В приисковой глуши

В пояснение она провела пальцами по складкам своего грубого платья, но в тоне ее не выразилось ни сожаления, ни извинения.

— Она, кажется, старательно готовила уроки, — сказал учитель, отбросив мысль критиковать туалет Кресси, в виду полной бесполезности такой критики, — но должен ли я понять, что она будет теперь аккуратно посещать школу… и что она свободно может отдавать свое время урокам, и кто… что свадьба ее разошлась.

— Разве она вам этого не сказала? — спросила м-с Мак-Кинстри с вялым удивлением.

— Нет, конечно, сказала, — отвечал учитель с некоторым замешательством, но…

— Если она так сказала, — перебила м-с Мак-Кинстри рассеянно, — то, значит, так и есть. Ей это лучше известно, и вы можете поверить ее словам.

— Но я ответствен перед родителями, а не перед учениками за дисциплину моей школы, — отвечал молодой человек не без резкости. — Я думал, что мой долг узнать, как вы об этом думаете.

— Так, так. В таком случае поговорите с Гирамом. Помолвка с Сетом Дависом была ее делом и отцовским, а не моим. Я тут не при чем. Полагаю, что Гирам, само собой, объяснит это дело вам и всем знакомым, которые будут наводить справки.

— Но я надеюсь, что вы понимаете, — сказал учитель, слегка обидясь за такую небрежность, — что я-то спрашиваю о том, будет ли ваша дочь ходить аккуратно в школу, потому что мне надо расположить занятия более пригодным для ее лет образом. Я бы даже позволил себе вам заметить, что, быть может, лучше было бы отдать ее в пансион для молодых девиц…

— Так, так, — перебила опять м-с Мак-Кинстри, — поговорите об этом с Гирамом. Он должен бы уже вернуться домой. Не понимаю, что его задержало.

Глаза ее, как бы против воли и с озабоченным выражением, опять устремились в угол, где стояла винтовка мужа. Вдруг она закричала, точно забыв о присутствии м-ра Форда:

— Эй! Кресси!

— Эй! Мама!

Ответ шел из соседнего покоя. И минуту спустя Кресси появилась в дверях с странной, полувызывающей миной, которую учитель мог объяснить себе только тем, что она подслушивала у дверей. Она успела переменить нарядное платье на простое домашнее из синей грубой ткани, но ее грациозная фигурка еще отчетливее обрисовывалась в нем. Кивнув головой учителю, она бросила ему: «Как поживаете?» — и повернулась к матери.

— Кресси, — сказала та, — отец ушел и оставил здесь свою винтовку, будь так добра, снеси ее ему в лес, прежде чем он пойдет на пограничную межу. Да кстати скажи ему, что учитель его дожидается.

— Позвольте, — сказал учитель, когда молодая девушка беспечно пошла в угол и взяла винтовку. — Позвольте мне снести ее. Мне по дороге через лес в школу, и я встречу м-ра Мак-Кинстри.

М-с Мак-Кинстри как будто смутилась. Кресси широко раскрыла свои ясные глаза и уставилась ими в учителя с очевидным удивлением.

— Нет, м-р Форд, — сказала м-с Мак-Кинстри с прежней материнской манерой. — Вам лучше не вмешиваться в ихния дела. Вы человек посторонний, а Кресси свой человек. Детки Гаррисонов ходят к вам в школу и зачем же вам, учителю, вмешиваться в ссору родителей.

— Гораздо приличнее все-таки учителю, чем одному из учеников, да еще молодой лэди, нести ружье, — сказал серьезно м-р Форд, беря винтовку из рук девушки, которая не то забавлялась его попыткой, не то противилась ей.

Кресси пошла вперед, а учитель последовал за ней. Когда они дошли до ворот, она оглянулась и поглядела ему в лицо.

— Что вам сказала мама на счет того, что вы меня видели?

— Я вас не понимаю.

— На счет того, что вы меня видели с Джо Мастерсом на дворе?

— Она ничего не говорила.

— Гм! — задумчиво ухмыльнулась Кресси. — А вы что ей сказали?

— Ничего.

— Значит, вы нас не видели?

— Я видел вас с кем-то, но не знаю, кто он.

— И не говорили маме?

— Не говорил. Это не мое дело.

Он тотчас же спохватился, что этот ответ шел в разрез с причиной, по которой, ему казалось, он сюда приходил. Но было уже поздно, а она глядела на него с сияющим, но загадочным лицом.

— Этот Джо Мастерс фат большой руки. Я говорила ему, что вы могли видеть его глупое поведение.

— Ах, в самом деле.

— Мама думает, что вы как все здешние мужчины. Она не понимает, что вы совсем другой.

— Я думаю, что она почему-то тревожится на счет вашего отца и ей приятно было бы, чтобы я поскорее снес ему ружье, резко ответил учитель.

— О! с папой ничего не случится, — отвечала Кресси лукаво. — Вы найдете его вон в той просеке. Но вам очень идет ружье. Вам бы следовало завести себе.

Учитель вскользь улыбнулся и сказал: «Прощайте!»

Глаза девушки следили за ним, до тех пор, пока он не скрылся в лесу. Дойдя до опушки, он оглянулся и увидел, что она все еще стоит у ворот. Она сделала какой-то жест; но он не мог разобрать на этом расстоянии, передразнила ли она его манеру держать ружье, или послала рукой воздушный поцелуй.

Как бы то ни было, он продолжал путь не в очень хорошем расположении духа. Хотя он и не жалел, что заменил Кресси как поставщик легального оружия между двумя воюющими сторонами, но понимал, что молча вмешивался в распрю между людьми, которых мало знал и которыми нисколько не интересовался.

Несомненно, что Гаррисоны посылали детей в его школу и что местное и страстное партизанство могло перетолковать по-своему его простую вежливость. Но его гораздо больше беспокоило то, что его миссия в том, что касается м-с Мак-Кинстри, окончилась жалким фиаско. Странные отношения между матерью и дочерью многое объясняли в поведении дочери, но не давали надежды ни на какое улучшение. Не окажется ли отец — человек, привыкший разрубать Гордиевы узлы складным ножом и погрязший в хлопотах о скоте и межевых дрязгах, — более разумным человеком?

Но, может быть, у дочери было больше общего с отцом, чем с матерью?

Она сказала, что он встретит м-ра Мак-Кинстри в просеке и не ошиблась: вот он скачет, во весь опор ему на встречу.

III.

Не доезжая десятка шагов до учителя, Мак-Кинстри, почти не останавливая своего мустанга, соскочил с седла и, хлопнув хлыстом по бокам животного, пустил его скакать в галоп к дому. А сам, запустив руки в карманы длинного, просторного полотняного сюртука, медленно направился, звякая шпорами к молодому человеку.

Это был плотный, среднего роста, человек, с густой рыжеватой бородой, с бледно-голубыми глазами, с тяжелыми веками и взглядом, вместе сонным и страдальческим, который, скользнув на учителе, больше на нем не останавливался.

— Жена хотела вам послать ружье с Кресси, — сказал учитель, — но я предложил передать его сам, так как мне показалось такое поручение не совсем приличным для молодой лэди. Вот ружье. Я надеюсь, что в нем не было и не будет надобности, прибавил он.

М-р Мак-Кинстри взял ружье одной рукой с видом слегка смущенным и удивленным, закинул его на плечо и той же самой рукой, не вынимая из кармана другой, снял мягкую войлочную шляпу с головы и, показав отверстие, пробитое пулей в ее полях, лениво ответил:

— Оно опоздало на полчаса, но Гаррисон был не в духе, и рука его дрогнула, когда он выстрелил в меня и не попал.

Момент для объяснений, очевидно, был неудачно выбран учителем, но он решил не упускать его. И однако медлил, при чем и спутник его тоже казался не менее смущен, и в рассеянности вынул из кармана правую руку, обвернутую в окровавленный платок, пытаясь, очевидно, совсем машинально, почесать в голове окоченелыми пальцами.

— Вы ранены, — сказал учитель, искренно встревоженный, — а я вас задерживаю.

— Я держал руку вот так, — пояснял Мак-Кинстри с вялой решимостью, — и пуля задела мой мизинец, пролетая через шляпу. Но я не хотел вам сказать, когда остановил вас. Я еще не довольно спокоен, извинялся он, спокойнейшим манером, я совсем вышел из себя, прибавил он с безусловным самообладанием. Но я хотел спросить вас, — и он фамильярно положил обвязанную руку на плечо учителю, — что, Кресси хорошо себя вела?