ЗАПИСКИ ДАРШИАКА МОСКВА

Театр встал и долго не хотел прекратить своих рукоплесканий. Занавес поднимался и застывал над картиной клокочущих толп на фоне флорентийских башен кремлевской стены. Я еще раз окинул взглядом зрительный зал.

Вдоль бархатных барьеров стоял, снисходительно улыбаясь и величественно аплодируя, весь официальный Петербург. Мало заботясь о новых путях русской музыки, он рукоплескал посрамленью Польши и возвеличению русской царской идеи в лице романовской династии. Весь спектакль был для него сплошной политической демонстрацией, вызывавшей гробовое молчание или бурные плески из недр правительственных лож.

Царь и министры ни на мгновенье не забывали о текущих соотношениях политических сил.

Я оглядел эту блещущую и пышную фалангу. Предо мною вытянулся несокрушимый фронт единой политической воли. Крепко спаянная партия. Всеевропейский легитимизм в лице своего русского отряда и санкт-петербургского штаба. Тяжеловесная, гнетущая сила, всеподавляющая и беспощадная. Верховный лозунг Меттерниха, облеченный в мундиры российской гвардии. Священный союз, заливающий кровью поля Европы и воздвигающий гильотины и виселицы на окраинных площадях и крепостных верках всех своих столиц. Недвижный оплот застоявшихся исторических скоплений, смертельно угрожающий всякому свободному устремлению в будущее.

252

Вот они все предо мной. Мертвенно-неподвижное лицо предводителя и вождя этих сил – самодержца всероссийского. В соседней ложе, щуря глаза, высится военный министр. Ордена европейских дворов излучают алмазное сияние, а толстые серебряные шнуры, подобно кудрям Горгоны, змеевидно обвивают его плотный стан, крепко схваченный кавалерийским корсетом. Впереди, с вытянутым лицом, холодным и тусклым взглядом, застылой улыбкой и крылатыми зачесами над блестящей лысиной, – гроза и ужас всех и каждого – граф Бенкендорф. Рядом с ним – сладострастный гном с горбатым клювом совы, украсивший грудь литым изображением закланного агнца на красной шейной ленточке. Это российский вице-канцлер, кавалер высшего австрийского отличия – ордена Золотого руна.

А там, в глубине и полусумраке одной из лож, искаженное гневом и мукою лицо поэта. Он одинок и кажется бесконечно утомленным и замученным. Он уже не в силах скрыть великой сотрясенности всего своего существа от невыносимого страдания. Мне кажется, я снова вижу сквозь горящий и темный взгляд вздрагивающее сердце, исходящее мукой и болью. Так должен смотреть на свору одичавших гончих затравленный олень.

И от всего этого торжественного зрелища, от великого художественного события, от исторического момента нарождения самобытной русской музыки, от новой отделки Большой Оперы, от триумфа Глинки, балетов Титюса, декораций Роллера и блистательного парада российского легитимизма мною с неизгладимой силой запоминается навсегда в глубине полутемной ложи бледное, измученное, искаженное лицо поэта с темным огнем в испуганных и негодующих глазах.

Когда Сен-Симон в своих записках доходит до 1699 года, он надписывает на полях: «Смерть Расина».

Рассказ мой докатился до 1837 года. Я могу надписать такое же заглавие и продолжать, как мой пращур:

«Расин был великим поэтом… Но немилость короля привела его к могиле».

ГЛАВА ШЕСТАЯ

La plus volontaire mort c'est la plus belle.

Montaigne. Essais II, 3¹

I

ПО КАВАЛЕРГАРДСКОМУ ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВА ПОЛКУ

С разрешения Г. Командующего корпусом, объявленного в предписании его высокопревосходительства от 28 минувшего декабря за № 1358, просящему позволенье вступить в законный брак г. поручику барону де Геккерну с фрейлиной двора ее императорского величества Екатериною Гончаровой – дозволяется. О чем и делаю известным по полку.

Командир полка

Барон Грюнвальд.

II

В воскресенье 10 января состоялась свадьба д'Антеса.

Молодые, ввиду различия их исповеданий, были обвенчаны дважды.

Все было обставлено согласно старинным обычаям: «посажеными» невесты были Строгановы, жениха – барон Геккерн и графиня Нессельроде; свидетелями – супруги Бутера. Посланник Обеих Сицилий нежно относился к Жоржу за герцогиню Беррийскую, принцессу Сицилианскую. Брат невесты – Иван Гончаров и товарищи Жоржа по полку – ротмистр Огюстен Бетанкур, полковник Полетика и я – были шаферами.

Я прослушал одну за другой две свадебных службы: на фоне пасмурной византийской росписи стен, у лепного золота иконостасов, под запевы густых басов и хоры детских голосов длиннокудрый, длиннобородый патриарх обводил венчающихся с напевными речитатива-

^{____________________}

¹ Самая добровольная смерть – самая прекрасная. Монтень. «Опыты», II, 3 (фр.).

254

ми вокруг аналоя. В часовне неаполитанского посольства, среди мраморных дев и деревянных Францисков, в разноцветных отсветах витражных роз, под глубокие стоны органа доминиканский патер с острым профилем кардинала Капелари взмахивал своей лиловой рясой, обращая к новобрачным звучные стихи средневековой латыни.

Пушкина не было на венчании. Но жена его присутствовала на свадьбе сестры. Я уловил выражение печали на ее бесстрастном лице. Не впервые ли подлинное страдание, а не отдаленное предчувствие его отбрасывало свою тень на это неомраченное чело?

После двукратного венчания состоялся большой прием в голландском посольстве.

Д'Антес был сдержан, но взволнован. Он пытался быть любезным и веселым, но это явно не удавалось ему. Гораздо лучше исполнял свою роль барон Геккерн. В сущности, свадьба Жоржа была для него великим крушением и личных и материальных его расчетов. Но все же удачный политический ход разрешал возникшие трудности и устранял нависшие опасности.

И представитель Голландии, скрывая горечь пережитых обид, радовался крупной победе. Так должен был чувствовать себя Талейран после Венского конгресса, когда он отвел от израненной Франции угрозу раздела.

И вот, вслед за бракосочетанием, – две недели беспрерывных приемов, раутов, балов, спектаклей, одно сплошное и беспечное празднество, захватившее в свой круг пятнадцать полярных ночей, чтоб неожиданно и мгновенно прочертить в живой летописи слагавшихся событий свой незабываемый кровавый след.