Семья Тибо, том 1

— Так же должны поступить и вы, госпожа Фонтанен. Ибо вы любите это существо всей вашей любовью, а Любовь — это Праведность. Христос сказал:

"Если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное".

Несчастная женщина покачала головой.

— Вы его не знаете, Джеймс, — прошептала она. — Нельзя дышать одним воздухом с ним. Он всюду приносит зло. Он опять разрушил бы наше счастье. Заразил бы детей.

— Когда Христос прикоснулся рукой к язве прокаженного, не рука Христова стала заразной, но прокаженный очистился.

— Вы говорите, что я люблю его, — нет, это неправда! Я слишком хорошо его знаю. Знаю, чего стоят все его обещания. Я слишком часто прощала.

— Когда Петр спросил Христа, сколько раз прощать брату своему, до семи ли раз, Христос отвечал: "Не говорю тебе: до семи, но до седмижды семидесяти раз".

— Говорю вам, Джеймс, вы не знаете его!

— Но кто вправе думать: "Я знаю брата своего"? Христос сказал: "Я не сужу никого". А я, Грегори, говорю: тот, кто живет жизнью греховной, не смущаясь и не сокрушаясь в сердце своем, тот еще далек от часа истины; но близок к часу истины тот, кто плачет оттого, что его жизнь греховна. Я говорю вам, что он раскаялся, у него был лик праведника.

— Вы не знаете всего, Джеймс. Спросите у него, как он поступил, когда этой женщине пришлось бежать в Бельгию, спасаясь от преследования кредиторов. Она уехала с другим; он все бросил, кинулся за ними следом, пошел на все. Служил два месяца билетером в театре, где она пела! Говорю вам, это срам. Она продолжала жить со своим скрипачом — он и с этим мирился, приходил к ним обедать, музицировал с любовником своей любовницы. Лик праведника! Вам его не понять. Теперь он в Париже, теперь он кается, твердит, что бросил эту женщину, что не желает больше ее видеть. Зачем же он платит ее долги, если не для того, чтобы опять ее к себе привязать? Ведь он удовлетворяет претензии всех кредиторов Ноэми, одного за другим. Да, вот почему он сейчас в Париже! И чьими деньгами он им платит? Моими и моих детей. Знаете, что он сделал три недели назад? Заложил наш участок в Мезон-Лаффите, чтобы швырнуть двадцать пять тысяч франков одному кредитору Ноэми, который начал терять терпение!

Она потупилась; всего она не договаривала. Вспомнилось, как ее пригласили к нотариусу, и она отправилась, ни о чем не подозревая, и столкнулась с поджидавшим ее в дверях Жеромом. Чтобы получить закладную, ему нужна была доверенность от нее, потому что участок принадлежал по наследству ей. Он мольбами вырвал у нее согласие, говорил, что сидит без единого су, грозил самоубийством; тут же, на тротуаре, пытался выворачивать наизнанку карманы. Она сдалась почти без борьбы, прошла с ним вместе к нотариусу, только бы он перестал терзать ее посреди улицы, а еще потому, что она сама была без денег, а он обещал ей дать из этой суммы несколько тысячефранковых билетов, чтобы она могла прожить еще полгода, пока не будет произведен раздел имущества после развода.

— Повторяю вам, Джеймс, вы не знаете его. Он вам клянется, что все переменилось, что он мечтает к нам вернуться? А известно ли вам, что позавчера, явившись сюда, чтобы передать консьержке для Женни подарок ко дню рождения, он оставил в сотне метров от подъезда автомобиль… в котором приехал не один!

Она вздрогнула; на скамейке, на набережной Тюильри, она опять увидала Жерома и молоденькую плачущую работницу в черном платье. Она встала.

— Вот что это за человек! — воскликнула она. — Он до того утратил всякое нравственное чувство, что со случайной любовницей является поздравить с днем рождения свою дочь! А вы говорите, что я все еще его люблю! Нет, это неправда!

Она гневно выпрямилась; казалось, в эту минуту она и в самом деле его ненавидит.

Грегори сурово взглянул на нее.

— Вы не правы, — сказал он. — Смеем ли мы даже в мыслях воздавать злом за зло? Дух вездесущ. Плоть — раба духа. Христос сказал…

Залаяла Блоха, помешав ему договорить.

— Вот и ваш окаянный доктор с бородой! — проворчал он, поморщившись.

Он шагнул к своему стулу и сел.

Дверь в самом деле отворилась. То был Антуан, с ним Жак и Даниэль.

Антуан вошел решительным шагом, приняв на себя всю ответственность за этот визит. Свет из распахнутых окон бил ему прямо в лицо; волосы, борода сливались в сплошную темную массу; все сверкание дня сошлось на белом прямоугольнике лба, окружая его ореолом гения, и хотя он был среднего роста, в эту минуту он казался высоким. Г-жа де Фонтанен смотрела на него, и прежняя симпатия вспыхнула в ней с новой силой. Когда он кланялся ей, а она пожимала ему руки, он узнал Грегори, и эта встреча его не обрадовала. Не вставая со стула, пастор непринужденно кивнул головой.

Стоя поодаль, Жак с любопытством разглядывал эту забавную фигуру, а Грегори, сидя на стуле верхом и уткнувшись подбородком в скрещенные руки, с красным носом и перекошенным в непонятной усмешке ртом, добродушно созерцал молодых людей. В это мгновение г-жа де Фонтанен подошла к Жаку, и в глазах ее было столько нежности, что он вспомнил тот вечер, когда она прижимала его, плачущего, к своей груди. Она тоже подумала об этом и воскликнула:

— Он так вырос, что я уже не решусь…

Но она все-таки поцеловала его и рассмеялась не без кокетства:

— Да ведь я же — мамаша, а вы моему Даниэлю почти что брат…

Тут она заметила, что Грегори встал и собирается прощаться.

— Надеюсь, вы не уходите, Джеймс?

— Прошу извинить, но мне пора.

Крепко пожав руки обоим братьям, он подошел к ней.

— Еще два слова, — сказала ему г-жа де Фонтанен, выходя за ним в прихожую. — Ответьте мне откровенно. После всего, что я вам рассказала, вы по-прежнему считаете, что Жером достоин того, чтобы к нам вернуться? — Она вопросительно смотрела на него. — Взвесьте как следует свой ответ, Джеймс. Если вы скажете: "Простите его", — я прощу.

Он молчал; взгляд и лицо его выражали всеобъемлющее сострадание, которое бывает свойственно тем, кто считает, что постиг истину. Ему показалось, что в глазах г-жи де Фонтанен мелькнула надежда. Не такого прощения ждал от нее Христос. Грегори отвернулся и неодобрительно хмыкнул.

Тогда она взяла его под руку и ласково подтолкнула к дверям.

— Благодарю вас, Джеймс. Скажите ему, что нет.

Не слушая, он молился за нее.

— Да пребудет Христос в вашем сердце, — пробормотал он и вышел, не глядя на нее.

Когда г-жа де Фонтанен вернулась в гостиную, где Антуан, осматриваясь, вспоминал о первом своем визите, ей стоило труда подавить волнение.

— Как это мило, что вы тоже пришли, — воскликнула она, входя в роль гостеприимной хозяйки. — Садитесь сюда. — Она показала Антуану на стул возле себя. — Сегодня, пожалуй, нам не придется рассчитывать, что молодежь нам составит компанию…

И в самом деле, Даниэль взял Жака под руку и потащил к себе. Теперь они были одного роста. Даниэль не ожидал, что его друг так преобразится; его дружеские чувства стали от этого еще сильнее, и ему еще больше захотелось излить перед ним душу. Когда они остались одни, его лицо оживилось и приняло таинственное выражение.

— Хочу сразу тебя предупредить: ты ее увидишь, она моя кузина, живет у нас. Она… божественна!

Заметил ли он легкое замешательство Жака? Или почувствовал запоздалый укор совести?

— Но поговорим о тебе, — сказал он с любезной улыбкой; он и в отношениях с товарищами был учтив, даже чуть-чуть церемонен. — Подумать только, целый год прошел! — И, видя, что Жак молчит, добавил, наклоняясь к нему: — О, пока еще ничего нет. Но я надеюсь.

Жака смущала настойчивость его взгляда, звук его голоса. Теперь он заметил, что Даниэль уже не совсем тот, каким был прежде; но он затруднился бы сразу определить, что же именно изменилось. Черты оставались те же; разве что чуть удлинился овал лица; но губы кривились все так же причудливо, и это стало еще заметнее из-за пробивавшихся усиков; и все та же манера улыбаться одной стороною рта, отчего все линии лица вдруг перекашивались и слева обнажались верхние зубы; может быть, слегка потускнели глаза, может быть, чуть дальше к вискам подтянулись брови, придавая скользящую ласковость взгляду, да еще, пожалуй, в голосе и во всех повадках порою сквозила некоторая развязность, которой он никогда не позволял себе раньше.