Самая удивительная повесть в мире и другие рассказы

Гриш Чондер был молод, толстенький и кругленький, одетый с большой тщательностью, в высокой шляпе, светлых брюках и шоколадного цвета перчатках. Но я знал его ещё в то время, когда ужасное индийское правительство платило за его обучение в университете; он принимал участие в небольшом восстании в Сачи-Дурпане, ухаживал за жёнами своих четырнадцатилетних товарищей по школе.

— Все это очень забавно и очень глупо, — сказал он, указывая на объявления. — Я иду в клуб у Северного моста. Хотите пойти со мной?

Я пошёл вместе с ним. Некоторое время мы шли молча.

— Вам нездоровится, — сказал он. — Чем вы озабочены? Вы ничего не говорите.

— Гриш Чондер, вы получили слишком хорошее образование, чтобы верить в Бога, не правда ли?

— О да, здесь! Но когда я вернусь домой, я должен буду вернуться к народным верованиям и проделать церемонию очищения, а мои жены совершат омовение идолов.

— И повесят на них тульси, и устроят празднество пурохита, и снова примут вас в свою касту, и сделают из вас хорошего кхуттри, из вас — просвещённого свободного мыслителя. И вы будете употреблять в пищу деси и тому подобную гадость.

— Я ничего не имею против всего этого, — беспечно ответил Гриш Чондер. — Индус всегда останется индусом. Но мне бы хотелось знать, что англичане думают, что они знают?

— Я вам расскажу, что думает один англичанин. Для вас это старая история.

Я начал ему рассказывать историю Чарли по-английски, но Гриш Чондер предложил мне вопрос на туземном языке, и рассказ продолжался уже на этом языке, более подходившем для его передачи. Гриш Чондер слушал меня, поддакивая время от времени, и так мы пришли ко мне на квартиру, где я и закончил своё повествование.

— Тут не может быть сомнения… Но дверь закрыта. Я часто слышал о таких воспоминаниях из прошлой жизни у себя на родине. Это, конечно, старая история для нас, но так как это случилось с англичанином, питающимся мясом коровы, то это уже явление особого порядка. Клянусь Юпитером, это совершенно необычайно!

— Да вы сами явление особого порядка, Гриш Чондер! Вы каждый день употребляете в пищу бычье мясо. Но вдумайтесь хорошенько, юноша вспоминает свои перевоплощения…

— Но знает ли он об этом? — спокойно сказал Гриш Чондер, болтая ногами, так как он сидел на моем столе. Теперь он вновь говорил по-английски.

— Он ничего не знает. Разве я говорил бы вам об этом, если бы он знал? Ну, продолжайте!

— Да здесь нечего продолжать. Если вы расскажете об этом своим друзьям, они подумают, что вы сошли с ума, и напишут об этом в газетах. А теперь предположите, что вы тянете их к суду за диффамацию.

— Пожалуйста, не будем об этом говорить. Есть ли возможность заставить его говорить?

— Да, есть возможность. О, есть! Но если он заговорит, это будет означать, что весь этот мир кончится — instanto — упадёт к вам на голову. Вы знаете, что такие вещи даром не даются. Я вам уже говорил, дверь закрыта.

— И нет никакой, никакой надежды на успех?

— Но как же это может случиться? Ведь вы христианин, и в ваших книгах вам запрещено вкушать от древа жизни потому, что иначе вы никогда не умрёте. Как же вы все будете бояться смерти, если вы все будете знать то, что ваш друг не знает, что он знает? Я боюсь, что вы меня ударите, но я не боюсь умереть, потому что я знаю то, что я знаю. Вы не боитесь, что вас могут ударить, но вы боитесь смерти. Если бы вы этого не боялись — клянусь Богом — вы, англичане, вы бы в один час перевернули все вверх дном, установили бы равновесие власти и произвели бы волнения. И это было бы нехорошо. Но нет основания бояться этого. Чем дальше, тем воспоминания его будут все туманнее, и он будет называть их просто снами. А потом и это исчезнет. Когда я держал свой первый экзамен в Калькутте, это было как раз описано у Вордсуорта «В погоне за облаками славы», вы знаете?

— Но это, по-видимому, исключение из правил.

— В правилах нет исключений. Некоторые только на первый взгляд кажутся неприступными, но при ближайшем рассмотрении оказываются совершенно такими же. Если бы ваш друг рассказывал все, отмечая при этом, что он вспоминает все свои прошлые жизни, или хотя бы отрывок из прошлой жизни, он не работал бы в банке, как теперь. Его бы сочли сумасшедшим и отправили бы в убежище для умалишённых. Вы можете в этом убедиться, мой друг.

— Ну, конечно, могу, но я не думаю о нем. Его имя никогда не появится в истории.

— Ага, я понимаю. Та история никогда не будет написана. Но вы можете попытаться.

— Я это и делаю.

— Ради собственной выгоды и ради денег, конечно?

— Нет. Только ради того, чтобы записать эту историю. Клянусь вам честью, что это все…

— Даже и в этом случае не может быть удачи. Вы не можете играть с богами. Но сейчас это очень миленькая история. Пусть он продолжает это, я хочу сказать — в этом направлении, вы увидите, что долго это не может продлиться.

— Что вы хотите этим сказать?

— То, что я говорю. До сих пор он никогда не думал о женщине.

— Ну как же не думал! — Я вспомнил некоторые признания Чарли.

— Я хочу сказать, не было ещё женщины, которая бы думала о нем. А когда это придёт — готово дело, все полетит вверх дном. Я это знаю. Здесь миллионы женщин; например, горничные. Они вас целуют за дверью.

Я невольно содрогнулся при одной мысли, что моя история могла быть разрушена какой-нибудь горничной. И однако же ничто не могло быть более правдоподобным.

Гриш Чондер рассмеялся, оскалив зубы.

— Да, а также хорошенькие девушки — какие-нибудь кузины, а может быть, и не кузины. Один полученный и возвращённый поцелуй может положить конец всем этим глупостям, а то ещё…

— Что ещё? Помните, он не должен знать, что он знает.

— Я знаю. Но может также случиться, что он заинтересуется торговлей и окунётся в финансовые спекуляции. Так должно быть. Вы увидите, что это так и будет. Но мне кажется, что сначала явится женщина.

Кто-то постучал в дверь, и Чарли стремительно ворвался к нам; он окончил свои служебные обязанности, и я видел по его глазам, что он пришёл для длительной беседы; возможно, что в его кармане лежала уже готовая поэма. Поэмы Чарли были очень скучны, но иногда они наводили его на мысли о галере.

Гриш Чондер с минуту разглядывал его.

— Извиняюсь, — смутившись, сказал Чарли. — Я не знал, что у вас кто-то есть.

— Я ухожу, — сказал Гриш Чондер.

Он остановил меня в передней, когда уходил.

— Так это тот человек, о котором вы говорили? — снова заговорил он. — Я уверен, что он никогда не расскажет вам всего того, что вам нужно. Это все пустое. Но его можно бы было заставить видеть разные вещи. Мы ведь можем это устроить под видом игры.

Я никогда ещё не видел Гриша Чондера в таком возбуждённом состоянии.

— А? Как вы думаете? Я говорю вам, он может видеть то, чего ни один человек не мог бы увидеть. Дайте мне только чернил и камфары. Он ясновидящий, и он расскажет нам много интересного.

— Он может быть всем, чем вам угодно, но я ни в каком случае не могу довериться вашим богам и дьяволам.

— Но они ведь не сделают ему ничего дурного. Он только почувствует себя немного оглушённым и отупевшим при пробуждении. Вам ведь случалось видеть юношей в состоянии гипнотического транса?

— Вот это и есть причина, почему я бы не хотел ещё раз этого увидеть. Вам лучше бы было уйти, Гриш Чондер.

Он ушёл, но не переставал твердить, спускаясь по лестнице, что я сам лишаю себя возможности заглянуть в будущее.

Но это меня совершенно не тронуло, потому что меня интересовало прошлое, а для этого мне вовсе не нужны были юноши, загипнотизированные при помощи зеркала или лужицы чернил. Но я вполне понимал Гриша Чондера и до известной степени сочувствовал ему.

— Что это за толстое чёрное животное было у вас? — сказал Чарли, когда я вернулся к нему. — Взгляните-ка сюда, я написал поэму. И знаете — как? После первого завтрака, вместо игры в домино. Можно мне прочесть её?