Записки покойника

Я иду не по цветам, а по корням, поливая их. И, работая над ролью, надо идти прежде всего по корню. Моя теория теперь — отнять все роли и с этого начинать».

147

...стал предлагать мне написать сцену дуэли на шпагах в моей пьесе. — Булгаков, видимо, иронизирует над такими высказываниями Станиславского, как после просмотра пьесы «Мольер» 5 марта 1935 г.: «У Мольера физического наступления, драки очень много, но наряду с этим надо дать и гениальные его черты, в смехе, что ли, дать, — не знаю, а то так он получается только драчун какой-то. В первом акте он дерется, бьет Бутона, во втором акте бьет Муаррона, в приемной короля у него дуэль...»

Закончилась же эта беседа так:

«К. С. Все есть для исполнения большого хорошего спектакля. Но надо доработать. Если же оставить в таком виде, как сейчас, то это филиал. А осталось немного доработать и актерам, и автору.

Б у л г а ко в. Ведь уже пять лет тянется это, сил больше нет.

К. С. Я вас понимаю. Я сам уже тридцать лет пишу книгу и дописался до такого состояния, что сам ничего не понимаю... Приходит момент, когда автор сам перестает себя понимать. Может быть, и жестоко с моей стороны требовать доработки, но это необходимо».

148

...если теория Ивана Васильевича непогрешима... — По сути, роман обрывается на очень важном месте — автор пытается разобраться в «теории Ивана Васильевича». Трудно сказать, почему Булгаков прекратил свое исследование, но, на наш взгляд, примечательны следующие строки из дневника Елены Сергеевны (3 мая 1939 г.): «Вчера было чтение у Вильямсов „Записок покойника". Давно уже Самосуд просил об этом, и вот наконец вчера это состоялось... Миша прочитал несколько отрывков, причем глава „Репетиция с Иваном Васильевичем" имела совершенно бешеный успех (несколько позже Елена Сергеевна запишет, что Самосуд о романе „все время кричит: гениально!!" — В. Л.). Самосуд тут же выдумал, что Миша должен прочитать эту главу для всего Большого театра, а объявить можно, что это описана репетиция в периферийном театре.

Ему так понравилась мысль, что он может всенародно опорочить систему Станиславского, что он все готов отдать, чтобы это чтение состоялось. Но Миша, конечно, сказал, что читать не будет» (выделено нами. — В. Л.).

Вскоре Булгаков вообще прекратил чтения «Записок покойника».