сигарету. Знаете, мы всегда так поступаем, когда впотьмах хотим кого-нибудь внимательно разглядеть. Как вы думаете, это была случайность, привычка, или… некая неосознанная тревога?

— Не знаю, — сказал Дастих.

— Я тоже, черт побери! — злобно воскликнул Мейзлик. — Зажигаю я сигарету под самым фонарем, а человек проходит мимо меня. Господи, я даже не взглянул ему в лицо, стоял, уставившись в землю. Этот парень уже прошел, и тут что-то мне в нем не понравилось. «Проклятие! — сказал я сам себе. — Тут что-то не в порядке, но что именно? Ведь я этого типа даже не разглядел». Стою я у фонаря, под проливным дождем, и раздумываю. И вдруг меня осенило… Ботинки! У этого человека что-то странное было на ботинках.

— «Опилки!» — неожиданно громко проговорил я.

— Какие опилки? — спросил Дастих.

— Обыкновенные металлические опилки. В ту минуту я понял, что у прохожего на ранте ботинок были опилки.

— А почему бы у него на ботинках не могли быть опилки? — спросил Дастих.

— Могли, разумеется, — воскликнул Мейзлик, — но именно в этот момент я просто видел, да, да, видел вскрытый сейф, из которого на пол сыплются металлические опилки. Знаете, опилки от стальных пластин. Я просто видел, как эти ботинки шлепают по этим опилкам.