Сказители

Его любимое дело, его имя, благополучие всей их семьи зависели от Сюлянь. Конечно, ей всего четырнадцать, и она мало что понимает, но ведь скоро она станет взрослой. Если бы с ней что-нибудь случилось, всю семью ждал бы неминуемый крах.

Вся его семья? Как только он вспоминал о ней, его лицо трогала горькая усмешка. Никчемный брат, всегда хмельная жена да эта глупая родная дочь Дафэн! Как можно запретить Сюлянь бежать из такой семьи?

Услыхав доносившийся с нижней палубы шум голосов, Баоцин очнулся от размышлений и глянул вниз. Среди пассажиров царило радостное оживление – пароход миновал последний порог. Теперь по обоим берегам проплывали невысокие холмы, река стала широкой и спокойной. Маленький белый пароход искал места, чтобы перевести дух. Похожий на слабую, вконец обессилевшую старушку, он медленно и устало направлялся к песчаной отмели. Ему в самом деле нужно было отдохнуть. Пароход встал на якорь. На берегу виднелось несколько домиков, сооруженных из тростника и бамбука.

Когда пароход причаливал к берегу, солнце в западной части небосклона стало золотисто-красным, и на какое-то мгновение люди застыли на местах, словно их покинули все силы. И капитан и лоцман, благополучно проведшие пароход через пороги, и команда и пассажиры настолько устали, что никому не хотелось двигаться. Даже сам пароход, казалось, был не в состоянии сдвинуться с места.

Баоцин отряхнул с головы сажу и громко скомандовал ребятишкам: «А ну, быстро сюда! Все, все! Купаться!» Он растолкал толпу и провел детей по трапу на берег. | Еще мгновение, и они, будто стайка утят, поднимая фонтаны брызг, очутились в воде.

Глава 2

Чунцин – город на горах. Две могучие реки – Янцзы и Цзялинцзян – встречаются у его ног. Там, на месте их встречи, царит безбрежная водная стихия. Столкнувшись друг с другом, оба потока, не желая уступать друг другу, вздымают огромный, переливающийся под лу

чами

солнца водяной вал. Этот водяной барьер является своеобразной границей, разделяющей обе реки, и он как бы предостерегает проходящие суда: «Осторожно! Опасность!»

У берега, тихо покачиваясь на воде, стояло совершенно черное деревянное судно. На его высоких мачтах трепетали от ветра красные флажки. Голые по пояс, босые, с белыми платками на головах, люди бегали взад и вперед по сходням, перетаскивая на себе самые разные грузы.

По реке сновали убогие суденышки и паромы, всевозможные пароходы и деревянные корабли. Крохотные лодчонки усыпали водную рябь, словно опавшие листья, повсюду разнесенные ветром. Лодки были везде. Плывшие по воде и стоявшие на приколе, большие и маленькие. Здесь были как суда старых образцов, так и пароходы

новых моделей. Некоторые шли прямо, по одной линии, другие, используя встречный ветер, виляли из стороны в

сторону.

Даже это огромное речное пространство при таком скоплении водного транспорта казалось узким и тесным.

Вдоль берега стояло несколько навесов из бамбука и тростника. Беженцы, обгоняя друг друга, бросились к ним, рассчитывая купить что-нибудь поесть. Под навесами стояли огромные тазы с рисом, от которого шел пар, лежали большие куски свежей свинины, висели толстенные колбасы, высились груды мандаринов. Люди, окружив лотки, покупали съестное и болтали о всякой всячине, восхищаясь огромными белыми свиньями и каштановыми сычуаньскими лошадками, которые были, пожалуй, побольше обычных осликов.

Стояла невыносимая жара. Ни ветерка. Река напоминала гигантский котел, над которым клубился пар. Люди, насквозь мокрые от пота, тяжело дышали и нервничали. Гребцы, пассажиры в лодках, носильщики и их клиенты, покупатели и продавцы – все были не прочь поскандалить.

Палящие лучи солнца, отражаясь от поверхности воды, слепили глаза. Желтый песок и огромные гладкие камни блестели на солнце, заставляя щуриться от яркого света. У людей уже начинала гореть опаленная солнцем кожа. Город возвышался над рекой на многие десятки Метров. Он был окутан серовато-белым горячим туманом, Вт которого кружилась голова. Внизу – сплошная вода, вверху – сплошные скалы. Между горами и водой, отделенными друг от друга сотнями каменных ступеней, – полосы яркого, бьющего в глаза света. Вода клокотала, словно в огромном самоваре, а город над ней напоминал гигантскую печь.

Баоцин, как ребенка, прижал к груди трехструнку, Дафэн осторожно, с почтением, держала перед собой барабан, как обычно держат изображение бодисаттвы, Баоцин не спешил сходить на берег. Он не собирался толкаться в этой массе людей. Годы скитаний приучили его к необходимости экономить силы. В сторонке, обняв трехструнку, он спокойно ждал, когда пройдут другие. Несколько часов назад он приветливо распрощался со своими друзьями по пароходу, в том числе и с ребятишками.

Судя по панике, охватившей пассажиров, можно было предположить, что пароход попал в катастрофу, а не просто причалил к берегу. Толкая друг друга, каждый пытался сойти первым. Все злились, выходили из себя, кричали и ругались. Толпу качало из стороны в сторону.

Какая-то женщина так толкнула ребенка, что тот упал в воду; у кого-то слетела в реку туфля на высоком каблуке.

Те, кто забыл запереть замки чемоданов, добирались до берега уже без их содержимого, которое оказывалось в воде. Карманные воры трудились в поте лица. Один из них, схватив чей-то зонтик, пустился наутек. Наименее совестливые, пользуясь давкой, прижимались к женщинам.

Баоцин больше всего опасался, как бы не затолкали Сюлянь, и время от времени сдерживал ее: «Сюлянь, не торопись, не торопись!»

Сюлянь, еще не став зрелой девушкой, тем не менее повсюду привлекала к себе внимание. Возможно, это происходило оттого, что она была всего лишь певичкой и люди считали, что из этого можно кое-что извлечь. А может быть, потому, что девственная прелесть, светившаяся на ее лице, так хорошо сочеталась со скромностью и трогательностью ее речи и движений.

Маленькое круглое личико Сюлянь отличалось изящными и правильными чертами. На нем всегда, даже сквозь пудру проступал румянец. Черные глаза словно излучали свет. Она не блистала особой красотой, однако обладала какой-то неуловимой естественной притягательностью, при первом же взгляде привлекавшей к ней внимание. Маленький носик был чуть вздернут, отчего ноздри как бы слегка смотрели вверх. Нижняя часть лица от этого не выигрывала и придавала ей выражение капризного ребенка. Когда Сюлянь поднимала маленький подбородок и задирала носик, казалось, что все на свете ей нипочем. Ее тонкие губы можно было заметить лишь тогда, когда они были накрашены, а ослепительно белые зубы, не везде, правда, ровные, можно было считать отличительным признаком ее внешности.

Густые черные блестящие волосы она заплетала в две маленькие косички, перевязывала яркими цветными лентами и оставляла их на груди или закидывала назад.

Сюлянь еще предстояло подрасти. В туфлях из черного шелка с вышитыми на них белыми цветами она казалась еще меньше и ниже ростом. Ходила она плавно и легко, даже слишком легко, отчего походка казалась немного неуверенной. Ее лицо, косички и фигура ничем особенно не выделялись среди обыкновенных четырнадцатилетних девочек. Разве что в походке порой проглядывала особая пластичность, по которой можно было определить, что она актриса. Вот и сейчас, несмотря на используемые для выступлений вышитые туфли, она была одета в простой китайский халат темно-синего цвета.

Стояла нестерпимая жара. Ее косы были закинуты назад и даже не прихвачены бантами. Пот смыл с лица пудру, обнажив нежную кожу цвета слоновой кости. Щеки раскраснелись от жары и были ярче, чем румяна.

Огромные черные глаза с жадным любопытством разглядывали берег: зеленые мандарины, белый вареный рис, маленьких лошадок каштанового цвета и навесы из бамбука и тростника. Все эти вещи были ей в диковинку, интересны и трогательны. Так хотелось спрыгнуть на берег, купить мандаринов, поездить верхом на странного цвета лошадках! Чунцин казался ей сказочным городом. Кто бы мог подумать, что здесь лошадки меньше осликов, а мандарины продаются совершенно зелеными!