Избранные произведения

— Да! Да! Свенсен, распоряжайтесь тут, как найдете нужным; по мере надобности телеграфируйте; ключи мои в конторке.

В дверях он оглянулся и крикнул:

— Да, вот еще важное поручение, Свенсен. Зайдите к моей матушке и скажите ей, да, скажите только, что «все устроилось».

С этими словами он выбежал из конторы.

Старый Свенсен стоял молча и смотрел ему вслед, растирая воображаемый табак между указательным и большим пальцами, как он обычно делал в затруднительных обстоятельствах.

Все двери настежь, один стул в кабинете принципала опрокинут, а сам принципал в шляпе и с зонтиком уже на пути в Париж, и вслед за ним мчится Томас с холщовым мешком; перед кассиром разбросаны желтые обертки от пачек банкнот и свертков золота, словно, кассу только что ограбили, а когда старый Свенсен взглянул на письмо, испорченное им от изумления в тот момент, когда принципал вбежал в контору, он заметил на своих пальцах большую чернильную кляксу. А между тем уже лет тридцать, как у старого Свенсена не бывало клякс на руках. Вероятно, принципал задел его пером. Старый бухгалтер несколько раз переводил глаза с кляксы на весь окружающий беспорядок и обратно на кляксу и, наконец, повторил медленно и явственно, словно заклинание, которое должно было вывести его из этого бредового состояния:

— Зайдите к моей матери и скажите, что все устроилось.

Но когда он, часом позже, предстал перед фру Ворше в ее лавочке, случилось нечто еще более странное: не успел он произнести магическое «все устроилось», как фру Ворше бросилась к нему и поцеловала его прямо в губы.

Поцелуй да еще в придачу клякса сделали этот день незабываемым для старого Свенсена, и он впредь вел счет времени от этой достопримечательной даты.

В тот же день по почте пришло, среди других, маленькое письмецо, адресованное Мортену Гарману; он распечатал письмо, странно улыбнулся и отослал его жене.

В конверте Фанни нашла две карточки: на первой стояло женское имя — фамилия была знакома Фанни, это было одно из самых богатых семейств столицы, на второй карточке стояло: «Георг Дэлфин».

Молодая женщина подошла к зеркалу с карточкой Дэлфина в руках и стала внимательно наблюдать за своим лицом. Она чувствовала, что непритворные страдания, которые она пережила из-за него, превращаются в обиду и горечь. Но все это происходило в ее душе, а на лице не отражалось почти ничего. Она приучила себя к таким упражнениям перед зеркалом; на этот раз ей предстояло решительное испытание — и она это испытание выдержала. Только мелкие морщинки около глаз стали чуть заметнее; но Фанни улыбнулась, и они стали очаровательными. Никакое душевное потрясение не должно было вредить ее красоте, и, несмотря на эти шесть лет боли и горечи, она выпрямилась и стояла перед зеркалом спокойная и прекрасная, как всегда, вполне владея собой. Вошел домашний врач.

— Вы говорили с моим мужем, доктор?

— Нет, фру! Он жалуется на что-нибудь?

— Жалуется ли он на что-нибудь! Меня просто удивляет ваш вопрос! — резко сказала Фанни. — Неужели вы не видите, что он истомлен, что он перенапрягает силы; ему нужно в этом же году поехать в Карлсбад, иначе он погибнет!

— Да, да, фру Гарман! — сказал доктор добродушно. — Это безусловно принесло бы ему пользу. Но вы ведь знаете, он всегда отвечает, что у него нет времени и…

— Пустяки, — сказала фру Фанни и отвернулась, — неужели врач не может преодолеть такие возражения!

Доктор сразу же пошел в контору и перепугал Мортена до такой степени, что отъезд был назначен на следующую неделю.

«Исчезновение» Якоба Ворше, как назвали его отъезд, вызвало много разговоров, но удивление достигло предела, когда пришла телеграмма о его помолвке с фрекен Ракел Гарман. Одновременно он просил Мортена приготовить все к свадьбе, так как они рассчитывали венчаться сразу после возвращения на родину. Мортен ответил, по совету жены, что доктор «приказывает» ему немедленно ехать в Карлсбад, и предложил помолвленным встретиться с ними в Копенгагене и обвенчаться там. На это последовало согласие, и день свадьбы был назначен.

Мортен очень одобрял этот брак. Все эти шесть лет он много раз подумывал о совете, который покойный отец дал ему в последние дни своей жизни: принять Якоба Ворше в компаньоны. Мортен никогда никому не говорил об этом. Такой проект казался ему унизительным. Теперь все устроилось само собой и наилучшим образом, именно когда он собирался уехать. Ворше теперь сможет войти в курс дел, пока он, Мортен, будет отсутствовать. В делах фирмы было несколько нечистоплотных махинаций, которых Мортен стыдился. Он считал, что легче разрешить такие вопросы письменно.

И вот Якоб Ворше и Ракел Гарман обвенчались в Копенгагене. Габриель тоже был там. Он некоторое время работал в какой-то конторе в Англии. Помолвленные вызвали его телеграммой, и он встретил их в Кельне. Было уже почти решено, что Габриель займет место Ракел в конторе «Barnett brothers» в Париже, и юноша был очень доволен.

Свадебный обед устроили в одном из больших зал гостиницы «Angleterre», [38] около Королевского нового рынка. Настроение у всех было веселое, и Мортен произнес речь о том, что фирма Гарман и Ворше снова «соответствует своему названию».

— А как мой старый недруг Олбом? — воскликнул Габриель за десертом.

— О! Он все тот же! — ответил Мортен. — Он недавно произнес яростную речь в одном обществе по поводу «династии Гарманов». Он очень оскорблен, что его теперь никогда не приглашают.

— Бедный Олбом! — сказал Габриель задумчиво. Он был очень счастлив, и ему хотелось всем делать приятное. Он сел к столу у окна и очень прилежно и тщательно нарисовал статую короля на площади. Он решил преподнести этот рисунок адъюнкту Олбому.

На следующий день все разъехались: Мортен и Фанни — в Карлсбад, Габриель — в Англию, чтобы подготовиться к переезду, а новобрачные — в Норвегию.

На пристани Якоба и Ракел ожидала прекрасная коляска с новым кучером и новыми лошадьми, а в коляске сидела фру Ворше в шелковом платье и новой шляпе. Все это она заказала по телеграфу в Копенгагене комиссионеру фирмы, у которого уже давно хранились деньги, предназначенные ею специально для этого.

На козлах блестящей коляски сидел господин Самюельсен и весь съеживался от смущения. Его невозможно было заставить сесть рядом с фру Ворше. Ему казалось, что и без этого все это какое-то безумие.

Вокруг, конечно, стояла толпа мальчишек, чтобы посмотреть на лошадей и чтобы не упустить робкого Питера Нилкена. Вдруг один из маленьких каналий придумал самый лучший способ подразнить свою жертву: не спеть песню — этого они не решались, — а только двигать губами, произнося слова шепотом. Этот совет был одобрен всеми, и несчастный господин Самюельсен мог прочитать на губах «хора» знакомую песенку:

От этого можно было сойти с ума!

Наконец пароход подошел к пристани. Новобрачные сели в коляску и поехали в город. Фру Ворше все время смеялась сквозь слезы и, сияющая, кланялась во все стороны. Когда коляска повернула к дому, новая шляпа фру Ворше сползла на левое ухо и, наконец, упала на землю, когда коляска остановилась.

Добрый господин Самюельсен прыгал вокруг, страстно желая помочь дамам; но он запутался обеими ногами в лентах шляпы, несмотря на то, что уже заранее заметил эту опасность.

Трудновато было вести фру Ворше вверх по лестнице — так безудержно она смеялась; но смеялись все: смеялся кучер, смеялись горничные, смеялись новобрачные, все, кроме господина Самюельсена.

Он шел сзади всех и, опустив глаза, нес за одну ленту новую шляпу мадам, между тем как другая лента волочилась по лестнице, — новую, дорогую шляпу, которая уже больше не была шляпой!