Айвангу

– Ты кто такой? – грубо окликнул вошедшего мужчина.

– Где твои дети? – спросил Айвангу Гальгану.

– В садике они, мои деточки, – пьяным голосом ответила Гальгана и заплакала.

– Перестань реветь! – крикнул мужчина. – А ты убирайся отсюда! Чего ходишь? Экимыл уйна!

– Не гони его! – закричала Гальгана. – Это друг моего мужа!

Одноглазый соскочил с кровати и схватил свою одежду.

– В таком случае я ухожу, – и бросился в дверь.

Гальгана была пьяна. Размазав по лицу слезы, она закричала на Айвангу:

– Ты зачем пришел сюда? Я не твоя жена! Бедный мой Алим. Он умер черный, как будто сделанный из моржовой кожи… А мне потом Пряжкин говорит: освобождай квартиру. Где жить, куда пойти? Еле взяли на работу в столовую… И комнатку эту дали. Ох, горько мне, Айвангу! Кому я теперь нужна такая?

– Не надо так говорить, – ласково сказал Айвангу. – Поспи немного, а потом поговорим.

Гальгана всхлипнула и закрыла глаза.

Айвангу сходил в магазин, купил там пачку сахара, хлеб и масло. Подумав, он взял еще и плитку прессованного чаю.

Оттуда он хотел было зайти в райком посоветоваться, как помочь Гальгане, но не решился: час уже поздний, и все, наверно, разошлись. Можно бы пойти к Белову домой, но еще неизвестно, как он отнесется к тому, что его беспокоят в нерабочее время. Вон Громук. Если охотники пришли поздно, сколько ни уговаривай, ни за что не разрешит открыть магазин. У него один ответ: «Мое время кончилось».

Жаль Гальгану. Если ее оставить здесь, она пропадет, и неизвестно еще, что будет с ее детьми. Такая молодая и такая несчастная!

У Алима же все родственники еще в двадцатых годах переселились на остров Врангеля. Куда такую на остров? Там охотятся, живут в ярангах, а Гальгана отвыкла от чукотской жизни.

С такими мыслями Айвангу подошел к дверям и услышал детские голоса. Это его обрадовало: значит, Гальгана взяла детей из сада. Он постучался и вошел. За столом двое чумазых детей ели кашу прямо из кастрюли. Третьего Гальгана кормила грудью.

Увидя Айвангу, Гальгана смущенно запахнула платье.

Живи она в яранге, ей и в голову не пришло бы стыдиться мужчины.

Айвангу оглядел комнату. Из всех углов выглядывала бедность и запустение. Видимо, здесь неделями не подметали и не убирали.

– Надо бы убрать немного, – сказал он с легким укором.

– Все некогда, – виновато оправдывалась Гальгана. – С утра бегу на работу. До работы надо ребятишек в сад, в ясли отправить. Вернешься, крутишься, крутишься… Покормить надо, заштопать одежду. Новую купить не на что, а старая все рвется и рвется. Трудно мне здесь. Уехала бы в селение, да некуда, – родители померли, ярангу снесли… в позапрошлом году ездила туда в отпуск, когда Алим был жив. Нету ничего.

Гальгана всхлипнула.

– Гальгана, ты не плачь… Поедем в наше селение, в Тэпкэн. Пока поживешь у меня, – неожиданно решил Айвангу.

Гальгана быстро утерла слезы.

– У тебя ведь жена.

– Неужели ты думаешь, что я тебя по старому обычаю хочу взять второй женой? – Айвангу усмехнулся.

– Нет, я так не думаю. Просто тебе будет трудно, тесно…

– Все будет хорошо, – ободрил ее Айвангу. – Я ведь живу с Рауленой и сыном в пристройке. В пологе же – только отец с матерью. Ну, согласна? Или тебе трудно вернуться в ярангу?

– Я тебя понимаю, Айвангу, – тихо промолвила Гальгана. – Очень я рада, но только… Что люди будут говорить?..

– Это их забота, а я должен о вас заботиться, потому что Алим был моим другом.

Сборы были недолги, и через два дня на попутной шхуне Айвангу и Гальгана с детьми отплыли в Тэпкэн.

– Большая семья, – уважительно сказал капитан, когда пассажиры заняли места в кубрике.

Гальгана только улыбнулась. Вообще в последние дни она только и делала, что улыбалась. Она даже как будто расцвела и похорошела.

– Ты еще очень красивая женщина, – сказал Айвангу, заставив ее густо покраснеть.

С приближением к Тэпкэну у Айвангу в душе росло беспокойство – как-то отнесется ко всему этому Раулена? О родителях Айвангу не беспокоился – они добрые и отзывчивые люди, но жена… А вдруг Гальгана проболтается, начнет вспоминать прошлое? Говорят, что женщины долго помнят это. А предупредить ее – значит обидеть.

В Тэпкэне принято встречать каждое приходящее судно. Но в этот день Айвангу показалось, что у прибойной черты собрались все жители селения.

– Это Гальгана, – опередил все вопросы Айвангу и громко сказал жене: – Она поживет у нас. У нее умер муж.

Раулена как-то боком глянула на Гальгану, но вещи перенести в ярангу помогла.

Дети Гальганы никогда не видели древнего жилища своих предков. Они с удивлением смотрели на горящий костер.

– А дом не сгорит? – спросил мальчик.

А девчушка захлопала в ладоши.

– В палатке будем жить!

– Это не палатка, а яранга, – поправил ее Алеша. – А вот тут наша комната.

Дети быстро сдружились, только у Раулены с Гальганой разговор никак не клеился. Они даже избегали смотреть друг на друга.

Гальгана давно отучилась от всего, что умеет делать женщина, живущая в яранге. Утром она долго разводила костер и так дула на огонь, что пепел разлетался по всему чоттагину.

Раулена ворчала, нисколько не заботясь о том, что Гальгана ее услышит. Айвангу отозвал жену в комнату и попробовал пристыдить жену.

– Ты ее защищаешь, как будто она твоя жена, а не я! – огрызнулась Раулена.

– Ты несправедлива, Раулена, – терпеливо убеждал ее Айвангу. – Я знаю, мне тоже было бы неприятно, если бы ты вдруг привела мужчину с тремя детьми в нашу ярангу. Но если бы ты сказала, что он муж твоей умершей подруги, я бы сделал так, чтобы в нашем доме никто не знал нужды.

Айвангу не мог без жалости смотреть, как ели мясо изголодавшиеся ребятишки. Но еще горше было видеть, что Гальгана чувствует себя неуютно в чужом жилище. Вместе с Рауленой она ходила разделывать добычу на берег моря. Неделю после этого она ничего не могла делать – порезала руки. Айвангу попытался пристроить Гальгану уборщицей на полярную станцию, но из этого ничего не вышло.

Как-то он разговорился с пекарем Пашковым. Айвангу пожаловался, что вот никак не может устроить на работу жену друга.

– Пришли ее в пекарню, – предложил Пашков. – Мне как раз утвердили помощника. Может быть, подойдет? Хотя хлеб по-настоящему может испечь только мужчина, но никто из чукчей не хочет ко мне пойти в ученики. Боятся, что ли, ответственности?

– Должно быть, так, – польстил пекарю Айвангу, обрадованный, что выход из затруднительного положения нашелся.

Дома он с радостью сообщил новость Гальгане и предупредил, что пекарь человек строгий.

– Я буду очень стараться.

На следующее утро, надев самое лучшее свое платье и повязав голову белым платком, она отправилась в пекарню. Вернулась она поздно, довольная, с большим пышным, еще горячим караваем.

– Понравилось тебе там? – спросил ее Айвангу.

– Очень! Пашков такой добрый человек, хорошо учит.

С того дня, как Гальгана пошла работать в пекарню, в яранге Сэйвытэгина установился мир. Раулена совершенно переменилась к Гальгане, и Айвангу заметил, что у них даже появились какие-то общие секреты.

Кончилось лето. Моржи собирались на лежбище. В селении запретили шуметь и стрелять, в особенности при южном ветре.

Айвангу теперь часто поднимался на высокую гору и оттуда наблюдал в бинокль, как у лежбищной косы кипела вода: огромные клыкастые животные вползали на гальку и, тяжело переваливаясь, искали себе место поудобнее.

В ярангах точили копья, чистили мясные хранилища – • увэраны. Возле каждого жилища женщины разостлали зимние пологи, зашивали дыры, меняли истлевшие куски оленьей шкуры. Возле ручья, на южных склонах холмов рвали крепкую, как моржовый ус, траву, набивали ею маты, связывали в пучки, чтобы обложить ими пологи.