Собрание сочинений в 10-ти томах. Том 10

Проблуждав некоторое время по лесу, она заметила на опушке колокольню, крыши деревни и направилась туда. Ее мучил голод.

В этой деревне, как и в ряде других, был расквартирован республиканский сторожевой отряд.

Она добралась до площади, где возвышалось здание мэрии.

И в этом селении тоже царила тревога и страх. Перед входом в мэрию, около каменного крыльца, толкался народ. На крыльце какой-то человек, под эскортом солдат, держал в руках огромный развернутый лист бумаги. Справа от этого человека стоял барабанщик, а слева расклейщик объявлений, с горшком клея и кистью.

На балкончик, расположенный над крыльцом, вышел мэр в трехцветном шарфе, повязанном поверх крестьянской одежды.

Человек с объявлением в руках был глашатай.

К его перевязи была прикреплена сумка, знак того, что ему вменяется в обязанность обходить село за селом с различными оповещениями.

В ту минуту, когда Мишель Флешар пробралась к крыльцу, глашатай развернул объявление и начал читать. Он громко провозгласил:

- «Французская республика единая и неделимая».

Тут барабанщик отбил дробь. По толпе прошло движение. Кто-то снял с головы колпак; кто-то еще глубже нахлобучил на лоб шляпу. В те времена и в тех краях не составляло особого труда определить политические взгляды человека по его головному убору: в шляпе - роялист, в колпаке - республиканец. Невнятный ропот толпы смолк, все прислушались, и глашатай стал читать дальше:

- «...В силу приказов и полномочий, данных нам, делегатам, Комитетом общественного спасения...»

Снова раздалась барабанная дробь. Глашатай продолжал:

- «...и во исполнение декрета, изданного Конвентом и объявляющего вне закона всех мятежников, захваченных с оружием в руках, и карающего высшею мерой всякого, кто укрывает мятежников или способствует их побегу...»

Какой-то крестьянин вполголоса спросил соседа:

- Что это такое: высшая мера?

И сосед ответил:

- Не знаю!

Глашатай взмахнул бумагой и продолжал:

- «...Согласно статье семнадцатой закона от тридцатого апреля, облекающего неограниченной властью делегатов и их помощников, борющихся с мятежниками, объявляются вне закона...»

Он выдержал паузу и продолжал:

- «...лица, имена и клички коих приводятся ниже...»

Все прислушались.

Голос глашатая гремел теперь как гром:

- «...Лантенак, разбойник».

- Да это наш сеньор, - прошептал кто-то из крестьян.

И по толпе прошел шопот:

- Наш сеньор!

Глашатай продолжал:

- «...Лантенак, бывший маркиз, разбойник. Иманус, разбойник».

Двое крестьян исподтишка переглянулись.

- Гуж-ле-Брюан.

- Да, это Синебой.

Глашатай читал дальше:

- «Гран-Франкер, разбойник...»

Снова раздался шопот:

- Священник.

- Да, господин аббат Тюрмо.

- Приход его тут недалеко, около Шапеля; он священник.

- И разбойник, - добавил какой-то человек в колпаке.

А глашатай читал:

- «Буануво, разбойник. Два брата Деревянные Копья, разбойники. Узар, разбойник...»

- Это господин де Келен, - пояснил какой-то крестьянин.

- «Панье, разбойник...»

- Это господин Сефер.

- «...Плас-Нетт, разбойник...»

- Это господин Жамуа.

Глашатай продолжал чтение, не обращая внимания на комментарии слушателей.

- «...Гинуазо, разбойник. Шатенэ, кличка Роби, разбойник...»

Какой-то крестьянин шепнул другому:

- Гинуазо - еще его зовут «Белобрысый», а Шатенэ из Сент-Уэна.

- «...Уанар, разбойник», - выкрикивал глашатай.

В толпе зашумели.

- Он из Рюйе.

- Правильно, это Золотая Ветка.

- У него еще брата убили при Понторсоне.

- Того звали Уанар-Малоньер.

- Хороший был парень, всего девятнадцать минуло.

- А ну, тише! - крикнул глашатай. - Скоро уж конец. «Бельвинь, разбойник. Ла Мюзет, разбойник. Круши-всех, разбойник. Любовинка, разбойник».

Какой-то парень подтолкнул девушку локтем под бок. Девушка улыбнулась.

Глашатай заканчивал список:

- «Зяблик, разбойник. Кот, разбойник...»

Крестьянин в толпе пояснил:

- Это Мулар.

- «...Табуз, разбойник...»

Другой добавил:

- А это Гоффр.

- Их, Гоффров, двое, - заметила женщина.

- Два сапога пара, - буркнул ей в ответ парень.

Глашатай тряхнул бумагой, а барабанщик пробил дробь.

Глашатай продолжал:

- «...Где бы ни были обнаружены все вышепоименованные, после установления их личности, они будут немедленно преданы смертной казни...»

По толпе снова прошло движение.

А глашатай дочитал последние строки:

- «...Всякий, кто предоставит им убежище или поможет их бегству, будет предан военнополевому суду и приговорен к смертной казни. Подписано...»

Толпа затаила дыхание.

- «...подписано: делегат Комитета общественного спасения Симурдэн».

- Священник, - сказал кто-то из крестьян.

- Бывший кюре из Паринье, - подтвердил другой.

А какой-то буржуа заметил:

- Вот вам, пожалуйста, Тюрмо и Симурдэн. Белый священник и синий священник.

- Оба черные, - сказал другой буржуа.

Мэр, стоявший на балкончике, приподнял шляпу и прокричал:

- Да здравствует республика!

Барабанная дробь известила слушателей, что чтение еще не окончено. И в самом деле, глашатай поднял руку.

- Внимание, - крикнул он. - Вот еще последние четыре строчки правительственного объявления. Подписаны они командиром экспедиционного отряда Северного побережья, то есть командиром Говэном.

- Слушайте! - пронеслось по толпе.

И глашатай прочел:

- «...Под страхом смертной казни...»

Толпа притихла.

- «...запрещается оказывать согласно вышеприведенному приказу содействие и помощь девятнадцати вышепоименованным мятежникам, которые в настоящее время захвачены и осаждены в башне Тург».

- Как? - раздался голос.

То был женский голос. Голос матери.

III. Крестьяне ропщут

Мишель Флешар смешалась с толпой. Она не слушала глашатая, но иногда и не слушая слышишь. Она услыхала слово: «Тург» - и встрепенулась.

- Как? - спросила она. - В Турге?

На нее оглянулись. Вид у нее был растерянный. Она была в рубище. Кто-то охнул:

- Вот уж и впрямь разбойница.

Какая-то крестьянка, державшая в руке корзину с лепешками из гречневой муки, подошла к Мишели и шепнула:

- Замолчите.

Мишель Флешар растерянно взглянула на крестьянку. Она опять ничего не поняла. Слово «Тург» молнией озарило ее сознание, и вновь все заволоклось мраком. Разве она не имеет права спросить? И почему все на нее так уставились?

Между тем барабанщик в последний раз отбил дробь, расклейщик приклеил к стене объявление, мэр удалился с балкончика, глашатай отправился в соседнее селение, и толпа разбрелась по домам.

Только несколько человек задержалось перед объявлением. Мишель Флешар присоединилась к ним.

Говорили о людях, чьи имена были в списке объявленных вне закона.

Перед объявлением стояли крестьяне и буржуа, иначе говоря - белые и синие.

Разглагольствовал какой-то крестьянин:

- Все равно всех не переловишь. Девятнадцать это и будет девятнадцать. Приу они не поймали, Бенжамена Мулена не поймали, Гупиля из прихода Андуйе не поймали.

- И Лориеля из Монжана не поймали, - подхватил другой.

Тут заговорили все разом:

- И Бриса Дени тоже.

- И Франсуа Дюдуэ.

- Да, он из Лаваля.

- И Гю из Лонэ-Вилье.

- И Грежи.

- И Пилона.

- И Фийеля.

- И Менисана.

- И Гегарре.

- И трех братьев Ложре.

- И господина Лешанделье из Пьервиля.

- Дурачье! - вдруг возмутился какой-то седовласый старик. - Поймали Лантенака, считай всех поймали.

- Да они и Лантенака-то пока не поймали, - пробормотал кто-то из парней.

Старик возразил:

- Возьмут Лантенака, значит саму душу взяли. Умрет Лантенак, всей Вандее конец.

- Кто это такой Лантенак? - спросил один из буржуа.