Ключи от царства

Как-то в ветреный осенний день в конце октября отец Чисхолм встретил супругу доктора на Маньчжурском мосту. Миссис Фиске возвращалась с базара, в одной руке она держала плетеную сумку, другой прижимала к голове шляпу.

— О, Господи! — жизнерадостно воскликнула она, — ведь это прямо настоящая буря! Мне в волосы надуло столько пыли, что придется опять мыть голову вечером.

Привыкнув уже к этой ее странности, к этому единственному пятну на безупречной душе, Фрэнсис не улыбнулся. При каждом удобном случае Агнес Фиске невинно старалась выдать свой ужасный парик за роскошную гриву волос. Его даже трогали ее маленькие наивные попытки обмануть.

— Я надеюсь, вы все здоровы.

Она улыбнулась, склонив голову и прочно придерживая шляпу.

— Я-то здоровехонька, а вот Уилбур скис немного — это оттого, что я завтра уезжаю. Он будет так одинок, бедный мальчик. Впрочем, вы-то всегда одиноки, — какая у вас одинокая жизнь! — она помолчала. — Ну, скажите же мне, раз уж я еду в Англию, не могу ли я что-нибудь сделать для вас? Я привезу Уилбуру новое теплое белье, нигде нет такого шерстяного белья, как в Англии. Привезти и вам тоже?

Он, улыбаясь, покачал головой. Потом вдруг странная мысль пришла ему в голову.

— Если вам когда-нибудь будет нечего делать, загляните к моей милой старой тетке в Тайнкасле. Ее зовут мисс Полли Бэннон. Подождите, я сейчас напишу вам ее адрес. Он нацарапал адрес огрызком карандаша на клочке бумаги, оторванной от свертка в ее сумке. Она засунула его в перчатку.

— Передать ей что-нибудь?

— Расскажите ей, как я хорошо живу и как я счастлив… и какое здесь чудесное место. Скажите ей, что, не считая вашего мужа, я самый важный человек в Китае.

Ее глаза засветились теплой лаской.

— Может быть, я расскажу ей больше, чем вы предполагаете. Женщины умеют понимать друг друга. Ну, до свиданья. Смотрите же, заглядывайте иногда к Уилбуру. И берегите себя.

Агнес пожала ему руку и ушла, бедная слабая женщина с железной волей.

Фрэнсис дал себе обещание навестить доктора Фиске. Но недели летели одна за другой, а он никак не мог выкроить свободного часа. Сначала надо было устраивать дом для Иосифа. Когда же маленькая привратницкая была построена, нужно было заниматься приготовлениями к свадебной церемонии и торжественной свадебной мессе. После того как Иосиф с женой были окончательно устроены, отец Чисхолм поехал в деревню Лиу вместе с возвращавшимися со свадьбы отцом и братьями Иосифа. Он давно уже лелеял мечту о создании в Лиу маленького филиала миссии. Поговаривали о том, что через горы Гуан будет проложена большая торговая дорога. Когда-нибудь в будущем у него, может быть, будет молодой помощник — священник, который мог бы работать в этом новом центре в горах. Ему почему-то хотелось начать осуществление своих планов с увеличения посевных площадей деревни Лиу. Для этого надо было договориться со своими тамошними друзьями, чтобы они расчистили, вспахали и засеяли еще 60 му [51]пахотной земли.

Все эти дела служили Фрэнсису вполне основательным извинением, что не помешало ему почувствовать острый укол совести, когда спустя почти пять месяцев, он неожиданно встретился с Фиске. Впрочем, доктор был в отличном настроении и не мог скрыть радости и какой-то странной игривости, что позволяло сделать только один вывод.

— Да, — он радостно засмеялся, но быстро принял подобающе важный вид. — Да, Вы совершенно правы, миссис Фиске возвращается в начале будущего месяца.

— Я очень рад. Далеконько ей пришлось путешествовать одной.

— Ей повезло. Она нашла себе чрезвычайно подходящую попутчицу.

— Ваша жена очень общительный и дружелюбный человек.

— Да, и у нее большой талант совать нос в чужие дела, — прибавил мистер Фиске. Казалось, он все время подавлял ни с чем не сообразную наклонность к хихиканью. — Вы должны прийти и пообедать с нами, когда она приедет.

Отец Чисхолм редко бывал где-нибудь, его образ жизни не позволял ему этого, но теперь чувство раскаяния заставило его принять приглашение.

— Спасибо, я приду.

Через три недели ему напомнила о его обещании каллиграфически выполненная записочка: "Сегодня, обязательно, в половине восьмого".

Не очень-то ему хотелось идти, да и неудобно было — вечерня назачена была на семь часов. Но, перенеся службу на полчаса раньше, он послал Иосифа за носилками — в этот вечер отец Чисхолм отправился во всем блеске.

Методистская миссия была ярко освещена и выглядела необычайно празднично. Он вышел во дворе. Фрэнсис надеялся, что никакого особого торжества не будет и что это не затянется надолго. Он вовсе не был нелюдимом, но жизнь его за эти последние годы как- то все больше сосредоточивалась внутри, и унаследованная от отца шотландская наклонность к сдержанности развилась в какую-то странную скованность с чужими.

Отец Чисхолм почувствовал облегчение, когда, войдя в верхнюю комнату, которая была украшена сегодня цветами и гирляндами цветной бумаги, увидел, что в ней нет никого, кроме хозяина и хозяйки. Они стояли вместе на коврике у камина, немного раскрасневшиеся в жаркой комнате, и были похожи на детей, которые ждут гостей. Толстые линзы доктора сияли гостеприимством. Миссис Фиске быстро подошла и взяла его за руку.

— Я так рада видеть вас, мой бедный заброшенный человек.

Невозможно было усомниться в теплоте и искренности ее слов. Она, казалось, совершенно забыла свою застенчивость.

— Вы, наверное, рады, что вернулись. Я уверен, что вы замечательно съездили.

— Да, да, это была чудесная поездка. У нашего дорогого сына все обстоит великолепно. Как бы я хотела, чтобы сегодня вечером он был здесь, с нами. — Агнес мило болтала, простодушная, как девочка, с блестевшими от возбуждения глазами. — Я должна вам столько рассказать. Но вы услышите… правда, вы услышите… когда придет наша гостья.

Он не удержался и вопросительно поднял брови.

— Да, сегодня нас будет четверо. Одна дама… хотя мы с ней и разных взглядов… теперь она мой самый близкий друг. Она гостит у нас, — миссис Фиске запнулась, увидя его удивление, потом обеспокоенно и как бы просительно сказала:

— Мой милый, добрый отец, вы не должны сердиться на меня.

Она обернулась лицом к двери и хлопнула в ладоши, подавая условный сигнал.

Дверь открылась, и тетя Полли вошла в комнату.

В этот сентябрьский день 1914 года ни Полли, ни сестра Марта, сидевшие на кухне, не обращали ни малейшего внимания на привычный слабый треск стрельбы в горах. Марта готовила обед, орудуя своими непорочно чистыми медными кастрюлями, а тетя Полли стояла у окна и гладила стопку полотняных апостольников. За три месяца эта пара стала неразлучной, словно две коричневые курочки, попавшие в курятник с белыми курами. Они отдавали должное друг другу. Марта заявила, что она никогда не видела лучшего вышивания гладью, чем у Полли, а Полли, пощупав Мартину вышивку крестом, первый раз в жизни признала, что ее вышивка хуже. Кроме того, у них, конечно, была неисчерпаемая тема для разговоров: — Фрэнсис.

Сейчас Полли спрыскивала белье, с видом знатока подносила утюг к щеке, чтобы удостовериться в том, что он горяч, и жаловалась:

— Он опять очень скверно выглядит.

Марта одной рукой подбросила дров в плиту, не переставая другой задумчиво помешивать суп.

— А чего другого можно ожидать? Он же ничего не ест.

— Когда он был молодым, у него был очень хороший аппетит.

Бельгийка с безнадежным видом пожала плечами.

— Я еще не встречала священника, который так мало ест. Ах, я знавала нескольких настоящих обжор. У нас в Метье был один аббат, так он съедал великим постом по шесть рыбных блюд. У меня на этот счет своя теория. Если человек есть очень мало, у него сжимается желудок, и потом он уже не может есть больше.

Полли, мягко выражая свое несогласие, покачала головой.

— Вчера, когда я принесла ему несколько свежих лепешек, он посмотрел на них и сказал: "Как можно есть, когда тысячи людей голодают, их видно даже из этой комнаты".