Дольф Хейлигер

Доктор пытался любыми средствами убедить его вернуться на ферму, но все было напрасно: в ответ на каждое его увещание или довод Клаус неизменно бросал свое краткое, но решительное "Ich kan nicht mynheer" [ * ].

Доктор был, как говорится, "маленький горшок – мигом кипяток", постоянные неприятности из-за имения и так стояли у него поперек горла. Упрямство Клауса Хоппера показалось ему чем-то вроде открытого бунта. Он внезапно вскипел, и Клаус поспешно ретировался радуясь, что ему удалось улизнуть неошпаренным.

Когда увалень Клаус попал, наконец, в комнату экономки, он застал там Петера де Гроодта и еще нескольких человек, готовых поверить каждому его слову и принять его приветливо и радушно. Здесь он вознаградил себя за все, что претерпел в кабинете, и рассказал целую кучу историй о заколдованном доме, несказанно поразивших воображение слушателей. Домоправительница назло доктору, который столь неучтиво принял ее сообщение, верила всему без разбора. Петер де Гроодт выступил, в свою очередь, с целым ворохом отменных преданий, относящихся ко времени голландских правителей, а также с легендой о Чертовом переходе и о пирате, вздернутом на острове Висельника и продолжавшем болтаться здесь по ночам даже после того, как оттуда была убрана виселица; о духе несчастного губернатора Лейслера, повешенного за государственную измену и все еще посещающего старую крепость и присутственные места. Кружок сплетников и болтунов, наконец, разошелся по домам, и каждый унес с собою жуткую новость. Пономарь снял с себя ее бремя в тот же день на собрании прихожан, а кухарка-негритянка, покинув свою кухню, полдня провела у уличной помпы места встреч и, так сказать, клуба домашней прислуги, делясь новостями со всеми, кто приходил за водой. Вскоре весь город только и толковал, что о происшествиях в "Доме с привидениями". Одни говорили, что Клаус Хоппер видел самого дьявола, другие недвусмысленно намекали, что в доме собираются души залеченных доктором до смерти пациентов и что в этом истинная причина, почему он собственно и не решается в нем поселиться.

Все это приводило маленького доктора в дикую ярость. Он грозил страшную местью всякому, кто сбивает цену его имения, возбуждая в народе нелепые слухи Он жаловался на то, что у него, в сущности говоря, отнимают поместье из-за каких-то россказней, но в глубине души решил, однако, обратиться к священнику, дабы тот изгнал из этого дома засевшую в нем нечистую силу.

Нетрудно представить себе, какова была его радость, когда в разгар всех его треволнений к нему неожиданно явился Дольф Хейлигер и предложил себя в качестве гарнизона для злосчастного "Дома с привидениями" Наш юноша наслушался историй Клауса Хоппера и Петера де Гроодта; он жаждал приключений, он обожал чудесное и таинственное, его воображение было захвачено их рассказами, в которых все было загадочно и исполнено тайны. Кроме того, жизнь его в доме доктора была настолько безрадостной – ведь с раннего утра начиналось его нестерпимое рабство, – что мысль иметь в своем распоряжении целый дом – пусть даже он кишмя кишит привидениями! – приводила его в восторг. Доктор с готовностью принял его предложение; было решено, что он в ту же ночь отправится на свой пост. Единственное, чего просил Дольф, – это чтобы мать его не знала об этом: он предвидел, что бедняжка ни на минуту не сомкнет глаз, если ей станет известно, что сын ее затеял войну с силами тьмы.

С наступлением вечера Дольф пустился в опасную экспедицию. Старая черная повариха, его единственный друг во всем доме, снабдила его кое-чем из съестного на ужин и ночником; сверх того, она надела ему на шею чудодейственный амулет, оберегающий, по ее словам, от злых духов и подаренный ей еще в Африке одним колдуном. Его сопровождали доктор и Петер де Гроодт, пожелавший сопутствовать Дольфу и удостовериться собственными глазами, что ночлег его вполне безопасен. Вечер выдался облачный, было совсем темно, когда они добрались, наконец, до участка, посередине которого стоял дом. Пономарь с фонарем в руке шел впереди. Они двигались по обсаженной акациями аллее; порывистый, мятущийся свет фонаря, перебегавший с куста на куст и от дерева к дереву, не раз пугал доблестного Петера, который пятился назад и натыкался на спутников, причем доктор в таких случаях особенно цепко хватался за руку Дольфа, оговариваясь, что дорога чертовски скользкая и неровная. Один раз они чуть было не обратились в позорное бегство, будучи напуганы летучею мышью, которую привлек свет фонаря; звуки, издаваемые насекомыми на деревьях и лягушками из пруда по соседству, сливались в сонный и скорбный концерт.

Дольф отворил парадную дверь; она завизжала на петлях; доктор стал белый, как полотно. Они вошли в довольно большую прихожую, какие обычно можно встретить в американских деревенских домах и какие служат гостиною в теплые дни. Отсюда они поднялись по широкой лестнице, стонавшей и скрипевшей у них под ногами, причем каждая из ступеней, подобно клавишам клавикордов, издавала особый, присущий только ей одной звук. Эта лестница привела их снова в прихожую, но уже во втором этаже, откуда они попали в комнату, где Дольфу предстояло устроиться на ночь. Она оказалась просторной и скудно обставленной; ставни на окнах были закрыты, но так как в них зияли пробоины, то недостатка в притоке свежего воздуха не ощущалось. Это была, по-видимому, та заветная комната, которая носит у голландских хозяек название "лучшей спальни", но в которой никому не разрешается спать. Ее великолепие, однако, отошло в область предания. Тут находилась кое-какая увечная мебель; посередине комнаты стояли массивный сосновый стол и просторное кресло с ручками, причем и тот и другое были, очевидно, ровесниками самого дома. Большой камин был облицован голландскими изразцами со сценами из писания; отдельные изразцы выпали из своих гнезд, и черепки валялись тут же, у очага. Пономарь засветил ночник. Доктор, опасливо осмотрев комнату, начал увещевать Дольфа не терять хорошего расположения духа и не унывать, как вдруг шум, раздавшийся в дымоходе, что-то вроде голосов и возни, вогнали пономаря в панический страх. Он пустился наутек вместе со своим фонарем; доктор, не мешкая, поспешил ему вслед; лестница стонала и скрипела, пока они сбегали по ней; это еще больше усилило их тревогу и прибавило быстроты их ногам. С грохотом захлопнулась за ними входная дверь; Дольф слышал, как они торопливо прошли по аллее, наконец их шаги где-то в отдалении стихли. Если он не присоединился к их поспешному отступлению, то это произошло, должно быть, потому, что он был все же храбрей своих спутников и угадал к тому же причину их безотчетного ужаса: в печной трубе ласточки устроили себе гнездо, и оно свалилось в очаг.