Короткое правление Пипина IV

Когда дочь удалилась, вышла во двор и железные ворота лязгнули за ее спиной, мадам сказала:

— Лучше бы она продолжала писать романы. Хоть бы дома бывала чаще. Скорей бы уж она нашла себе приличного молодого человека из хорошей семьи.

— Сперва нужно стать принцессой, — ответил ее муж. — Они все об этом мечтают.

— Не стоит над ней смеяться.

— Я и не смеюсь. Помню себя в ее возрасте. Мечты казались реальностью.

— Я вижу, вы в хорошем настроении, месье.

— Да, я доволен, Мари. Ведь целую неделю со мной будут, — месье ткнул пальцем вверх, — мои друзья!

— И ты будешь ночами торчать на террасе, а днем — отсыпаться.

— Именно так, — ответил месье Эристаль.

События 19** года во Франции следует изучать не в связи с их уникальностью, а скорее в связи с их неизбежностью. Изучение истории хотя и не позволяет делать предсказаний, все же помогает предвидеть наиболее вероятный поворот событий.

Для французского правительства характерно получать вотум недоверия. То, что в других странах называется «нестабильностью», во Франции — норма. Лорд Коттин сказал: «Во Франции анархия — обычный отклик на происходящее, — и добавил: — Стабильность для француза — непереносима, как тирания». К сожалению, мало кто был способен услышать и понять лорда.

Миллионы яростных и страстных слов написаны о недавнем французском кризисе и кризисе кризиса. Бесстрастное и скупое перо историка отобразило бы эти события так: когда двенадцатого февраля 19** года месье Руморга наконец вынудили поставить на голосование монакский вопрос, результат никого не удивил. Многие из окружения месье Руморга решили, что он с удовольствием покинул пост премьер-министра. Месье Руморг являлся не только почетным главой протокоммунистической партии, но и признанным авторитетом в области психоботаники. Он неохотно принял пост премьера — ведь из-за этого ему пришлось отложить опыты по исследованиям болевых ощущений у растений, которые он много лет проводил в лаборатории в Жуан-ле-Пен. Только специалисты по психоботанике знали о фундаментальной монографии профессора Руморга «Тенденции и симптомы истерии красного клевера», воспроизводящей развернутое письмо профессора в Академию наук. Академический триумф над критиками (иные в злобе дошли до того, что публично объявили профессора клевероманьяком) еще более охладил его желание руководить своей партией и Францией в придачу. Газета «Война за мир», хотя и стоявшая в оппозиции к протокоммунистам, почти дословно процитировала месье Руморга, заметив, что с истерией белого клевера, при всех его недостатках по сравнению с красным, легче справиться, чем с избранниками французского народа.

Проблема, из-за которой пало правительство месье Руморга, хотя и была актуальна, принципиальной для страны не являлась. Да и все вокруг считали, что, не будь монакского вопроса, на его месте встал бы какой-нибудь другой. Месье Руморг оставил свой пост с достоинством и с радостью предался работе над новой книгой «Наследственная шизофрения у бобовых, или Менделевы семейства и бастарды».

Так или иначе, Франция осталась без правительства. Когда президент Сонне призвал христианских атеистов сформировать правительство, те тут же затеяли междоусобицу. Социалисты лишились всякой поддержки. Христианские коммунисты не смогли добиться большинства даже при поддержке Лиги налогонеплательщиков. И тогда президент Сонне собрал в Елисейском дворце историческую конференцию лидеров всех партий.

Стоит перечислить партии, принявшие участие в конференции, поскольку некоторые из них уже исчезли с лица земли, а им на смену пришли другие. Список откликнувшихся на президентский призыв составлен не по степени их влиятельности, а скорее по партийно-географическому принципу, в зависимости от расстояния до центра. В Елисейском дворце собрались:

консервативные радикалы,

радикальные консерваторы,

роялисты,

правоцентристы,

левоцентристы,

христианские атеисты,

христианские христиане,

христианские коммунисты,

протокоммунисты,

неокоммунисты,

социалисты

и

коммунисты как таковые.

Коммунисты как таковые раскололись на

сталинистов,

троцкистов,

хрущевцев,

и булганинцев.

Споры длились три дня. Лидеры спали на бархатных диванчиках в большой бальной зале и питались хлебом с сыром и алжирским вином, которые были предоставлены месье президентом. В большой бальной зале Елисейского дворца зеркала покрывают не только стены, но и потолок, и казалось, там собрались не сорок два партийных лидера, а тысячи. Каждый поднятый кулак превращался в пятьдесят кулаков, эхо от поверхности зеркал стократ повторяло каждый голос.

Отставной премьер месье Руморг покинул собрание и уехал в Жуан-ле-Пен, получив телеграмму от мадам Руморг. Мадам сообщала, что у их польско-китайской свиноматки по кличке Тревожница начались схватки.

За неделю заседаний лидеры так ни к чему и не пришли. Президент Сонне предоставил в распоряжение делегатов ванные, отказавшись нести ответственность за их грязное белье. Создавшееся положение наконец-то осветила французская пресса. Юмористический журнальчик «Аллигатор» советовал так держать — за то время, пока лидеры партий не занимались партийным руководством, не случилось ни единого национального кризиса.

Источником великих исторических свершений часто бывают мелочи. К началу второй недели лидеры большинства партий обнаружили, что охрипли и осипли и не способны издавать даже шепот. Вот тогда-то сплоченная группка роялистов и взяла верх. Не надеясь войти в состав нового правительства, они пламенных речей не произносили и сохранили свои голоса в целости. После сумятицы первых восьми дней конференции спокойствие роялистов произвело эффект разорвавшейся бомбы.

Граф де Террефранка гордо взошел на трибуну, несмотря на протестующий шепот месье Трифле, радикального консерватора. Граф четко и громко объявил, что роялисты сплотили свои ряды. Сам он, сказал граф, несмотря на неизменную верность Меровингам, которым обязан своим титулом, согласился примкнуть к сторонникам Бурбонов — хотя и сохраняя верность великим и непревзойденным Меровингам, но учитывая, что не осталось принца чистой меровингской крови. В связи с этим он предоставил слово герцогу де Троефронту, чье предложение должны были поддержать не только прочие роялисты, но и все честные, разумные люди во Франции.

При обычных обстоятельствах герцог де Троефронт вряд ли стал бы выступать с речью перед публикой. У него была волчья пасть — дефект, передававшийся в его семье из поколения в поколение. Но сейчас он выступил, и был не только услышан, но и понят. Франция, сказал он, ныне на распутье. Под засаленным флагом грязных, алчных бездарей Франция из славного флагмана всего мира превратилась в обиженную, сварливую третьесортную державу, жалкую провинцию, которая безуспешно пытается лизать одновременно как сапоги Англии с Америкой, так и сапоги комиссаров.

Месье герцог, пораженный собственным красноречием, сел, не договорив. Ему намекнули на эту оплошность, и он величественно встал снова. Он предложил, вернее, приказал восстановить монархию во Франции, чтобы та восстала как феникс из пепла республик и воссияла для всего мира. Окончив свою речь, герцог в слезах выбежал из дворца, крикнув напоследок республиканским гвардейцам, стоявшим у входа: «Я не смог! Не смог!» Но на самом деле, как теперь известно, ему все удалось.

Выступление герцога де Троефронта шокировало партийных лидеров. Они замерли от изумления, а когда опомнились, начали перешептываться, сбившись в кучки и испуганно озираясь.

Месье Деклозье, занимавший скромный пост советника по культуре, но являвшийся фактическим лидером коммунистического блока, первым осознал смысл герцогского предложения. Вслед за месье Деклозье коммунисты покинули бальную залу и собрались на внутрипартийное совещание в президентской ванной. Там сразу возник вопрос протокольного плана — кому и какое из сидячих мест занять? Генеральным секретарем был месье Дебидье, но реальная власть принадлежала месье Деклозье. Поэтому разгорелся жаркий спор по поводу того, какое место более почетно: на унитазе или биде? Спор, как водится, мог продолжаться до бесконечности, но положение спас месье Гюстав Армони, смело бросившись на амбразуру. «Да! — воскликнул он. — Коммунистическая партия — это коммунистическая партия, но Франция — это ведь Франция!»