Человеческая комедия

делах. Уж не знаю, как это случилось, но он совсем меня околдовал, и в девять часов вечера, выходя из гостиной де Гриньона, я пообещал, что завтра утром свезу его к Гобсеку. Этот златоуст де Трай сумел просто с волшебной ловкостью опутать меня своими речами, ввертывая в них, и всегда очень к месту, такие слова, как “честь”, “благородство”, “графиня”, “порядочная женщина”, “добродетель”, “несчастье”, “отчаяние” и так далее. Утром, проснувшись, я попытался вспомнить, что я наговорил вчера, и с трудом мог собраться с мыслями. Наконец я припомнил, что, кажется, дочь одного из моих клиентов попала в беду и может лишиться доброго имени, уважения и любви супруга, если нынче утром до двенадцати часов не достанет пятидесяти тысяч франков. Тут были замешаны и карточные долги, и счета каретника, и какие-то растраты… Мой обаятельный собутыльник заверял меня, что эта дама довольно богата и за несколько лет сумеет бережливостью возместить урон, который нанесла своему состоянию. И только тут я понял, почему мой приятель так настойчиво приглашал меня к себе. Но, признаюсь, к стыду своему, мне и на ум не приходило, что сам Гобсек был весьма заинтересован в примирении с блистательным денди. Едва я успел встать с постели, явился господин де Трай.

- Граф, - сказал я, когда мы обменялись обычными любезностями, - я, право, не понимаю, зачем вам нужно, чтобы я привел вас к Гобсеку, - ведь он самый учтивый и самый безобидный из всех ростовщиков. Он вам даст денег, если они есть у него, вернее, если вы представите ему достаточные гарантии.

- Господин Дервиль, - ответил де Трай, - я не намерен насильно требовать от вас этой услуги, хотя вчера вы обещали мне оказать ее.

“Гром и молния! - мысленно воскликнул я.- Неужели я дам этому человеку повод думать, будто я не умею

держать слово!” - Вчера я имел честь объяснить вам, что очень некстати поссорился с папашей Гобсеком, - заметил де Трай.- Ведь во всем Париже, кроме него, не найдется такого финансиста, который в конце месяца, пока не подведен баланс, может выложить в одну минуту сотню тысяч. Вот я и попросил вас помирить меня с ним. Но не будем больше говорить об этом…

И господин де Трай, посмотрев на меня с учтиво-оскорбительной усмешкой, направился к двери.

- Я поеду с вами к Гобсеку, - сказал я.

Когда мы приехали на улицу де-Грэ, денди все озирался вокруг с таким странным, напряженным вниманием, и взгляд его выражал такую тревогу, что я был поражен. Он то бледнел, то краснел, то вдруг желтизна проступала у него на лице, а лишь только он завидел подъезд Гобсека, на лбу у него заблестели капельки пота. Когда мы выскочили из кабриолета, из-за угла на улицу де-Грэ завернул фиакр. Ястребиным своим взором молодой щеголь сразу разглядел в уголке кареты женскую фигуру, на его лице вспыхнула почти звериная радость. Он подозвал проходившего мимо мальчишку и поручил ему подержать лошадь. Мы поднялись по лестнице и вошли к старику дисконтеру.

- Господин Гобсек, - сказал я, - вот я привел к вам одного из самых близких моих друзей. (Бойтесь его, как дьявола, - шепнул я на ухо старику.) Надеюсь, по моей просьбе вы возвратите ему доброе свое расположение (за обычные проценты) и выручите его из беды (если это вам выгодно).

Господин де Трай низко поклонился ростовщику, сел и, приготовляясь выслушать его, принял изящно-угодливую позу царедворца, которая пленила бы кого угодно, но мой Гобсек сидел в кресле у камелька все так же неподвижно, все такой же бесстрастный. Он походил на статую Вольтера в перистиле Французской комедии,

освещенную вечерними огнями. В качестве приветствия он лишь слегка приподнял истрепанный картуз, всегда покрывавший его голову, и мелькнувшая полоска голого черепа, желтого, как старый мрамор, довершила это сходство.

- Деньги у меня есть только для моих постоянных клиентов, - сказал он.

- Так вы, значит, очень разгневались, что я к другим пошел разоряться? - улыбнувшись, отозвался граф.

- Разоряться? - с иронией переспросил Гобсек.

-Вы хотите сказать, что у кого в кармане свистит, тому и разоряться нечего? А вы попробуйте-ка сыскать в Париже человека с таким вот солидным капиталом, как у меня! - воскликнул этот фат и, встав, повернулся на каблуках.

Шутовская его выходка, имевшая почти серьезный смысл, нисколько, однако, не расшевелила Гобсека.

-А кто у меня самые закадычные друзья?-продолжал де Трай. - Госпожа Ронкероль, де Марсе, Франкессини, оба Ванденееа, Ажуда-Пинто -словом, самые блестящие в Париже молодые люди. Я неизменный партнер за карточным столом одного принца и хорошо известного вам посланника. Я собираю доход в Лондоне, в Карлсбаде, в Бадене, в Бате. Великолепный промысел! Разве не верно?

- Верно.

- Вы со мной обращаетесь, как с губкой, черт подери!

Даете мне пропитаться золотом в светском обществе, а в трудную для меня минуту возьмете да выжмете. Но смотрите, ведь и с вами то же самое случится. Смерть и вас выжмет, как губку.

- Возможно.

- Да если б не расточители, что бы вы делали? Мы с вами друг для друг необходимы, как душа и тело.

- Правильно.

- Ну, дайте руку, помиримся, папаша Гобсек. И проявите великодушие, если все это возможно, верно и правильно.

- Вы пришли ко мне, -холодно ответил ростовщик, - только потому, что Жирар, Пальма, Вербруст и Жигонне по горло сыты вашими векселями и всем их навязывают, даже с убытком для себя в пятьдесят процентов. Но выложили-то они вам, по всей вероятности, только половину номинала, значит, векселя ваши и двадцати пяти процентов не стоят. Нет, нет. Слуга покорный! Куда это годится? - продолжал Гобсек.- Разве можно ссудить хоть грош человеку, у которого долгов на триста тысяч франков, а за душой ни сантима? Третьего дня на балу у барона Нусингена вы проиграли в карты десять тысяч.

-Милостивый государь,-ответил граф, с редкостной наглостью смерив его взглядом, - мои дела вас не касаются. Долг платежом красен.

- Верно.

- Мои векселя всегда будут оплачены.

- Возможно.

- И в данном случае весь вопрос сводится для вас к одному: могу я ил и не могу представить вам достаточный залог под ссуду на ту сумму, которую я хотел бы занять?

- Правильно.

С улицы донесся шум подъезжавшего к дому экипажа.

- Сейчас я принесу вам кое-что, и вы, думается мне, будете вполне удовлетворены, - сказал де Трай и выбежал из комнаты.

- О сын мой! - воскликнул Гобсек, вскочив и пожимая мне руку. - Если заклад у него ценный, ты спас мне жизнь! Ведь я чуть не умер! Вербруст и Жигонне вздумали сыграть со мной шутку. Но благодаря тебе я сам нынче вечером посмеюсь над ними.

В радости этого старика было что-то жуткое. Впервые он так ликовал при мне, и, как ни мимолетно было это

мгновение торжества, оно никогда не изгладится из моей памяти.

-Сделайте одолжение, побудьте-ка здесь, -добавил Гобсек.- Хотя при мне пистолеты и я уверен в своей меткости, потому что мне случалось и на тигра ходить и на палубе корабля драться в абордажной схватке не на жизнь, а на смерть, я все-таки побаиваюсь этого элегантного мерзавца.

Он подошел к письменному столу и сел в кресло. Лицо его вновь стало бледным и спокойным.

- Так, так! - сказал он, повернувшись ко мне.- Вы, несомненно, увидите сейчас ту красавицу, о которой я когда-то рассказывал вам. Я слышу в коридоре шаги аристократических ножек.

В самом деле, молодой франт вошел, ведя под руку даму, и я сразу узнал в ней одну из дочерей старика Горио, а по описанию Гобсека, ту самую графиню, в чью опочивальню он проник однажды. Она же сначала не заметила меня, так как я стоял в оконной нише и тотчас повернулся лицом к стеклу.

Войдя в сырую и темную комнату ростовщика, графиня бросила недоверчивый взгляд на Максима де Трай. Она была так хороша, что я, невзирая на все ее прегрешения, пожалел ее. Видно было, что сердце у нее щемит от ужасных мук, и ее гордое лицо с благородными чертами искажала плохо скрытая боль. Молодой щеголь стал ее злым гением. Я подивился прозорливости Гобсека, - уже четыре года назад он предугадал судьбу этих двух людей по первому их векселю. “Вероятно, это чудовище с ангельским лицом, - думал я, - властвует над ней, пользуясь всеми ее слабостями: тщеславием, ревностью, жаждой наслаждений, светской суетностью..,”