Госпожа Бовари

роятно расслабляют, правда? Ну да ничего не поделаешь! Мы рождены для того, чтобы страдать, – так нас учит апостол Павел. А как смотрит на ваше самочувствие господин Бовари?

– Никак! – презрительно поведя плечами, ответила Эмма.

– Да неужели? – в полном изумлении воскликнул простодушный священник. – Он вам ничего не прописывает?

– Ах, я в его лекарствах не нуждаюсь! – молвила Эмма.

Священник между тем все поглядывал, что делают в церкви мальчишки, а мальчишки, стоя на коленях, толкали друг Друга плечом и потом вдруг падали, как карточные домики.

– Мне важно знать... – снова заговорила Эмма.

– Погоди, погоди, Наблудэ! Я тебе уши нарву, сорванец! – сердито крикнул "священник и обратился к Эмме: – Это сын плотника Будэ. Родители у него зажиточные, вот они его и балуют. А так малый способный, был бы хорошим учеником, если б не лень. Я иногда в шутку называю его Наблудэ, Ха-ха-ха! Вечно он что-нибудь наблудит, напроказит... Недавно я рассказал про это владыке, так он посмеялся... изволил смеяться... Ну, а как господин Бовари поживает?

Эмма, видимо, не слушала его.

– Наверно, как всегда, в трудах! – продолжал священник. – Мы ведь с ним самые занятые люди во всем приходе. Но только он врачует тело, а я – душу! – с раскатистым смехом добавил он.

Эмма подняла на него умоляющий взор.

– Да... – сказала она. – Вы утешаете во всех скорбях.

– Ах, и не говорите, госпожа Бовари! Не далее как сегодня утром мне пришлось идти в Ба-Дьовиль из-за коровы: ее раздуло, а они думают, что это от порчи. Нынче с этими коровами прямо беда... Виноват! Одну минутку! Лонгмар и Будэ! Да перестанете вы или нет, балбесы вы этакие?

Священник устремился в церковь.

Ребята в это время толклись вокруг высокого аналоя, влезали на скамеечку псаломщика, открывали служебник; другие крадучись уже подбирались к исповедальне. Неожиданно на них посыпался град оплеух. Священнослужитель хватал их за шиворот, отрывал от пола, а потом с такой силой ставил на колени, точно хотел вбить в каменный-пол.

– Да, так вот, – вернувшись к Эмме, сказал он и, зажав в зубах уголок большого ситцевого носового платка, принялся развертывать его. – Крестьянам тяжело живется.

– Не только одним крестьянам, – возразила Эмма.

– Совершенно справедливо! Взять хотя бы рабочих в городах.

– Да нет...

– Простите, мне эта среда знакома! И я знаю случаи, когда у несчастных матерей, добродетельных, ну просто святых женщин, не было подчас куска хлеба.

– Но те, ваше преподобие, – возразила Эмма, и углы губ у нее дрогнули, – те, у кого есть хлеб, но нет...

– Дров на зиму? – подсказал священник.

– Это не беда!

– То есть как не беда? По-моему, если человек живет в тепле, в сытости... ведь в конце-то концов...

– Боже мой! Боже мой! – вздыхала Эмма.

– Вы неважно себя чувствуете? – подойдя к ней вплотную, с обеспокоенным видом спросил священник. – Наверно, желудок не в порядке? Идите-ка домой, госпожа Бовари, выпейте чайку для бодрости или же холодной воды с сахаром.

– Зачем?

Эмма