Треугольная шляпа. <br />Пепита Хименес. <br />Донья Перфекта.<br />Кровь и песок.

– Дядюшка Пасоларго,- мы называем его философом за то, что он уж свою выгоду никогда не упустит,- запустил плуг в ваши владения, вон там, за часовней, и исподволь прирезал себе шесть фанег земли.

– Неподражаемая философия! – смеясь, воскликнул кабальеро.- Держу пари, он здесь не единственный… философ.

– Говорят, всякий зверь под себя гребет, и, если на голубятне есть корм, голуби всегда найдутся… Однако вы, сеньор дон Хосе, имейте в виду: дом без хозяина сирота, а от хозяйского глаза и корова толстеет; раз уж вы здесь, постарайтесь вернуть себе свои земли.

– Не так-то это просто, сеньор Ликурго,- ответил кабальеро. Они выехали на дорогу, проложенную через поле превосходной пшеницы, которая рано созрела и радовала глаз своими густыми колосьями.

– Это поле, кажется, возделано лучше других, очевидно, в Топольках не везде нищета и запустение.

На лице дядюшки Ликурго отразилась досада, и, выказывая полное равнодушие к похвалам своего спутника, он смиренно сказал:

– Это мое поле, сеньор.

– Простите,- поспешил извиниться кабальеро,- я чуть было не забрался в ваши земли. Должно быть, философия здесь заразительна.

Тем временем они спустились в овраг, служивший руслом небольшого, почти высохшего ручейка, и выехали оттуда в поле, усеянное камнями, без малейших признаков растительности.

– Ужасная земля,- заметил сеньор де Рей, оборачиваясь к своему проводнику и спутнику, который отстал на несколько шагов.- Вряд ли вы сможете что-нибудь вырастить на ней: тут сплошь камни да песок.

Ликурго с величайшей кротостью отвечал:

– Это… ваша земля, сеньор.

– Как видно, здесь все плохое принадлежит мне,- смеясь, заметил кабальеро.

Так, переговариваясь, они снова выехали на большак. Дневной свет, весело вторгаясь на поля сквозь все небесные окна и щели, заливал их ослепительным сиянием; огромное, безоблачное небо, казалось, росло и отдалялось от земли, чтобы лучше видеть ее и наслаждаться с высоты. Огненная, без единого деревца, земля, то соломенного, то глинистого цвета, разделенная на желтые, черные, бурые и чуть зеленоватые треугольники и квадраты, напоминала плащ оборванца, вышедшего погреться на солнце. На этом жалком плаще в давние времена христианство и ислам вели эпические сражения… Прославленные поля, на которых древние битвы оставили страшные следы!

– А солнышко сегодня, кажется, будет припекать, сеньор Ликурго,- заметил кабальеро, слегка откидывая плащ, в который был закутан.- Что за печальная дорога! На всем пути нам не повстречалось ни единого деревца… Все наоборот. Сплошная ирония. Почему эта местность называется Топольками, если здесь нет никаких тополей?

Крестьянин не ответил. Его внимание привлек какой-то шум. Он с беспокойством остановил свою клячу и внимательно оглядел дорогу и дальние холмы.

– В чем дело? – заинтересовался кабальеро, тоже останавливаясь.

– У вас есть оружие, сеньор дон Хосе?

– Да, револьвер… А! Понятно! Разбойники!

– Может быть…- опасливо озираясь, ответил Ликурго.- Мне послышался выстрел.

– Тогда вперед! – скомапдовал кабальеро, пришпоривая лошадь.- Не так страшен черт, как его малюют.

– Осторожней, сеньор Хосе! – закричал крестьянин, сдерживая молодого человека.- Эти люди хуже всяких чертей! На днях они убили двух кабальеро, направлявшихся к поезду… С ними шутки плохи! Пока я жив, меня не увидят ни Гаспарон Силач, ни Пепито Искорка, ни Пряник, ни Гроза Тещ. Свернем-ка лучше на тропинку.

– Вперед, сеньор Ликурго!

– Назад, сеньор дон Хосе! – возразил крестьянин с беспокойством в голосе.- Вы не знаете, с кем имеете дело. Месяц назад они выкрали из -церкви святой Кармен чашу, венец пресвятой девы и несколько подсвечников, а два года назад очистили поезд, шедший в Мадрид.

От этих малоутешительных известий пыл дона Хосе несколько поостыл.

– Видите вон там, вдали, высокий и крутой холм? Там, в пещерах под названием Пристанище кабальеро, скрываются эти разбойники.

– Пристанище кабальеро?!

– Да, сеньор. Они выходят на проселочную дорогу и, как только зазеваются жандармы, грабят все, что попадет им под руку. А вон там, за поворотом, видите крест? Его поставили в память убитого во время выборов алькальда Вильяорренды.

– Вижу.

– Там, в заброшенном доме, они прячутся и поджидают путников. Это место называется Прелестный уголок.

– Прелестный уголок?!

– Если бы все, кого здесь убили и ограбили, воскресли, из них составилась бы целая армия…

Не успел Ликурго договорить, как выстрелы раздались совсем рядом. Мужественные сердца путников дрогнули. Только молодой парень, прыгая от радости, просил дядюшку Ликурго разрешить ему посмотреть на разыгравшееся вблизи сражение. При виде боевой решимости парня дону Хосе стало стыдно за свое малодушие, или, вернее, за то чувство почтительного страха, которое он испытывал к разбойникам. Он пришпорил коня и воскликнул:

– Так поедемте все туда! Может быть, нам удастся оказать помощь несчастным, попавшим в беду, и расправиться с этими «кабальеро».

Ликурго старался отговорить молодого человека от столь опрометчивого решения и никому не нужного благородного порыва: ведь ограбленных уже ограбили, а то и убили, и вряд ли они теперь нуждаются в чьей-либо помощи. Кабальеро продолжал настаивать на своем, не слушая трезвых предостережений, а крестьянин по-прежнему бурно сопротивлялся, как вдруг внизу на дороге показался фургон, за которым спокойно шествовали возчики. Это положило конец спору. Вероятно, опасность была не так уж велика, если люди беззаботно шли, распевая веселые песенки. Так оно и было. Стреляли, по словам возчиков, не разбойники, а жандармы, чтобы помешать бегству полдюжины воришек, которых они вели в деревенскую тюрьму.

– А! Теперь все понятно,- молвил Ликурго, указывая на легкий дымок вдалеке, справа от дороги.- Они их там прикончили. Здесь это происходит чуть ли не каждый день.

Кабальеро не понял.

– Уверяю вас, сеньор дон Хосе,- энергично прибавил лакедемонский законодатель,- они правильно поступили. К чему еще судить мошенников? Ведь судья их помаринует, помаринует да выпустит. Процесс тянется лет шесть, и если кто и попадет на каторгу, то либо сбежит, либо будет помилован,- и вот, пожалуйте, он снова в Пристанище кабальеро. А лучше всего «пли!» – и поминай, как звали. Ведут их в тюрьму, и в каком-нибудь укромном местечке вдруг… «Ах, собака! Ты бежать!» Паф! Паф! Тут тебе и обвинительный акт готов, и свидетели, и суд, и приговор… Все в один миг. Правильно говорят: лиса хитра, да хитрей тот, кто ее словит.

– Едемте, сеньор Ликурго, да побыстрей. Эта дорога только и примечательна тем, что длинна.

Когда они проезжали мимо Прелестного уголка, им повстречались жандармы, которые несколько минут назад привели в исполнение чудовищный приговор, уже известный читателю. Парень очень огорчился, что ему не удалось взглянуть на видневшуюся вдали страшную груду еще вздрагивающих тел. Не проехали наши путники и двадцати шагов, как сзади послышался топот копыт. Всадник мчался с такой быстротой, что догнал их в одну секунду. Дон Хосе обернулся и увидел человека, или, лучше сказать, кентавра,- трудно было себе представить более совершенную гармонию между лошадью и всадником. Всадник, человек средних лет, был крепкого, сангвинического телосложения, с большими горящими глазами, грубыми чертами лица и черными усами. Весь его вид свидетельствовал о силе и необузданном нраве. Он восседал на великолепной широкогрудой лошади, которая ничем бы не отличалась от коней, украшающих фасад Парфенона, не будь на ней живописной упряжки этих мест. На крупе у нее помещалась толстая кожаная сумка, на которой толстыми крупными буквами было написано: Почта.

– Здравствуйте, сеньор Кабалыоко! – приветствовал дядюшка Ликурго всадника, когда тот приблизился.- Здорово мы вас опередили. Но вам ничего не стоит нас обскакать, если вы захотите.

– Передохну немножко,- ответил сеньор Кабальюко, пуская свою лошадь рысцой рядом с лошадьми наших путников и внимательно разглядывая господина.- Раз уж такая хорошая компания…