Собрание сочинений в 14 томах. Том 3

– Да это никак старый Джим Каммингз! Видно, и он опоздал на страшный суд, – сказал Кинк Митчелл.

– Не слыхал, должно быть, как архангел Гавриил дудел в трубу, – прибавил Хутчину Билл. – Эй, Джим! Проснись! – окликнул он старика.

Тот встал со стула, припадая на одну ногу, и, моргая спросонок глазами, машинально забормотал:

– Какого прикажете налить, ребята, какого налить?

Они вошли за ним в дом и стали рядом у длинной стойки, за которой обычно полдюжины расторопных буфетчиков еле поспевали обслужить посетителей. В большом зале, всегда таком оживленном и шумном, стояла унылая, кладбищенская тишина. Не побрякивали фишки, не катились с легким жужжанием костяные шары. Столы для игры в рулетку и фараон были накрыты чехлами и казались могильными плитами. Из соседней комнаты, танцевального зала, не доносились веселые женские голоса.

Старый Джим Каммингз, взяв в свои дрожащие руки стакан, вытер его, а Кинк Митчелл начертал свои инициалы на пыльной стойке.

– Где же девушки? – крикнул Хутчину Билл деланно-веселым голосом.

– Уехали, – отвечал старый буфетчик. Голос его был такой же старый, как сам он, и такой же дрожащий и неуверенный, как его руки.

– Где Бидуэлл и Барлоу?

– Уехали.

– А Сиутуотер Чарли?

– Уехал.

– А его сестра?

– Тоже.

– Ну, а твоя дочь Салли с малышом?

– Уехали, все уехали…

Старик печально покачал головой и в рассеянности принялся переставлять пыльные бутылки.

– Да куда же их всех понесло, черт возьми? – взорвался наконец Кинк Митчелл. – Чума, что ли, их отсюда выгнала?

– Так вы ничего не знаете? – Старик тихонько хихикнул. – Все уехали в Доусон!..

– Что это за Доусон такой? – спросил Билл. – Ручей, местечко или, может, какой-нибудь новый кабак?

– Да неужто вы о Доусоне не слышали? – Старик опять захихикал. – Да ведь это целый город, побольше нашей Сороковой! Да, сэр, побольше Сороковой Мили.

– Вот уж восьмой год я болтаюсь в этих краях, – с расстановкой произнес Билл, – а, признаюсь, впервые слышу про такой город. Знаешь что, налей-ка мне еще виски. Я прямо-таки обалдел от твоих новостей, ей-богу! Где же, к примеру, находится этот Доусон?

– Да у самого устья Клондайка, в низине, – пояснил старый Джим. – А сами-то вы где пропадали все лето?

– Мало ли где! – сердито буркнул Кинк Митчелл. – Там, где мы были, так черно от комаров, что, если хочешь взглянуть на солнце, узнать, который час, приходится запускать в небо палкой. Верно я говорю, Билл?

– Верно, верно! – подтвердил Билл. – Кстати, об этом самом Доусоне, Джим, – расскажи, что это за штука такая?

– Ручей, Бонанзой называется – унция золота на каждый лоток, а до жилы еще и не добрались.

– Кто же его разыскал?

– Кармак.

При этом имени друзья обменялись взглядом, выражавшим крайнюю досаду, и многозначительно подмигнули друг другу.

– Сиваш Джордж! – фыркнул Хутчину Билл.

– Который с индианкой спутался? – презрительно усмехнулся Кинк Митчелл.

– Воображаю, что он мог найти! Вот уж ради чего не стоит трепать мокасины!

– И я так думаю, – сказал Кинк. – Лодырь, какого свет не видывал, – для себя и то лосося не поймает. Недаром он завел дружбу с индейцами. Наверное, и его чумазый зятек – как его, Скукум Джим, что ли, – верно, и он туда же?

Старый буфетчик кивнул.

– Это еще что, туда кинулась вся Сороковая, кроме меня да двух-трех калек.

– И пьянчужек, – добавил Кинк Митчелл.

– Ну нет! – с жаром возразил старик.

– Никогда не поверю, чтобы старик Хонкинс потащился с ними!

– Ставлю стакан виски, если его здесь нет! – сказал Билл громко и уверенно.

Лицо старого Джима просияло.

– Вот и проиграл, Билл! Виски за тобой.

– Как же этой старой губке удалось выбраться из Сороковой Мили? – спросил Митчелл.

– А вот как: связали да и бросили в лодку, – объяснил старый Джим. – Вошли прямо сюда, вытащили его из этого самого кресла в углу, да еще трех пьянчужек выволокли из-под рояля. Говорю вам, весь поселок вышел На Юкон и понесся к Доусону, точно сам черт за ними гнался. Женщины, дети, грудные младенцы – все! Ко мне подходит Бидуэлл и говорит: «Ты, говорит, Джим, присмотри тут за „Монте-Карло“, а я ухожу». А я ему: «А Барлоу где?» «Уехал, говорит, и я еду. Беру запас виски – и за ним следом». Сказал да что есть духу к лодке и давай как бешеный работать шестом, даже не спросил меня, согласен ли я. Вот и сижу здесь. Четвертый день никому не наливал виски. Вы первые.

Товарищи переглянулись.

– Черт побери мои пуговицы! – воскликнул Хутчину Билл. – Всякий-то раз, когда дают суп, мы с тобой приходим с вилками вместо ложек!

– Да, Билл, просто руки опускаются! – подтвердил Кинк Митчелл. – Паломничество лодырей, пьяниц и пустозвонов!

– И охотников до скво, – прибавил Билл.

– Ни одного порядочного старателя во всей компании! Порядочные старатели, вроде нас с тобой, – продолжал он назидательным тоном, – все трудятся в поте лица на Березовом ручье. А среди всей этой своры, что понеслась в Доусон, нет ни одного порядочного старателя. И вот тебе мое слово: я шагу не сделаю ради этой Кармаковой находки. Пусть мне покажут цвет тамошнего золота, прежде чем я сдвинусь с места.

– Вот именно! – согласился Митчелл. – Давай-ка выпьем еще по стаканчику!

Вспрыснув свое решение, они вытащили байдарку на берег, перенесли вещи к себе в хижину и принялись варить обед. Но постепенно ими стало овладевать беспокойство. Они привыкли к безмолвию пустынных просторов, но могильная тишина, царившая в поселке, раздражала их. Они ловили себя на том, что напрягают слух в надежде услышать знакомые звуки, ожидая, как выразился Билл, что «вот-вот что-то затарахтит, а ничего не тарахтит». Они снова прошлись по пустынным улицам до «Монте-Карло», выпили еще по стаканчику и побрели к пароходной пристани, где лишь плескалась вода, набегая на берег, да изредка, сверкнув чешуей на солнце, выскакивал из реки лосось.

Присев в тени перед лавкой, они вступили в разговор с чахоточным лавочником, – он страдал частым кровохарканием и потому не решился уехать со всеми. Билл и Кинк поведали ему, что намерены засесть дома и отдыхать после напряженной летней работы. Они с подозрительным упорством расписывали ему прелести праздного житья, то ли желая убедить его в искренности своих намерений, то ли вызвать на спор. Но лавочник слушал их совершенно равнодушно. Он все переводил разговор на новую россыпь, открытую на Клондайке, и они никак не могли отвлечь его от этой темы. Ни говорить, ни думать ни о чем другом он не мог. Наконец, Хутчину Билл не выдержал и вскочил.

– Черт бы подрал этот ваш Доусон! – крикнул он в сердцах.

– Вот именно! – поддержал Кинк Митчелл, внезапно оживившись. – Послушать вас, так там и впрямь настоящее дело, а не просто поход желторотых новичков да всяких пустозвонов!

В это время на реке показалась длинная, узкая лодка. Она шла против течения у самого берега. Три человека стояли в ней, преодолевая быстрое течение с помощью длинных шестов.

– Партия из Серкла, – сказал лавочник. – А я их ожидал не раньше полудня! Ведь Сороковая ближе к Доусону на сто семьдесят миль… Ишь, молодцы, не теряют времени даром!

– А мы будем сидеть себе спокойно да поглядывать, как они стараются, – сказал Билл самодовольно.

Не успел он сказать это, как появилась вторая лодка, а за ней, на небольшом расстоянии, еще две. К этому времени первая лодка поравнялась с сидевшими на берегу. Отвечая на приветствия, путники не переставали работать шестами, и, как ни медленно продвигалась их лодка, все же через полчаса она скрылась из виду.

А новые лодки продолжали прибывать одна за другой, бесконечной вереницей. Билл и Кинк следили за ними с нарастающим беспокойством. Они украдкой бросали друг на друга пытливые взгляды и, когда их глаза встречались, смущенно отводили их в сторону. Наконец, они посмотрели друг другу прямо в лицо.

Клинк раскрыл было рот, чтобы сказать что-то, но, утратив внезапно дар слова, так и остался с открытым ртом, уставившись на товарища.