Полет лебедя

Проходили годы, похожие один на другой. Но все же каждый новый год приносил в жизнь великого поэта Дании новые похвалы и почести. Европа его боготворила, и даже Америка, глубоко озабоченная собственными проблемами в эти лихорадочные годы, нашла время, чтобы прочитать его «Волшебные истории», переведенные миссис Ховитт. Голоса молодой Америки присоединились к хору похвал, проносящемуся по всему миру. Ханс Кристиан достиг вершин, которых не удалось достичь ни одному из простых смертных. Теперь он уже не мог взобраться еще выше.

Он стал почетным гостем при каждом дворе Европы и среди своих личных друзей мог насчитать нескольких королей. У него было достаточно денег, чтобы жить, не в чем не нуждаясь, у него был свой дом, но он никогда в нем долго не задерживался. Англия, Голландия, Италия и Германия были для него больше домом, чем его родная страна.

Тринадцать лет путешествий привели его опять в Англию. Его первый визит туда десять лет назад стал настоящим триумфом. Его приняла королева, во всех литературных кругах говорили о нем, и, несмотря на его плохой английский, он в скором времени стал центром любого собрания, где только появлялся. Так же было и в этот раз, за исключением того, что теперь свет рампы не особо его привлекал. Признание он принимал спокойно, но больше был склонен к тому, чтобы найти тихий уголок, где сможет посидеть спокойно и понаблюдать.

Гэдшилл, летний дом Чарльза Диккенса и его жены, был для него убежищем. Двое мужчин стали близкими друзьями, и около пяти недель Андерсен гостил в загородном доме. Девять детей Диккенсов были его постоянными спутниками в прогулках по зеленым лужайкам, а так же собаки, непрерывно следовавшие за ним по загородным лугам. А по вечерам, когда Диккенс и его друг Уилки Коллинз устраивали в сенном сарае театральное любительское представление, Ханс Кристиан сидел с миссис Диккенс и ее старшей дочерью в саду, наблюдая за светлячками и вдыхая чудесный аромат роз.

В это ночь, когда из сарая раздавались иногда реплики актеров, Андерсен рассказывал сказку. Он удобно расположился в большом кресле, а белые платья его слушательниц казались огромными цветами в темноте. Андерсен время от времени замолкал и прислушивался к шуму воды. Но на этот раз пауза была слишком долгой.

— Но это не может быть концом истории, мистер Андерсен! — запротестовала Кэти. — Король не мог выйти на улицу абсолютно голым!

Ханс улыбнулся в темноте.

— Почему же? Он же не мог признаться, что одежды были невидимы для него, так как хитрые ткачи, которые на самом деле были просто обманщиками и ворами, сказали, что одежду может видеть только тот, кто умен и находится на своем месте. Поэтому королю приходилось делать вид, что на нем великолепный богатый костюм.

Кэти радостно рассмеялась.

— А что сказали люди?

— Они говорили: «Как прекрасны новые одежды короля! Какой шлейф спадает с его плеч!» Ни одно из платьев его величества никогда не удостаивалось подобного успеха. «Но король-то голый», — вдруг воскликнул маленький мальчик. «Слышали, что сказал мальчик?» — спросил его отец. И все стали шепотом передавать друг другу слова мальчишки. «Но король же голый!» — в конце концов закричали все люди. Это сильно задело его величество, так как он чувствовал, что они говорили правду. Но король говорил себе: «Я должен идти дальше вместе с процессией». Поэтому он гордо поднял голову и продолжал идти, а его камердинеры еще сильнее вцепились в шлейф, которого не существовало.

Странный голос Ханса замолчал. Единственным звуком было стрекотание сверчка почти под самыми его ногами.

— И это конец? — спросила миссис Диккенс своим сочным голосом.

— Да, — согласился поэт.

— По моему мнению, этот король был пустоголовый болван, — задумчиво произнесла она.

Андерсен рассмеялся:

— Да, позор для человечества.

— Но никто не будет разгуливать голышом по улице, думая, что на самом деле одет, — практично заявила миссис Диккенс.

— Не в прямом смысле, — согласился Андерсен, — но, фигурально выражаясь, со многими из нас именно так и происходит. Для одного такого я и посвятил эту сказку. Это некий датский писатель, который считает себя одетым в одежды поэзии.

— А он узнал себя? — спросила Кэти.

— Думаю, что да. Он был очень осторожен, чтобы не упомянуть мне об этом.

Обе дамы рассмеялись вместе с ним. Затем миссис Диккенс произнесла своим спокойным тоном:

— Я надеюсь, вы никогда не опишете меня в одной из своих двусмысленных историй. Я не так умна, чтобы узнать себя, но не хочу, чтобы все другие смеялись надо мной у меня за спиной.

Кэти сжала руку матери.

— Боже, мама, что вы говорите. Наш друг Ханс Кристиан никогда ничего дурного не напишет о вас!

— Конечно, нет. Вы были мне прекрасным другом, миссис Диккенс. Вы открыли для меня свой дом и сделали меня почетным гостем в кругу вашей семьи.

— Но мы так рады, что вы гостите у нас, — воскликнула Кэти. — Никто не умеет рассказывать таких прекрасных историй, как вы. Даже Бэби полюбил вас! Помните, когда вы появились здесь первый раз, он сказал, что вытолкнет вас в окно? А сегодня он мне говорил, что втолкнет вас в окно снова. Это для него очень высокая похвала!

Миссис Диккенс добавила:

— Ему трудно угодить, как и твоему отцу!

На некоторое время повисло молчание, которое нарушил лишь вздох высокого человека в кресле.

— Как я завидую вашему счастью!

— Моему счастью? — удивленно повторила миссис Диккенс.

Ханс махнул рукой.

— Вашему дому, вашей семье. У меня ничего этого нет. Никогда раньше я не чувствовал такой необходимости иметь семью, мне так нужно, чтобы рядом со мной были люди. Временами, когда я путешествую, мне кажется, что друзей вполне достаточно, но теперь я чувствую себя очень одиноким. Я старый холостяк с молодым сердцем.

— Но у вас есть слава и уважение, — напомнила ему миссис Диккенс, размышляя, как надо обращаться с Андерсеном, находящимся в таком расположении духа.

— Да, это то, чего я хотел. Человек не может иметь все на свете.

— Нет, — неуверенно ответила она. Затем ей в голову пришла удачная мысль. — Но, может быть, еще не поздно. Вы можете кого-нибудь найти…

— Уже слишком поздно, — прервал ее Ханс. И она могла представить его печальное лицо, которое скрывала тьма. — Моя зима приближается, белые пчелы кружатся, и с каждым прошедшим годом появляется все больше и больше седых волос.

— Нельзя впадать в отчаяние, мистер Андерсен, — сказала Кэти. — Возраст бессилен перед вами. Вы такой же, как и мой Пан. Посмотрите, стоит и играет на своей трубочке под луной! И его не волнует, сколь много зим прошло над его головой.

Ханс ответил усталым голосом:

— Он сделан из камня, бедный парень. Или мне стоит сказать счастливый парень? Как, наверное, хорошо осознавать, что ничто не волнует тебя. Да, я согласен, лучше иметь каменное сердце, чем тот хрупкий орган, которым обладает человек.

Миссис Диккенс что-то шепнула Кэти, и та исчезла в темноте. Ханс и не заметил ее исчезновения.

— Я думаю, что вы и Пан счастливее многих остальных, — печально произнесла женщина. — За все существует компенсация. Те, кого ты любишь, могут причинить тебе сильную боль. Этой стороны медали вам удалось избежать.

Никто в ее семье никогда не слышал, чтобы она говорила подобные вещи. Она кашлянула и продолжила дальше более естественно:

— По крайней мере, у вас есть воспоминания, такие же свежие и прекрасные, как и ваша молодость.

— Воспоминания не всегда приятны, — ответил Ханс, глядя на луну. С того места, где он сидел, ему казалось, что луна приветствовала Пана. — Говорят, что печали, как оковы, охватывают человека. Я верю в это. То же самое и с памятью. Она сковывает тебя по рукам и ногам, а свою голову кладет тебе на сердце.

Миссис Диккенс заерзала на скамейке. Почему не идет Чарльз? Неужели Кэти забыла сказать ему?

— Почему бы не вспомнить приятные вещи, мистер Андерсен. Все ваши путешествия и знакомства с королевскими персонами. У вас должно быть много хороших воспоминаний, которые не позволяют вам скучать.