Избранные произведения в 2-х томах. Том 2

- Стало быть, ты не пойдешь на железную доро гу? - спрашиваю я.

- Гм. Нет, пожалуй, это не годится. Посуди сам, сил моих больше нет бродяжничать. А лучшего места, чем здесь, не сыщешь.

Я притворяюсь равнодушным и перевожу разговор на Петтера, словно его судьба вызывает у меня горячее участие - бедняга, вот кому хуже всех придется, его теперь вышвырнут вон, останется без крова.

- Скажешь тоже - без крова! - возражает Фаль кенберг. - Он провалялся здесь законный срок, сколько положено по болезни, и теперь вернется восвояси. Ведь у его отца собственный хутор.

И Фалькенберг признается, что с тех пор, как мы расстались, его мучит совесть. Если б не Эмма, он плю нул бы на капитана.

- Вот, возьми, - говорит он.

- Что это?

- Рекомендации. Мне они уже не нужны, а тебе пригодятся при случае. Вдруг ты надумаешь стать на стройщиком.

Он протягивает мне бумаги и ключ для настройки.

Но у меня не такой хороший слух, как у Фалькен берга, мне все это ни к чему, и я говорю, что мне легче точило настроить, чем пианино.

Фалькенберг смеется, у него камень с души свалил ся, когда он увидел, что я не унываю...

Фалькенберг ушел. А мне спешить некуда, я ложусь одетый на постель, лежу и думаю. Что ж, работа все равно кончена, так или иначе надо уходить, не век же здесь жить, в самом деле. Только вот никак я не ожи дал, что Фалькенберг останется. О господи, если б капи тан взял меня, я работал бы за двоих! А может быть, попробовать как-нибудь отговорить Фалькенберга? В конце концов, замечал же я, что капитану не очень-то приятно держать работника, который носит его фами лию. Но, видно, я все-таки ошибался.

Мысли теснились у меня в голове. Ведь мне не в чем себя упрекнуть, я работал на совесть и, занимаясь сво им изобретением, не украл у капитана ни секунды вре мени...

Потом я задремал, и меня разбудили шаги на лестнице. Не успел я встать, как капитан уже появился в дверях.

- Нет, нет, лежите, пожалуйста, - сказал он ласково и хотел уйти. - Или ладно, раз уж я вас разбудил, может быть, мы с вами сочтемся?

- Да, конечно. Если капитану угодно...

- Откровенно говоря, мы с вашим товарищем пола гали, что вы останетесь у пастора, и потому... А сезон кончился, и в лесу невозможно работать. Впрочем, там еще остается небольшой участок. Но вот какое дело - с вашим товарищем я уже рассчитался, и не знаю те перь...

- Само собой, я согласен на ту же плату.

- Но мы с ним рассудили, что вам полагается при бавка.

Фалькенберг не говорил про это ни слова, и я сразу понял, что капитан все решил сам.

- У нас с ним был уговор получать поровну, - сказал я.

- Но ведь он работал у вас под началом. И по спра ведливости я должен накинуть вам по пятьдесят эре за день.

Поскольку он не оценил мое великодушие, я перестал спорить и взял деньги. При этом я обмолвился, что ожи дал получить куда меньше.

Капитан сказал:

- Ну и прекрасно. А вот вам рекомендация, в кото рой сказано, как добросовестно вы работали.

И он протянул мне бумагу.

Это был простой и добрый человек. И если он ни сло ва не сказал о водопроводе, который предполагалось проложить весной, значит, у него были на то свои при чины, и я не хотел задавать ему неприятные вопросы.

Он спросил:

- Итак, вы идете на железную дорогу?

- Право, я сам еще не решил.

- Ну что ж, спасибо за все.

Он пошел к двери.

И тут я, болван этакий, не удержался:

- А не найдется ли у капитана какой работы попоз же, весной?

- Не знаю, там видно будет. Я... Это зависит... А как вы намерены распорядиться своей пилой?

- Если позволите, я пока оставлю ее здесь.

- Разумеется.

Капитан ушел, и я остался сидеть на постели. Ну вот, все кончено. Господи, господи, помилуй нас, грешных! Сейчас девять часов, она уже встала, она там, в доме, который виден отсюда через окно. Надо мне уходить.

Я отыскал свой мешок, уложил вещи, натянул поверх блузы мокрую куртку и собрался идти. Но вместо этого я снова сел.

Вошла Эмма и сказала:

- Иди завтракать! - Я увидел у нее в руках свое одеяло, и меня охватил ужас. - А еще фру велела спросить, не твое ли это одеяло.

- Это? Нет. Мое у меня в мешке,

И Эмма унесла одеяло.

Я ни за что на свете не мог сознаться. Пропади оно пропадом, это одеяло!.. Может, мне спуститься вниз и позавтракать? Это прекрасный случай проститься с нею и поблагодарить. Все получится как бы само собой.

Эмма снова приносит аккуратно сложенное одеяло и кладет его на табурет.

- Иди скорей, кофе простынет, - говорит она.

- А зачем ты положила здесь одеяло?

- Хозяйка велела.

- Наверное, оно Фалькенбергово, - бормочу я.

Эмма спрашивает:

- Ну как, ты уходишь?

- Да, ухожу, раз ты знать меня не хочешь.

- Ишь ты какой! - говорит Эмма, бросив на меня быстрый взгляд.

Я спускаюсь следом за ней на кухню; через окно я вижу, как капитан идет по дороге в лес. Я рад, что он ушел. Может быть, теперь его жена выйдет из спальни.

Позавтракав, я встаю из-за стола. Не лучше сразу же уйти? Да, так будет лучше. Я прощаюсь со служанками и шучу с каждой по очереди.

- Надо бы и с госпожой проститься, только вот не знаю...

- Она у себя, я сейчас спрошу.

Эмма уходит, но тотчас возвращается. Госпожа прилегла, у нее разболелась голова. Но она велела кланяться.

- Заходите к нам, - говорят мне на прощанье слу жанки.

Держа мешок под мышкой, я покидаю усадьбу. Но тут я вспоминаю про топор, ведь Фалькенберг, наверно, будет его искать и не сможет найти. Я возвращаюсь, сту чу в окошко кухни и объясняю, где лежит топор.

По дороге я несколько раз оборачиваюсь и гляжу на окна дома. Но вот усадьба скрывается из виду.

XXVI

Целый день бродил я вокруг Эвребё, заходил на ближние хутора, справлялся насчет работы, и шел дальше, несчастный скиталец. Погода стояла сырая и холод ная, я только тем и согревался, что шагал без устали.