Вилла Рубейн. Остров фарисеев

Он собрал все фотографии Антонии — любительские групповые снимки, сделанные миссис Деннант — и спрятал их в карман охотничьей куртки. На одном из снимков Антония стояла возле своего маленького брата, который сидел на садовой ограде, свесив ноги. В ее полузакрытых глазах, в округлости ее шеи и чуть выдающемся вперед подбородке была какая-то холодная настороженность словно она охраняла сорванца, взобравшегося на высокую стену. Шелтон положил эту фотографию отдельно, чтобы смотреть на нее каждый день, утром и вечером, как люди молятся богу.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

•

В СЕЛЬСКОЙ АНГЛИИ

ГЛАВА XVI

ЧИНОВНИК ИЗ ИНДИИ

Неделю спустя Шелтон очутился однажды утром у стен Принстаунской тюрьмы.

Он и раньше видел эту зловещую каменную клетку. Но сегодня вид мрачного здания застал его врасплох: оно так не вязалось с волшебными впечатлениями от утренней прогулки по вересковым зарослям, от древних курганов и кукования запоздалой кукушки. Шелтон свернул с панели и, спустившись в ров, пошел вдоль стен тюрьмы, разглядывая их с каким-то болезненным любопытством.

Так вот она, система, с помощью которой людей заставляют подчиняться воле общества. И тут Шелтон внезапно понял, что все идеи и правила, которыми, как им кажется, повседневно руководствуются его соотечественники-христиане, на самом деле обессмысливаются и сводятся на нет в каждой ячейке тех сот, что мы именуем Обществом. Евангельские заповеди, вроде той, что гласит «Кто из вас без греха, пусть первый бросит камень!», признаны неприменимыми в жизни, и признали их таковыми пэры и судьи, епископы и государственные деятели, торговцы и мужья — иными словами, все истинные христиане Англии.

«М-да, — подумал Шелтон, словно открыв новую истину, — чем более христианской считает себя нация, тем менее она следует принципам христианства».

Общество — это благотворительное учреждение, которое не дает ничего даром и очень мало дает за грош — да и то только из страха!

Шелтон взобрался на ограду и, усевшись на ней, принялся наблюдать за тюремным надзирателем, который медленно чистил красно-желтое яблоко. Выражение его лица с массивной нижней челюстью, манера стоять, широко расставив крепкие ноги, слегка нагнув голову, — все свидетельствовало о том, что это подлинный столп Общества. Не обращая ни малейшего внимания на пристальный взгляд Шелтона, он следил за тоненькой полоской кожуры, которая все ниже и ниже свисала с яблока, пока упругой спиралью не упала на землю, распластавшись на ней, словно игрушечная змейка. Потом он надкусил яблоко, рот у него был огромный, зубы неровные. Он явно считал себя неизмеримо выше всех окружающих. Нахмурившись, Шелтон медленно слез с ограды и пошел прочь.

Спускаясь с холма, он снова остановился, заметив группу заключенных, работавших в поле. Они медленно двигались, словно в каком-то грустном танце, а за изгородью, со всех четырех сторон окружавшей поле, расхаживали вооруженные ружьями часовые. Точно такое же зрелище можно было бы увидеть во времена Римской империи, только у часовых вместо ружей были бы копья.

Пока Шелтон стоял и смотрел на них, с ним поравнялся какой-то человек, быстро шагавший по дороге, и спросил, далеко ли до Эксетера. Его круглое лицо, продолговатые карие глаза, с интересом смотревшие на мир из-под нависших бровей, остриженные волосы и короткая шея показались Шелтону знакомыми.

— Ваша фамилия, случайно, не Крокер?

— Да ведь это Грач! — воскликнул путник, протягивая руку. — Сколько времени не встречались — с окончания университета!

Они крепко пожали друг другу руки. В университете Крокер занимал комнату как раз над Шелтоном и часто не давал ему спать по ночам, играя на гобое.

— Откуда вы свалились?

— Из Индии. Получил длительный отпуск. Послушайте, вам в эту сторону? Пойдемте вместе.

И они пошли очень быстро, с каждой минутой все ускоряя шаг.

— Куда вы так торопитесь? — спросил Шелтон.

— В Лондон.

— О, всего только в Лондои?!

— Я решил добраться туда за неделю. — Вы что ж, тренируетесь?

— Нет.

— Ну, так вы убьете себя такой ходьбой.

Крокер только усмехнулся в ответ. Выражение его глаз встревожило Шелтона: в них было вдохновенное упорство. «Все такой же мечтатель! подумал он. — Вот бедняга!»

— Ну, как же вам жилось в Индии? — спросил он.

— Да видите ли, болел чумой, — рассеянно ответил Крокер.

— Боже милостивый! — воскликнул Шелтон.

Крокер улыбнулся.

— Подхватил ее, когда работал на голоде, — сказал он.

— Так… Голод и чума! — сказал Шелтон. — Что же, вы там, видно, в самом деле считаете, что приносите какую-то пользу?

Крокер с удивлением посмотрел на него и потом скромно ответил:

— Нам очень прилично платят.

— Да, это, конечно, самое главное, — в тон ему заметил Шелтон.

Помолчав немного, Крокер спросил, глядя прямо перед собой:

— А вы что же думаете, что мы не приносим там никакой пользы?

— Я не авторитет в этом вопросе, но, говоря откровенно, полагаю, что не приносите.

Крокер, видимо, был озадачен.

— Почему же это? — резко спросил он.

Шелтону не очень хотелось излагать свои взгляды, и он промолчал.

— Почему вы считаете, что мы не приносим пользы в Индии? — повторил его приятель.

— А разве можно навязать прогресс какому-нибудь народу со стороны? грубовато спросил Шелтон.

Чиновник из Индии дружелюбно, но не без удивления посмотрел на Шелтона и заметил:

— Вы ничуть не изменились, старина!

— Ну, нет, — сказал Шелтон, — так просто вы от меня не отделаетесь. Укажите мне хотя бы один народ или даже одного человека, который бы достиг чего-то, не приложив к тому собственных усилий.

— Выходит, все мы злодеи, — проворчал Крокер.

— Вот именно, — сказал Шелтон. — Мы подчиняем себе народы, чья культура в корне отлична от нашей, и задерживаем их естественное развитие, навязывая им культуру, возникшую сообразно с нашими условиями жизни. Представьте себе, что, увидев в оранжерее тропический папоротник, вы говорите: «Мне вредна такая жара, следовательно, она должна быть вредна и папоротнику. Возьму-ка я вырою его и посажу снаружи на свежем воздухе».

— Так, значит, по-вашему, нужно отказаться от Индии? — в упор спросил чиновник.

— Я вовсе не сказал этого, но говорить, что мы приносим Индии пользу, это… гм…

Крокер сдвинул брови, стараясь уяснить себе точку зрения Шелтона.

— Ну, послушайте: стали бы мы управлять Индией, если бы это не было нам выгодно? Нет. Так вот: говорить, что мы управляем страной ради наживы, — это цинично, хотя в циничных высказываниях обычно содержится доля правды; но называть управление страной, которое приносит нам большие барыши, великой и благородной миссией — это лицемерие. Если я ударю вас под ложечку ради собственной выгоды, — ну, что ж, таков закон природы, но сказать, что это пошло вам на пользу, — на это я не способен.

— Нет, нет, — с испугом возразил Крокер. — Вы не убедите меня, что мы не приносим пользы в Индии.

— Одну минуту. Весь вопрос в том, как на это взглянуть. Вы смотрите на это как непосредственный участник событий. А вы отойдите подальше и полюбуйтесь. Вы наносите Индии удар под ложечку и заявляете, что это добродетельный поступок. Ну, а теперь поглядим, что же будет дальше: либо Индия не отдышится от вашего удара и умрет преждевременной смертью, либо она отдышится, и тогда ваш удар, то есть, я хочу сказать, ваш труд — во всяком случае, его моральное значение — окажется сведенным на нет, а ведь вы могли бы приложить свой труд там, где он не пропал бы даром.

— Разве вы не сторонник империи? — спросил не на шутку встревоженный Крокер.

— Право, не знаю, но я не разглагольствую о благах, которыми мы оделяем другие народы.

— В таком случае вы, значит, не верите ни в абстрактную правоту, ни в справедливость?

— Скажите на милость, какое отношение к Индии имеют наши понятия о правоте или справедливости?