Гарман и Ворше

Консул К. Ф. Гарман был не из тех, кого легко отклонить от раз принятого решения. Отец его в свое время поступил так же, предназначив старшего сына для коммерции, а младшего — для занятий науками. И он собирался последовать этому примеру. Непокорный Габриель временами думал, что дядюшка Рикард плоховато применил свои знания, полученные в результате занятий науками, но высказать эти мысли вслух юноша не решался.

Фру Гарман полагала, что для молодого упрямого ума полезно побеждать свои влечения; ничего не могло быть вреднее, чем поддаваться соблазнам плоти.

Таким образом, помощи ждать было неоткуда. Габриель брел по аллее, волоча за собой тяжелый груз книг, и вдруг заметил далеко на юге, на дороге, огибающей имение, всадника, которого он сразу же узнал; это был дядюшка Рикард на Дон-Жуане.

Юноша прибавил шагу, сразу позабыв о тяжелом бремени мыслей и книг, и стал думать о развлечениях и вкусных кушаньях, которые всегда сопутствовали появлению в доме дядюшки Рикарда. Габриель поспешил сперва на кухню — сообщить о приезде дядюшки йомфру Кордсен, а затем к отцу, который всякого, кто сообщал о приезде советника, встречал как человека, принесшего самое приятное известие.

— Ах! Господи Иисусе! Растопи-ка скорей печку, Марта! — вскрикнула йомфру Кордсен и побежала за чистым чепчиком.

— Хорошо, мой мальчик! — сказал консул Гарман, дружелюбно кивнув Габриелю. Консул первые годы учился в Копенгагене и поэтому слово «мальчик» любил говорить по-датски, да и некоторые другие норвежские слова произносил как датчане.

Габриель был очень доволен: он добился того, что йомфру Кордсен произнесла свое «господи Иисусе!», а это случалось не часто, да и отец был на редкость ласков: ведь консул Гарман вообще был человеком, мало склонным к излиянию чувств.

«Младший консул», как все его называли с тех времен, когда «старый консул» был еще главою торгового дома, казался рядом с братом высохшим и поблекшим, — тот с течением времени немного располнел. У младшего консула были гладкие густые седоватые волосы, которые он старательно зачесывал вперед, светло-голубые проницательные глаза и немного оттопыренная нижняя губа.

Всегда гладко выбритый и тщательно начищенный, в блестящих ботинках, с тугим белым воротничком и палкой с серебряным набалдашником, он всем своим видом являл солидность и довольство. Каждое его слово и движение, вплоть до маленького характерного жеста, которым он поправлял подбородок в тугом крахмальном воротничке, — все было четко, уверенно, суховато и корректно. Слово корректность особенно соответствовало натуре младшего консула, как будто это слово было специально для него придумано; и его личность и его жизнь — все носило ясный, чистый, холодный отпечаток корректности.

В наследство консулу Гарману достались не только большой торговый дом и крупный капитал, — у него сохранилось также чувство безграничного удивления и уважения к покойному отцу. Мортен В. Гарман — старый консул — в свое время после смерти родителя получил наследство далеко не в блестящем состоянии: земли были отягощены долговыми обязательствами, а дела торгового дома оказались в большом беспорядке. Чтобы поправить все это, Мортен В. Гарман вступил в компанию с богатым старым шкипером по имени Якоб Ворше. Отсюда и пошло название торгового дома. Благодаря притоку капиталов старого Ворше близкое к банкротству дело оживилось, а огромная предприимчивость Мортена Гармана уже через несколько лет превратила фирму в одну из самых крупных на всем западном побережье.

Но когда старый Ворше умер и вступил в фирму его сын, оказалось, что Мортен Гарман и молодой Ворше не могли работать вместе. После «полюбовного соглашения» Ворше вышел из состава компании со значительным капиталом, а Гарману остались фамильное имение Сансгор и фирма. С этого-то времени Гарманы и начали богатеть по-настоящему, тогда как Ворше в короткий срок промотал свои деньги и умер банкротом. Поговаривали, что Ворше поступил необдуманно, поторопившись выйти из состава фирмы как раз когда начинались хорошие времена; но, в сущности, все дело было в том, что Гарманам вообще везло.

Впрочем, «Вдова Ворше и сын» владели небольшим предприятием в городе, и можно было думать, что постепенно они выпутаются из затруднений. Однако все это не имело никакого отношения к разделу между Гарманом и Ворше, и никто не имел оснований обвинить Мортена В. Гармана в нечестном ведении дел. Сын его, Кристиан Фредрик, старался идти по стопам отца, всегда мысленно решая, как поступил бы отец в том или ином случае.

Таким образом, состояние Гарманов неуклонно росло, дело развивалось планомерно, однако с годами «младший» консул становился «старым», и его старший сын, Мортен, вернувшийся из-за границы, вступил в фирму. Вот с этого-то времени и начались всякие перемены.

У молодого «негоцианта», как он себя называл, голова была набита новыми чужеземными идеями: ему нужно было носиться по городу, писать и телеграфировать во все стороны земного шара, предлагать, рекомендовать, — а это было ново для фирмы Гармана и Ворше и казалось даже унизительным.

— Пускай они к нам обращаются! — говорил консул.

— Да нет же, дорогой мой отец! — восклицал Мортен. — Ну разве ты не видишь, что отстаешь от века! Сейчас уже нельзя спокойно сидеть дома, как в былые дни! Надо постоянно глядеть по сторонам, и глядеть во все глаза: если просто сидеть и ждать, обязательно упустишь хорошее дело, и тебе достанутся только объедки!

Мортен так много и часто разговаривал на эту тему, что консул, наконец, позволил ему завести контору в городе, — но только под собственным именем. Фирма Гарман и Ворше осталась такой же, как прежде: с конторой в Сансгоре, и тот, кто желал иметь дело с торговым домом, должен был взять на себя труд добраться до Сансгора.

Между тем немало дел совершалось и через контору «негоцианта» Гармана в городе. Консулу это не очень-то нравилось, но он придерживался принципа помогать старшему сыну, ибо так именно делал и его отец; поэтому торговый дом заключал уже сделки, до которых консул раньше ни за что бы не снизошел.

Для всего персонала конторы младший консул был каким-то высшим существом. Когда он проходил по конторе, все склоняли головы, чувствуя, что эти холодные синие глаза видят все насквозь: и книги, и счета, и письма, и даже личные интимные дела каждого служащего. Все знали, что он помнит каждый лист главной книги, может назвать каждую страницу многочисленных счетов, и если только где-нибудь вкрадывалась какая-нибудь неточность, можно было держать пари, что она не ускользнет от взора консула.

Поэтому среди служащих господствовало твердое убеждение, что если все кредиторы, или представитель коммерческого суда, или даже сам дьявол в один прекрасный день явятся в контору, им не удастся найти ни единой ошибки ни на одном листе этих толстых, добротно переплетенных книг.

И все же был один текущий счет, относительно которого никто ничего не знал. Это был текущий счет советника. Его не видел еще ни один смертный! Некоторые предполагали, что он, вероятно, находится в красной книге самого консула, другим же казалось, что его и вовсе нет. Даже деловую корреспонденцию с советником вел сам младший консул лично; и замечательно, что письма эти никогда не переписывались. Конторские служащие много раз обсуждали это обстоятельство и пришли к выводу, что младший консул просто не хотел, чтобы кто-нибудь знал, в каких отношениях находится Рикард Гарман к делам фирмы.

Одно только было бесспорно и подкреплено долгими наблюдениями, а именно, что глава фирмы придавал большое значение письмам, которые приходили от смотрителя маяка: консул читал их прежде всех писем, полученных с последней почтой, и если случалось, что кто-нибудь входил в тот момент, когда он еще не закончил чтение, — неизменно прикрывал недочитанное письмо листком бумаги.

Один молодой конторщик утверждал, что он как-то раз видел в письме от советника вексель! Но этому утверждению мало кто верил, так как всем было отлично известно, что в делах фирмы не было ни одной бумаги, подписанной именем Рикарда Гармана. Еще невероятнее было сообщение другого конторщика: однажды, в тот момент, когда только что пришло письмо из Братволла, он, этот конторщик, вошел в кабинет главы фирмы для доклада. Младший консул стоял у конторки с письмом в одной руке и с двумя векселями в другой — красный и словно задыхающийся. В первый момент конторщик подумал, что с консулом случился удар, но… (тут уже каждому слушателю становилось ясно, что все это ложь!) — но конторщик утверждал, что ясно слышал, как консул разразился вдруг коротким, однако отчетливым смехом! Нет! Это было, конечно, какое-то недоразумение: ведь каждый знал, что младший консул не умеет смеяться!