Жизнь

о грустно и жалко, что он -- сын Жюльена; ее тревожило, пугало, что он может быть похож на отца.

Рано утром она позвала барона.

-- Папенька, я приняла твердое решение; мне нужно все знать, теперь особенно; понимаешь -- нужно, а ты знаешь, мне нельзя перечить в моем теперешнем положении. Так вот слушай. Ты пойдешь за господином кюре. Он мне необходим, чтобы Розали говорила правду. Как только он придет, ты велишь ей подняться сюда и сам будешь тут вместе с маменькой. Но, главное, постарайся, чтобы Жюльен ни о чем не догадался.

Час спустя явился священник, он еще разжирел и пыхтел не меньше маменьки. Когда он уселся возле кровати в кресло, живот отвис у него между раздвинутых ног; начал он с шуток, по привычке утирая лоб клетчатым платком:

-- Ну-с, баронесса, сдается мне, мы с вами не худеем. На мой взгляд, мы друг друга стоим.

Затем он повернулся к постели больной:

-- Хе-хе! Что я слышал, молодая дамочка? Скоро у нас будут новые крестины? Хо-хо-хо! И уж теперь крестить придется не лодку, а будущего защитника родины, -- окончил он серьезным тоном, но после минутного раздумья добавил, поклонившись в сторону баронессы: -- А то, может быть, хорошую мать семейства, вроде вас, сударыня.

Но тут открылась дверь в дальнем конце комнаты. Розали, перепуганная, вся в слезах, упиралась и цеплялась за косяк, а барон подталкивал ее. Наконец он рассердился и резким движением втолкнул ее в комнату. Тогда она закрыла лицо руками и стояла, всхлипывая.

Жанна, едва увидев ее, стремительно выпрямилась и села, белая как полотно, а сердце у нее колотилось так бешено, что от ударов его приподнималась тонкая рубашка, прилипшая к влажной коже. Она не могла говорить, задыхалась, с трудом ловила воздух. Наконец она выдавила из себя прерывающимся от волнения голосом:

-- Мне... мне... незачем... тебя спрашивать... Достаточно видеть тебя... видеть... как... тебе стыдно передо мной.

Она остановилась, потом, отдышавшись, продолжала:

-- Но я хочу знать все... все. Я позвала господина кюре, чтобы это было, как на исповеди. Понимаешь?

Розали не шевелилась, только из-под ее стиснутых рук вырывались приглушенные вопли.

Барон, потеряв терпение, схватил ее руки, гневно отвел их и швырнул ее на колени перед кроватью:

-- Говори же... Отвечай!

Она лежала на полу в той позе, в какой принято изображать кающихся грешниц: чепец съехал набок, фартук распластался по паркету, а лицо она снова закрыла руками, как только высвободила их.

Тут к ней обратился кюре:

-- Слушай, дочь моя, что у тебя спрашивают, и отвечай. Зла тебе никто не желает; от тебя только требуют правды.

Жанна перегнулась через край кровати и смотрела на нее. Потом сказала:

-- Верно это, что ты была в постели Жюльена, когда я вошла?

Розали простонала сквозь прижатые к лицу руки:

-- Да, сударыня.

Тут расплакалась баронесса, громко всхлипывая и вторя судорожным рыданиям Розали.

Жанна, не спуская глаз с горничной, спросила:

-- Когда это началось?