Собачий переулок [Детективные романы и повесть]

— Боренька, Боренька, да что же ты так долго? Что с тобой случилось?

Он поднял свое старческое, не по-детски сморщенное личико. Говорит встревоженно:

— Ничего, Фея, не долго. Я всегда так…

— Да нет, нет, ты долго… Что с тобой…

Не договорила, потому что Боря смотрит на меня странно и со слезами на глазах:

— Феечка, я тебя очень люблю. Ты… ты не бойся, я теперь уже не брошусь в Неву. Мама скоро приедет.

Перед приходом папы стала варить картофель. Как всегда, по примеру мамы, украла от двух фунтов одну картошину. Мы каждый день делаем это. Режем сырую на тоненькие ломтики и жарим прямо на плите, поскорее, чтобы папа не пришел, и съедаем пополам всегда.

А сегодня отдаю картошину целиком:

— На, Боренька, кушай.

И опять он смотрит давешним взглядом. Даже такие же слезы в опущенных к полу глазах. Говорит почти шепотом:

— Нет, Феечка, я не буду без тебя.

7 августа

Наконец сегодня получена посылка.

Мама послала ее на мое имя, на почтамт. Получила на службе и принесла в канцелярию.

Сразу же окружили все наши:

— Фейка, Фейка, с чем она?

— Наверное, с пирогами!

— Нет, кажется, с маслом.

— Фейка, вскрой же!

А у меня вдруг пробудилась жадность. Как же! Если вскрою, надо угощать всех. Самим мало останется. Раньше я не была такая. Когда мама приехала из деревни, угощала Лельку сухарями, даже сама предложила. А теперь стала жадная.

Говорю небрежно:

— Ну, какие там пироги и масло. Просто хлеб печеный, и больше ничего…

Отпросилась со службы и поскорее домой.

Еще только вхожу во двор, а кричу уже в отворенное окно:

— Борь, Борь, иди встречать! Посылка!

Не успела раздеться, а Боря, сразу порозовевший, взре зает холст и бормочет под нос:

— Ой, Фея, Фея, как хочется поскорее!

В посылке три хлебца. Один совсем маленький, другой — побольше, а третий — еще больше. Лукаво смотрю на Бориса и говорю:

— Это мама нарочно так сделала. Самый большой — папе, поменьше — мне, а самый маленький — тебе.

А он еще лукавее возражает:

— Нет, Фея, это просто так испеклось.

Разрезали самый маленький хлебец на три равные части и съели. Папина часть осталась и смотрит на меня, а я на нее.

Искоса взглядываю на Борю, а он уже приготовился и сразу поймал мой взор. Он смущенный, и я смущенная

Нерешительно говорю ему:

— Давай.

Но глазами говорю в то же время:

— Не надо, не надо! Нечестно.

Он, конечно, понимает безмолвную просьбу, но есть так хочется, и потом… Потом, у папы лишние полфунта.

— Я не знаю. Как хочешь… Давай…

Но я уже справилась с собою. Весело и громко отвечаю:

— Не стоит! Рассердится! А потом… потом, он ведь тоже голодный.

8 августа

На сегодня от вчерашней посылки не осталось и кусочка Но сегодня опять повезло.

Хлеба по карточкам не давали почти с половины июля. Все нет, нет и нет. А сегодня папа получил сразу за все дни. Входит с большим мешком за плечами и весь сияет:

— Радуйтесь, радуйтесь, ребятки, хлеба несу за все дни. Ох, устал даже тащивши…

И Боря, и я кричим в один голос:

— Сколько, сколько?

— 18 фунтов на всех.

— А нам-то, нам-то сколько?

— Вам 8 фунтов и мне 10.

Вот счастье-то ему— 10 фунтов одному, а нам на двоих 8, и лишние полфунта у него…

Но живо собираю обед. Села и заулыбалась. В руках нож, а на столе передо мной — целый хлебище. И у папы в руках нож. Тоже перед ним хлебище, и папа улыбается ему. Взглянула на Бориса, и тот улыбается, потирает ручки и бормочет:

— Поедим хлебца-то сейчас, поедим!

И вдруг замечаю, что в папином хлебище что-то маловато для 10 фунтов. С наслаждением режу свой хлеб и спрашиваю папу:

— Папочка, что-то у вас больно мало? Тут нет десяти фунтов.

Он говорит с улыбкой, совсем как у Бори:

— Да я, дурень этакий, получил хлеб и крепился, крепился, а потом и съел фунта с два еще на заводе.

У Бориса тоже вырывается с визгом:

— Ох, и мы сейчас поедим, поедим!..

Папа отрезал себе такой толстый кусок, что я даже залюбовалась. Прямо приятно сделалось, когда вспомнила, какие тоненькие ломтики он отрезал раньше. Господи, если бы всегда так!.. Папа бы не был тогда эгоистом. Хорошо бы было как!

А он жует свой толстый кусок беззубым ртом и говорит с ласковой улыбкой:

— Вот что, ребятки…

Мы оба перебиваем:

— А что, что такое, папочка?

— Да вот что. Вы уж сегодня не жалейте, досыта ешьте. А завтра-то уж распределяйте. К утру кусочек, и к вечеру кусочек. Вот как я.

— Мм-да, мм-да, мм-да…

За несчастной похлебкой съели с Борисом фунта по два хлеба. После обеда папа на радостях посылает в чайную. Против обыкновения нужно взять по две порции чаю и по две конфетки… Ведь хлеба много, и можно много пить чаю…

За чаем измерила глазами папин кусок и свой. Наш уже совсем маленький. Ласкаю его глазами, и хочется еще есть.

С уверенным видом говорю Борису:

— Ну, как, больше не хочешь? Я думаю, на завтра оставим? Да, Боря?

Но Боря говорит:

— Нет, Феечка, еще по маленькому-маленькому кусочку. Мы вкусную тюрьку устроим в стакане. В тюрьку-то меньше хлеба пойдет. Верно, давай, Фея!..

А Фее только того и надо.

— Ну, ладно, что уж с тобой делать; давай, давай.

Режу хлеб. Фу, фу, хотела отрезать по маленькому, а вышло опять по толстому, толстому куску! И всего-то у нас осталось фунта три. Жаль-то как!

Верчу с сожалением свой кусок в руке, а Борису говорю небрежно:

— Ну, уж если есть — так есть, а жалеть нечего. Правда, Борис?

— Мм-да, мм-да, Фея, правда…

Папа тщательно завернул свой хлеб в бумагу. Встал и говорит:

— Слава тебе, Господи, сытехонек сегодня.

А следом встаем и мы. Показываю Борису на свой живот и говорю с улыбкой во все лицо:

— Борь, у тебя тут полно? Сыт, наверное?..

— Ой, Феечка, сыт… А знаешь, нижняя-то корочка вкусная. Смотри, какая поджаристая.

— Ах ты, плут этакий! Ну, ладно, давай нижнюю корочку, а теперь все-таки уберем, а то все съедим.

— Да, да, Феечка, надо убрать.

Папа отяжелел совсем. Не раздеваясь, не сняв даже сапог, лежит на кровати, курит трубку и читает газету. Нет-нет и взглянет на нас поверх очков, и улыбнется ласково. Мы с Борисом забились в уголок. Без умолку трещим о маме и смеемся от сытости. Через полчаса-час вдруг чувствую, что опять голодна, страшно голодна. Сказать об этом Борису? — нехорошо. Папа завтра даст нотацию. «Вот, — скажет, — большая, не могла удержаться. Хоть бы Борис, — ему простительно»…

Решила, что Борису не скажу и не буду есть хлеба, а только пойду взгляну на кусок в шкафу.

Встала. Нарочно зевнула и иду. А Борис сразу:

— Ты куда?

— Сиди здесь, я сейчас приду.

Смотрит лукаво, улыбается и говорит:

— Ишь какая, и я пойду.

— Ах ты, дрянь мальчишка! Не проведешь. Ну, ладно, пойдем. Еще по кусочку.

Отрезала и говорю:

— Борь, а Борь, ну и дураки мы с тобою! Весь хлеб съедим.

— Ой, нет, Феечка, я думаю, что мы очень умные.

И еще лукавее поглядывает на меня.

— Ах ты, поросенок этакий! Пойдем скорее спать, а то все съедим.

— Пойдем, Феечка.

Борька захватил хлеб зубами и странно-лихорадочно за торопился. Раздевается, а хлеб все не выпускает из зубов Спрашиваю его с удивлением:

— Ты что так торопишься?

— А знаешь, Феюшенька, я буду в постели лежать и есть хлеб. Правда, ведь хорошо? Лежишь и ешь, а он тебе прямо в горло идет.

Оба забрались под одеяло. Лежим и шепчемся. Хлеб откусываем маленькими кусочками. И вдруг замечаю, что Борис спит, а в руке у него недоеденный кусочек.

Доела и его кусочек. Уже стала засыпать, когда в другом углу заворочался, закряхтел отец. Приоткрыла засыпающий глаз, а папа, в одном белье, пробирается куда-то бесшумно. Господи, да куда же это он? Стало страшно.