Собрание сочинений в семи томах. Том 7. Статьи, очерки, юморески

Одной из старейших в мире детективных историй является опознание Одиссеем переодетого девушкой Ахиллеса среди дочерей Ликомеда. Если бы Одиссей был сыщиком-ремесленником, он опознал бы его сквозь замочную скважину или допросив прачек. Но будучи наделен живым умом, он прибег к знаменитому и великолепному психологическому трюку с мечом и украшениями. Обыкновенный ум довольствуется результатом, высший уленшпигелевский интеллект удовлетворяется самим процессом. Уленшпигель не просто стремится разгадать загадку, он хочет сбить с толку и одурачить самого Сфинкса. Пусть вас не вводит в заблуждение маска на лице гениального детектива; если вы столь же проницательны, как он, то сумеете разглядеть под ней выражение потешающегося, довольного собой плута, которому только что удалось перехитрить преступника, Скотланд-Ярд или вас самих.

В общем, традиционный Уленшпигель — это лишенный каких-либо уз, самоцельный интеллект; гений, который еще не решил, стать ли ему великим преступником или великим детективом.

Дух метода. Между двумя последними существует значительное различие как с точки зрения истории, так и в культурном уровне: Уленшпигель — человек момента и настроения, тогда как сыщик — методист. Свойственные ему от природы живой ум, охотничий нюх, наблюдательность, аналитические способности плюс опыт, горы проштудированной специальной литературы о различных свойствах сигарного пепла, по минералогии, по ботанике, о разновидностях восточного оружия, о мореплавания и о множестве других вещей, потрясающая универсальность его познаний (за вычетом всеобщей истории, астрофизики, церковной экзегетики и некоторых других узких отраслей знаний) — все эти замечательные достоинства, к которым я могу еще прибавить исключительную память, хладнокровие, железную логику и потрясающую точность, — все это, повторяю, подчинено строгой рациональности метода, соображениям порядка и взаимосвязи явлений. Честное слово, нет мозга более вышколенного и дисциплинированного, чем мозг детектива. Пусть это будет Дюпен или Холмс, они любят в минуту откровенности (смотри мотив сопровождающего) поговорить об аналитическом методе с увлечением университетского доцента. Даже такой озорной сыщик, как Рулетабиль, апеллирует «к последней капле своего разума», чтобы возобладать над хаосом и двусмысленностью фактов. Примитивный детектив, вроде Клифтона [200], бросается в криминальное дело, как собака в драку; полицейские служащие, скажем, Ганимар, Краг или Грайс, работают терпеливо и систематически, но без индуктивной фантазии, скорее как опытные практики, чем исследователи, движимые взлетом целенаправленной мысли. И все же отец современного детективного романа Эдгар Аллан По конструировал свой сыскной метод абстрактно-философским путем, синтезируя его из законов индукции, анализа, толкования текстов и логического правдоподобия. Классик среди детективов — Шерлок Холмс обогатил эти средства огромным арсеналом специальных знаний, естествоведческой экспертизой и непосредственным наблюдением, как бы впитав своим умом всю основательность и математическую трезвость позитивизма. Профессор Крэг Кеннеди и доктор Торндайк дополнили его арсенал современным лабораторным экспериментом, в котором метод прямого наблюдения совершенствуется, но в то же время и изживает себя, потому что измеряющие устройства и лабораторный опыт целиком заменяют умственный взор, обращенный к действительности и ищущий взаимосвязей. Таким образом, охарактеризованный выше процесс находит здесь свое завершение.

У французов метод зависит от индивидуальности, являясь скорее следствием темперамента, чем изучения. Скажем, Рулетабиль или Ботриле, а еще раньше Лекок и папаша Табаре по природе своей ничем не отличаются от таксы или добермана. Это следопыты от рождения и по инстинкту, они не могут заниматься ничем иным, как просто следовать своему чутью, и интеллект у них тоже звериный. Шерлок Холмс насквозь методичен, даже его внешность, его тонкие губы и жилистые руки, заостренный нос, глаза и трубка отмечены печатью профессионального сыщика. Но у Табаре Габорио вид и привычки благодушного рантье, Рулетабиль улыбается вам, у него круглое невинное лицо пройдохи, Лекок задумчиво посасывает конфетки, словом — никто ничего не заподозрит. Им присущ свой метод, как присущ он гончей собаке или мунго, охотящемуся на змей. Только в основе этого метода лежит горячность инстинкта и необузданность интуиции.

Наконец, существует мистический метод отца Брауна, святого Франциска среди детективов. Его опыт проповедника хотя и помогает ему вовремя распознать опасность, грозящую человеку, готовому ступить на дурную стезю, но основная черта его как детектива совсем иная: это покорность. Добрый и скромный пастор по простоте душевной клонит очи долу и собирает в пыли мелкие и незаметные предметы, которые другая, более горделивая и светская личность сочла бы недостойным внимания. И что же: эти неприметные следы — таинственные шифры, к которым пастор с божьей помощью и во внезапном озарении подбирает ключ и узнает о страшных замыслах или поступках заблудших людей. Я не думаю, чтобы этот метод был хуже лабораторных чудес профессора Кеннеди.

Тут я не могу удержаться, чтобы не воздать хвалу методу. Пусть другие воспевают страсти романтических демонов, красоту женских глаз или восход солнца, я восхваляю ясность, согласованность и порядок, силу разума, который сравнивает, сопоставляет, выстраивает в систему и увязывает; метод — это мудрый гид, который ведет пас за руку сквозь хаос фактов: и вот они расступаются.

Хочу заметить также, что детектив — в известном смысле героический тип современного человека. Он деятелен и подвижен, он чего-то хочет и добивается своего настойчиво и методически, кроме того, он много знает, он универсален, начитан, держит в голове массу конкретных знаний. Это человек, который разбирается, что к чему, человек дела и знаний. Все знать, находить выход из любого положения, во всем доискиваться сути, а когда дойдет до дела, одним ударом повергнуть наземь дюжего молодца, — кто из нас устоял бы перед таким идеалом? Детективу не нужно заниматься собой, он сам для себя не проблема, он не обращает внимания на свои чувства, потому что его внимание занято делами и действиями. Он не спрашивает, сподобится ли он удачи, он задается вопросом, как разумнее поступить в данный момент. Он не размышляет над тем, что есть человек, он размышляет над тем, где он. Его мир заполнен конкретными вопросами и конкретными фактами. Но в нем отсутствуют тени, миражи, высокие материи и грезы. Он самый законченный реалист во вселенной.

Он вне человеческих отношений. Стоит ему влюбиться, как он сразу же утратит свою интеллектуальную чистоту.

Мотив случайности. Но чего стоил бы весь этот разум, вся эта методичность, универсальность познании, если бы детективу особым, чудодейственным образом не служила случайность. Случай приводит его в нужную секунду на нужное место, случай посылает ему в руки нежданные улики. Поскользнувшись, он непременно падает прямо на след убегающего преступника, вместо того чтобы просто расквасить себе нос, как это случилось бы со мной или с вами. Мне часто кажется, что я столь же сообразителен, как и детектив, но мне просто не везет, и в этом-то вся беда.

Есть люди, которые считают случайность в детективном романе, так сказать, недозволенным приемом, недостойным трюком, которым автор unfair [201] помогает своему фавориту. Это грубая ошибка. Теоретики-криминалисты, такие сухие и по-немецки дотошные, как Грос [202] и Хоплер, перечислив все, что следователь должен знать и уметь, обрисовав, каким надлежит ему быть и что он должен делать в таком-то и таком-то случае, твердо и открыто заявляют, что прежде всего он должен родиться в сорочке. Иначе-де он гроша ломаного не стоит. У одних людей рука легкая, другие — неудачники и недотепы. Это неоспоримо. В конце концов секрет успеха — это секрет случая. Осуществление любой мало-мальски сложной операции (как-то: отправка на почте письма с адресом и маркой, ограбление банка или прикрепление к стене картины) чревато тысячью коварных и непредвиденных осложнений, которые ставят под угрозу успех дела. Без капли везения вам и ботинка не зашнуровать. В то же время, как бы ни был загадочен и непредвиден случай, он в известной мере обусловлен вашими взглядами на жизнь, вашим темпераментом, вашим настроением, храбростью, энергией и предприимчивостью. Счастье любит смелых, но чтобы быть смелым, для этого, братцы, необходимо обладать определенной практической философией, светлой головой, живой заинтересованностью, уверенностью в себе и массой других оптимистических качеств. Хотя успех — это случайность, однако сама случайность — отнюдь не просто случайность. Случайность можно заслужить, случайность можно призвать. Спросите об этом великих людей дела.