Осень

— Хорошо бы поспать — здесь уж никто не потревожит, — как будто самой себе сказала Шу-хуа, которую, по-видимому, убаюкивало стрекотание цикад поблизости.

— А мне бы хотелось целый день пробыть здесь одной, и чтобы они все обо мне забыли, — мечтательно произнесла Шу-чжэнь, но тут же безнадежно покачала головой: — К сожалению, это невозможно. Мама не пустит меня, и потом мне одной немножко страшно.

— Почему ты всего боишься? От этого страха — все твои беды, — энергична начала Шу-хуа. — Поучилась бы отчаянности у меня — я ничего не боюсь. Ничего! Пойми: чем больше ты боишься, тем больше тебя будут обижать…

Она не кончила; услышав шепот Ци-ся: «Барышня!», она умолкла и вопросительно, посмотрела на служанку.

— Там кто-то ходит, — предупредила Ци-ся, — по-видимому, нас подслушивают.

Шу-чжэнь сразу изменилась в лице; родник, освежавший ее голову, сразу иссяк. Опять над ее головой сгустились тени прошлого.

— Чего ты боишься, дурочка? Пусть подслушивают — я не боюсь. Мы разговариваем о своем, и никакого преступления здесь нет, — беззаботно отвечала Шу-хуа, взглянув туда, куда указывала Ци-ся. Она увидела, что за холмиком мелькнули две фигуры, и по цвету платьев сразу определила, кто это мог быть. — Не бойся, — успокоила она сестру, — это Чэнь итай. Наверное, она сегодня в хорошем настроении, вот и пришла поразвлечься в сад. Не будем обращать на нее внимания.

Из-за другого холмика появилась госпожа Ван. Ци-ся и Шу-чжэнь посмотрели на Шу-хуа. Не двигаясь с места, Шу-хуа тихо обратилась к ним:

— Не обращайте внимания. Когда подойдет, поздороваемся — и все. — Несмотря на ее слова Ци-ся поднялась и встала позади сестер, решив, что осторожность не помешает.

Появилась и Чэнь итай; она тащила за собой Цзюе ши и, чуть-чуть наклонившись к мальчику, что-то говорила ему. Госпожа Ван подождала ее, и обе женщины вышли на лужайку вместе. Они были почти одинаковые — обе высокие, худые, только у госпожи Ван скулы выдавались побольше, а у Чэнь итай лицо было более вытянутое. Идя рядом, они разговаривали и смеялись; по-видимому, им было очень весело.

— Подумайте-ка! — негромко удивилась Ци-ся. — Ведь это — два заклятых врага. С чего бы это они сегодня так подружились?

— Чего же тут странного? Ведь Цзюе-ши отдали Чэнь итай! — презрительно сказала Шу-хуа. — Всё денежки делают, — добавила она.

— Даже как-то не верится: ведь пожилые женщины, а не дети… — скептически пробормотала Ци-ся.

— Молчи, услышат, — осторожным шепотом остановила ее Шу-чжэнь и, видя, что женщины смотрят в их сторону, испуганно привстала. Одна Шу-хуа осталась сидеть, спокойно помахивая веером.

— Бабушка, возьми меня завтра в театр, — вдруг, обрадовавшись чему-то, громко обратился Цзюе-ши к Чэнь итай, смотря на нее во все глаза и обеими руками держа ее за руку.

— Ладно, ладно, внучек. Завтра же свожу тебя. И пойдем в большой магазин, купим что-нибудь, — широко улыбнулась Чэнь итай; во взгладе ее светилась любовь одинокой старухи к внуку.

Стоявшая рядом госпожа Ван довольно улыбнулась. При виде этой улыбки Шу-хуа недовольно прошептала:

— Что-то тетя сегодня очень довольна!

Боясь, что тетка услышит замечание Шу-хуа, Шу-чжэнь громко приветствовала госпожу Ван:

— Здравствуйте, — затем поздоровалась с Чэнь итай. Шу-хуа тоже поздоровалась с ними, но осталась сидеть.

Обе женщины кивком головы ответили на приветствие. Госпожа Ван, оглядев Шу-хуа, холодно усмехнулась. А Чэнь итай, готовая ужасаться по любому поводу, всплеснула руками:

— Шу-хуа, почему ты сидишь на земле? Неудобно, если слуги увидят. Скажите, права я или нет, — обратилась она к госпоже Ван.

— Ничего, ведь ей не привыкать. Для нее это — пустяки. Пожалуй, она еще смеяться станет над вашими словами, Чэнь итай, назовет нас упрямыми старухами, — съязвила госпожа Ван.

Шу-хуа видела^ каким взглядом обменялись женщины, и поняла, что сегодня они спелись. Ее так и подмывало взорваться. Но она сразу подавила раздражение и, сделав вид, что не расслышала, непринужденно ответила:

— Очень жарко сегодня. Мы устали — вот и отдыхаем. Здесь нас никто не увидит.

— Никто не увидит? Да прислуга всегда по саду шляется. Что если встретитесь с ними? Если бы дядя Кэ-мин или Кэ-ань увидели тебя, они бы тебе показали, как нарушать правила приличия, — с притворным негодованием сказала Чэнь итай, раздраженная непочтительностью Шу-хуа и рассчитывавшая на помощь стоявшей рядом госпожи Ван для того, чтобы хоть на словах расправиться с Шу-хуа.

Больше Шу-хуа не могла терпеть. Негодование отразилось на ее лице, и она вызывающе бросила:

— Дело выеденного яйца не стоит! Чего вы так расходились? У нас в доме и без этого часто нарушают правила приличия. Не думаю, чтобы у дядей было время обращать внимание на такие пустяки. Они даже в важные дела не вникают!

Чэнь итай изумленно уставилась на нее и умолкла, не в силах произнести ни слова. Госпожа Ван изменилась в лице; на миг оно стало пугающе злым, но тут же приняло фальшиво добродушное выражение, сквозь которое все же просвечивало неудовольствие; голос ее был полон сарказма:

— Сильно сказано, Шу-хуа! Говоришь, что у нас в доме есть какие-то нарушения приличий, а дяди не вникают! Что ж, может быть, ты объяснишь свою мысль?

Взволнованная Шу-чжэнь незаметно подталкивала Шу-хуа и взглядом умоляла ее не ссориться с теткой. Ци-ся, находя слова Шу-хуа справедливыми, тем не менее беспокоилась за нее. Только сама Шу-хуа, беззаботно и вызывающе глядя в уставившиеся на нее глаза, отвечала с неменьшим сарказмом:

— Про домашние дела, тетя, даже я не берусь рассказать — вы сами все знаете. Что касается дяди Кэ-аня, то мы его дома почти не видим. Где же ему взять время на такие пустяки! Недавно Цзюе-синь видел, как он в магазине «Синьфасянь» покупал материю для Чжан Би-сю. Говорят, на сто юаней с лишним. А я-то уж было подумала, что это он вам купил.

Лицо Ван исказилось — казалось, брань сейчас вырвется из ее горла. Но она тоже справилась с собой и только вздохнула. Теперь Чэнь итай, рассчитывая на выгоду в дальнейшем, пришла на помощь госпоже Ван.

— Ты бы попридержала язычок, Шу-хуа. Как это ты можешь говорить о родном дяде такие пакости? Он же старше тебя. Это он может сделать тебе замечание, а ты ему — нет. Может быть, ты даже этого правила вежливости не знаешь?

— Не понимаю, Чэнь итай, к чему вы клоните, — зло улыбнулась рассерженная Шу-хуа. — Я никаких пакостей о дяде не говорила. Кто же в доме не знает, что он покупал материю для Чжан Би-сю? Разве это неправда? Разве сама тетя Ван не видела, как он приглашал Чжан Би-сю отобедать с ним в саду? Вы же, Чэнь итай, сами там были. Скажите, это — тоже пакости? — Она сердито и вместе с тем развязно помахивала веером.

Длинное лицо Чэнь итай искривилось от злобы. Она уже раскрыла было рот, чтобы прибегнуть к последнему средству спора — к паре отборных ругательств, — но ее перебила госпожа Ван.

— Пакости или не пакости — племяннице до этого не должно быть дела! — сердито закричала она и, не желая больше спорить с Шу-хуа, потянула Чэнь итай за рукав: — Что говорить о приличиях с человеком, который сам их не знает! Она кого хочешь выведет из терпения!

Теперь Шу-хуа поднялась; лицо у нее стало каменным. Некоторое внешнее уважение к ним, которое ей, обычно с большим трудом, все же удавалось сохранять, теперь было уничтожено их словами. Не скрывая своего раздражения и ничего уже больше не опасаясь, она сама перешла в атаку:

— Что это вы толкуете насчет приличий, тетя? А позвольте вас спросить: приглашать в дом к обеду актеришек, когда еще не кончился срок траура по отцу, это что, тоже прилично? — Презрительно и бесстрашно она смотрела прямо в лицо госпоже Ван.

— Шу-хуа, помолчи, — испуганно уговаривала (вернее сказать, умоляла) ее Шу-чжэнь, боявшаяся, что Шу-хуа накличет на свою голову какую-нибудь беду. Она сочувствовала Шу-хуа, но не понимала ее и не могла помочь ей.

— А ты, племянница, пойди и скажи это самому дяде Кэ-аню. Прилично или нет — не тебе об этом рассуждать. Ты не очень-то воображай — вот что я тебе скажу. А то даже старших ни во что не ставит! Смотри, как бы я твоей матери не пожаловалась. Пусть проучит тебя как следует! — Все это было сказано на ветер, так как госпожа Ван редко поддавалась своему гневу и всегда, даже в пылу раздражения, не теряла способности рассуждать здраво; она не стала бы необдуманно прибегать к пустым угрозам для самозащиты. Но сегодняшнее чудовищное, как ей казалось, оскорбление и вызов, брошенный ей, вывели ее из равновесия; она не могла спокойно обдумать, какой ей сделать шаг для того, чтобы сломить противника. Она знала, что за противник перед ней, знала, что обычным оружием ей не поразить Шу-хуа — она уже однажды потерпела поражение, когда попыталась применить это оружие против Цзюе-миня. Поэтому в данный момент ей ничего не оставалось, как бросить наудачу несколько угроз, отступить под их прикрытием, а затем исподволь обдумать меры отмщения.