Все люди смертны

— Жаль, — сказала Анни.

— Ничего, вот снимусь в двух-трех фильмах и заставлю их принять мое настоящее лицо.

— И что, Дюлак очарован?

— Их не так-то легко очаровать. Ненавижу барышников! — процедила Регина сквозь зубы.

— Только не устраивайте скандала, — с тревогой сказала Анни. — Не пейте много и не теряйте контроль над собой.

— Я буду терпелива как ангел. Буду смеяться над каждой шуткой Дюлака. Если надо переспать с ним, я готова.

Анни расхохоталась:

— Не стоит заходить так далеко!

— Не важно. Я продамся и оптом, и в розницу. Она бросила взгляд в зеркальце на стене над раковиной. — У меня нет времени ждать, — сказала она.

В дверь позвонили. Анни метнулась в прихожую, а Регина продолжала рассматривать себя в зеркало; она терпеть не могла эту прическу и макияж в духе кинозвезд; она ненавидела приклеенные улыбки и светские интонации. Это унизительно! — рассердилась она, но потом подумала: позже отомщу за себя.

— Это не мадам Лафоре, — сообщила Анни.

— А кто же? — спросила Регина.

— Это йог.

— Фоска? Зачем он сюда явился? Ты хоть не провела его в гостиную?

— Нет, он ждет в прихожей.

Пройдя туда, Регина закрыла за собой дверь кухни.

— Дорогой мой Фоска, — холодно произнесла она, — мне жаль, но я никак не могу принять вас сейчас. Я просила вас не приходить сюда.

— Я только хотел справиться, не больны ли вы. Я вас не видел вот уже три дня.

Во взгляде Регины сквозило раздражение. Он мял шляпу в руках. В габардиновом плаще он выглядел ряженым.

— Можно было позвонить, — сухо произнесла она.

— Я хотел знать.

— Ну вот, теперь вы знаете. Прошу меня простить, но сегодня вечером у меня званый ужин, и это очень важно. Я загляну к вам, когда улучу минуту.

Он улыбнулся:

— Ужин — это не так важно.

— Речь идет о моей карьере, — пояснила она, — о сенсационном дебюте в кино.

— Кино — это тоже не столь важно.

— Значит, то, что вы собираетесь мне сообщить, куда важнее? — резко бросила Регина.

— Ах, это ведь вы так захотели, — сказал он. — Прежде для меня ничто не имело значения.

Вновь позвонили в дверь.

— Пройдите сюда, — сказала Регина, подталкивая его к кухне. — Скажи, что я сейчас буду, — велела она Анни.

Фоска улыбнулся:

— Славно пахнет!

Он взял из вазы лиловый птифур и отправил в рот.

— Если у вас есть что мне сказать, говорите, но поскорее, — сказала она.

Он ласково посмотрел на нее:

— Вы заставили меня приехать в Париж. Вы не оставляли меня в покое, стремясь вернуть к жизни. Так вот, теперь следовало бы сделать эту жизнь сносной. Не стоит тянуть три дня, воздерживаясь от визитов ко мне.

— Три дня — небольшой срок, — сказала она.

— Для меня долгий. Поймите, у меня нет другого дела, кроме как ждать вас.

— Тем хуже для вас, — ответила она. — У меня масса дел… Не могу же я заниматься вами с утра до вечера.

— Вы сами этого хотели, — сказал он. — Вы пожелали, чтобы я смотрел на вас. Все прочее отступило в тень. Но вы существуете, а во мне пустота.

— Так я ставлю суфле? — спросила Анни.

— Сейчас сядем за стол, — сказала Регина. — Послушайте, — обратилась она к Фоске, — давайте поговорим позже. Я скоро навещу вас.

— Завтра, — сказал он.

— Ладно, завтра.

— В котором часу?

— Около трех.

Она легонько подталкивала его к выходу.

— Мне хотелось бы увидеться с вами прямо сейчас, — сказал он и с улыбкой добавил: — Я ухожу. Но вы должны прийти ко мне.

— Приду, — сказала она и захлопнула за ним дверь. — Каков наглец! — сказала она Анни. — Он способен дожидаться меня вечно. Если вдруг заявится сюда, не впускайте.

— Бедняга, совсем с ума сошел, — сказала Анни.

— Да нет, выглядит он нормально.

— У него такие странные глаза.

— Но я ведь не сестра милосердия, — заметила Регина.

Войдя в гостиную, она, улыбаясь, направилась к мадам Лафоре.

— Простите меня, — сказала она, — представьте, меня удерживал йог.

— Надо было пригласить его сюда, — предложил Дюлак.

Все дружно рассмеялись.

— Еще водки? — предложила Анни.

— Охотно.

Отпив глоток, Регина свернулась калачиком у камина. Тепло разлилось по телу, ей было хорошо. По радио на «ТСФ» нежно играл джаз. Анни зажгла небольшую настольную лампу и принялась раскладывать карты. Регина просто смотрела на пламя, на стены студии, где плясали угловатые тени, и чувствовала себя счастливой. Репетиция прошла отлично. Обычно скупой на комплименты, Лафоре сердечно поздравил ее; «Розалинда» должна иметь успех, а после этого можно надеяться на многое. Я близка к цели, подумала она, улыбаясь. У себя дома, в Розэ, устроившись у огня, она не раз клялась себе: «Я буду любима, я прославлюсь»; теперь ей хотелось взять за руку ту пылкую девочку, привести в эту комнату и сказать ей: «Я сдержала твои обещания. Вот кем ты стала».

— Звонят в дверь, — сказала Анни.

— Пойди посмотри, кто там.

Анни метнулась в кухню. Там, встав на стул, можно было в квадратное окошечко увидеть, кто стоит на лестничной площадке.

— Это йог.

— Этого я и боялась. Не открывай, — велела Регина.

Звонок раздался снова.

— Он всю ночь будет звонить, — сказала Анни.

— Ему надоест в конце концов.

После паузы последовала серия коротких и долгих звонков, и вновь наступила тишина.

— Вот видишь, он ушел, — сказала Регина.

Она закуталась в халат и вновь устроилась на ковре. Но дверного звонка оказалось достаточно, чтобы омрачить совершенство минуты. Теперь надоедливый мир стоял за дверью и уединение Регины было нарушено. Она оглядела обтянутый пергаментом абажур, японские маски, все некогда выбранные ею безделушки, напоминавшие о драгоценных мгновениях; все это умолкло, воспоминания о пережитых минутах увяли, и нынешний миг был тоже загублен. Пылкая девочка умерла, жадная до жизни молодая женщина умирала, и той великой актрисе, которой она так страстно хотела стать, предстояло то же самое. Может, люди какое-то время еще будут помнить ее имя, но тот особый вкус жизни на ее губах, красоту и фантасмагорию алых языков пламени воспоминание не сможет воскресить.

— Послушайте, — растерянно выговорила Анни, оторвавшись от карт, — в вашей комнате какой-то шум.

Регина посмотрела на дверь. Дверная ручка повернулась.

— Не бойтесь, — сказал Фоска. — Простите, вы, кажется, не слышали, как я звонил в дверь.

— Вот чертовщина! — воскликнула Анни.

— Нет, — ответил Фоска, — я просто забрался в окно.

Регина встала:

— Мне жаль, что окно оказалось открытым.

— Пришлось разбить форточку, — пояснил Фоска.

Он улыбнулся. Она тоже.

— И вы не побоялись? — спросила она.

— Нет, мне вообще не страшно. Впрочем, это не моя заслуга.

Она указала на кресло и наполнила бокалы:

— Садитесь.

Фоска сел. Он забрался на третий этаж с риском сломать себе шею, волосы взлохмачены, лицо блестит от пота, розовая хлопчатая рубашка. Преимущество явно было на его стороне.

— Анни, ты можешь идти спать, — сказала Регина.

Та, наклонившись, поцеловала ее в щеку:

— Если что понадобится, звоните.

— Да. Приятных снов, — откликнулась Регина.

Дверь закрылась, Регина повернулась к Фоске:

— Итак?

— Вот видите, — сказал он, — от меня не так просто избавиться. Если вы больше не приходите повидать меня, я могу прийти сам. Дверь закрыта — значит, я вхожу через окно.

— Придется забаррикадировать окна, — холодно проронила она.

— Буду ждать вас под дверью, следовать за вами на улице…

— И чего вы этим добьетесь?

— Увижу вас, услышу ваш голос. — Он поднялся и подошел к ее креслу. — Буду касаться вас, — сказал он, ухватив ее за плечи.

— Не стоит сжимать так сильно, — сказала она. — Вас, видимо, не волнует, что по отношению ко мне вы ведете себя отвратительно?

— Какая разница? — Он смотрел на нее с жалостью. — Вы скоро умрете, и все ваши мысли вместе с вами.