Цветные миры

Общение налаживалось постепенно и естественно. Все, и в особенности сэр Джон, старались не проявлять ни малейшей назойливости или излишнего любопытства. Сознавая, что вопросы расы и цвета кожи всегда играли в жизни Мансарта важную роль, они считали своим прямым долгом сделать все от них зависящее, чтобы он забыл о них. Поэтому вначале все разговоры вертелись вокруг общих тем и были банальны. Свою извечную службу сослужила тут и погода; ее контрасты по сравнению с погодой в Джорджии нередко придавали этой теме известный интерес; говорили о морских путешествиях и поездках по железной дороге, о деревьях, птицах, цветах. Затем наступала пора обеда, занимательных игр, злободневных новостей. Заметив, насколько сильно окружающие интересуются им как человеком, Мануэл стал понемногу рассказывать о себе — о своем детстве, о негритянском колледже и студентах. Он старался избегать расовой проблемы и касался в первую очередь общечеловеческих тем. Вскоре собеседники Мансарта с захватывающим интересом слушали его рассказы. Разумеется, сэр Джон занялся сравнением своего жизненного опыта и опыта гостя и с удовлетворением пришел к выводу, что все люди схожи между собой, если даже их разделяют не только расстояния в тысячи миль, но и культурные традиции.

Вниз то и дело спускалась Сильвия, чтобы уложить вещи, необходимые для поездки во Францию, а заодно хотя бы мельком бросить взгляд на этого черного американского дикаря. Однажды, поддерживая разговор, леди Риверс спросила:

— Мистер Мансарт, что вас больше всего поражает в Англии?

Мануэл не колеблясь выпалил:

— Ваша праздность.

Беседа шла за чаем. Чай был на редкость ароматный; к нему были поданы горячие вкусные пышки и замечательные пирожные. Молчаливые, расторопные слуги следили, чтобы каждый тотчас получил то, что ему требуется. Моросил мелкий дождь. Видневшаяся из окна ровная зеленая лужайка простиралась до самой опушки чудесного леса.

— А разве наша жизнь вам не правится?

— Очень нравится, но она пугает меня. Видите ли, я бы не решился так много отдыхать, когда другие трудятся не покладая рук. Пожалуй, все дело в различном понимании того, что считать своим долгом.

— А может быть, — возразила леди Риверс, — все дело в вашей американской привычке к спешке и суете, которые нам кажутся ненужными и даже вредными?

— Миледи, вы никогда не собирали хлопок. Видите ли, родители мои были рабочие. Меня воспитали так, чтобы я сам зарабатывал себе на все необходимое. А вы — не примите это за обиду, — вы ничего не делаете.

Сильвия, предвкушая интересную схватку, блаженно откинулась на спинку кресла. Сэр Джон поспешил на помощь жене.

— Я понимаю ваш упрек, мистер Мансарт! Но ситуация эта сложная, создавшаяся исторически. Многим ее трудно постигнуть. Взять, например, моего деда. Он был одним из первых поселенцев в дельте Нигера, промышлял там золотом и перцем и наконец занялся добычей олова. Стал владельцем богатых месторождений олова. Раздобыл в Англии капитал для их эксплуатации, нанял для работы туземцев, привез английских специалистов для руководства предприятием. Плодами его усилий моя семья и существует.

Мансарт хранил молчание. Сильвия посмотрела на него и проговорила с улыбкой:

— Мы ждем, мистер Мансарт!

Ощущая некоторую неловкость, Мансарт все же ответил:

— Мне вполне ясно, сэр Джон, каким образом ваш дед приобрел богатство, и я допускаю, что туземцы, очевидно, охотно работали на него. Но по дороге сюда я прочел несколько книг, рекомендованных мне моей помощницей. Они заставили меня о многом задуматься. Мое мнение сводится вот к чему. Открытие вашим дедом залежей олова в Нигерии заслуживало вознаграждения. Однако не безмерного. Вознаграждение за это следовало выдать только первооткрывателю, но по его детям. Далее. Олово принадлежало Африке, а не Англии. После открытия оно, конечно, являлось в равной мере собственностью и африканцев и англичан. Англичане принесли с собой умение добывать олово для его практического применения — это было чрезвычайно ценно. Но в Европе такое умение и такая техника были всеобщим достоянием. Англичане, изучившие и применившие эту технику, заслуживали платы за свой труд. Но не повторной и не вечной компенсации. И выдавать ее следовало тому, кто применял свое умение, тому, кто работал, а не тем, кто ничего не делал. За механизмы и инструменты тоже надо было заплатить, но лишь однажды, а не постоянно. Платить надо было и за ремонт оборудования, но также однажды, а не бесконечно. Иными словами, сэр, я вполне сознаю, что дед ваш имел право на вознаграждение за свой труд и за свои усилия в привлечении технических специалистов, за импорт оборудования, за его использование и ремонт. Но извините меня, сэр, при чем же здесь вы? За какой такой труд вы получаете вознаграждение? Негры, работавшие на вашего деда, в свое время получали заработную плату, но их потомки получают ее не за то, что сделали их отцы, а за свой нынешний труд. Откуда эта разница в оплате европейца и африканца? Обоих следовало бы вознаграждать за их труд, и ни за что больше, не так ли?

— Тут, дорогой мистер Мансарт, решающее слово имеет нечто, именуемое Собственностью.

— А в результате каких усилий возникла эта собственность?

— Она — результат закона.

— Но кто пишет законы?

— Чтобы уяснить это, необходимо обратиться к великому британскому институту — Семье.

Сильвия вытянула свои длинные ноги и взяла новую чашку чая.

— Папа, продолжай, пожалуйста!

Сэр Джон принял серьезный вид.

— Мы, англичане, верим в Семью, в ее незыблемость, сплоченность, самоотверженность, идеалы. Мы боремся за то, чтобы укрепить ее, увековечить. Откровенно говоря, мы, в отличие от вас, американцев, не верим в равенство. Я даже склонен предположить, что в глубине души вы и сами в него не верите и находитесь здесь именно потому, что стоите выше, намного выше своих соотечественников, будь они черные или белые. Есть люди, которые рождены, чтобы управлять, занимать господствующее положение, располагать досугом для размышлений, творчества и наслаждения жизнью. В становлении правящих классов и заключена основа мирового прогресса и расширения империи. Бывают, конечно, промахи; не обходится дело и без серьезных ошибок, а то и преступлений. Но открыло ли человечество какой-нибудь иной путь к прогрессу, помимо власти аристократии? Я первый готов признать, что не все, далеко не все подданные Британской империи счастливы и довольны. Но я искренне убежден, что большинство из них получают то, чего заслуживают, и в объеме, соответствующем их законному положению в обществе.

Леди Риверс добавила:

— Вы должны согласиться с двумя выводами, мистер Мансарт! Первый — это то, что наш образ жизни приятен, и второй — что никакая система не в состоянии предоставить подобный комфорт для всех, если даже все его пожелают. Вопрос поэтому заключается в следующем: каким способом выявлять тех, кто вправе пользоваться этими благами и комфортом: всеобщим голосованием, милостью короля или путем естественного отбора?

— Мы хорошо послужили, — тоненьким, но благозвучным голоском прервала невестку вдовствующая леди Риверс. Сегодня в виде исключения она соизволила появиться к чаю и откровенно разглядывала Мансарта. — Мы служили превосходно как рыцари и лорды, как герои и завоеватели, как воины на суше и на море — в битвах при Азенкуре, Флодден-Филде, Уденарде и… — у нее слегка перехватило дыхание, — …и на полях Фландрии!

Сэр Джон нежно взял ее за руку и сказал:

— Право, мама, нам ни к чему хвастаться. Общество ничего об этом не знает и знать не желает — я имею в виду теперешнее общество, что пришло на смену прежнему, настоящему обществу. — Вдовствующая леди Риверс снова погрузилась в безмятежное молчание. А сэр Джон продолжал: — У нас было мужество и умение. И настойчивость. Мы нашли олово, приобрели машины и научили туземцев добывать его.

Мануэл, не сдержавшись, сказал несколько раздраженно:

— Но вы-то, сэр, что сделали вы сами, чтобы эти шахты и эти шахтеры должны были работать на вас?