Старое предание (Роман из жизни IX века)

Лицо старика было спокойно и важно, загорелая кожа казалась потрескавшейся, такой густой сетью избороздили её складки и морщины. Над серыми глазами топорщились кустики косматых бровей. Из ворота рубахи видна была такая же коричневая и морщинистая, как лицо, иссохшая шея, которую обвивали, словно змеи, синие жилы, набухшие под кожей.

Рыжий заметил старца, когда тот грозно прикрикнул на собак, посохом отгоняя их назад. Путники остановились, с любопытством осматриваясь.

— Привет вам, старый Виш, — сказал, не слезая с лошади, старший, слегка склонив голову, — привет вам. Велите прогнать ваших псов во двор, не то они нас разорвут… Мы с вами старые знакомые и добрые друзья и хоть не свои, но и не враги. — Он проговорил это, медленно подбирая слова, на ломаном языке полабских сербов [5], стараясь всем своим видом и выражением лица выказать благодушие.

Старик взглянул на него, не отвечая. С сердитым окриком стал он гнать во двор собак, которые рычали и, уставясь на приезжих, скалили зубы, готовые ринуться на них. Они не хотели уходить. Хозяин хлопнул в ладоши… Тотчас из-за тына показалась стриженая голова работника. Выслушав приказание, он кликнул собак, загнал их во двор и запер за ними ворота… Слышно было, как они лают и воют в сарае.

— Здорово, Хенго. Что ж это вы снова заехали в такую даль, к нам в леса? — спросил хозяин.

Рыжий, не торопясь, слез с коня, бросил поводья мальчику, который ещё не спешился, и медленно подошёл к старику.

— Да что! Таскаешься этак по свету, ну и любопытно поглядеть, как люди живут, — начал он, — а заодно, может, и какая-нибудь мена подвернётся. Лучше мирно обменять то, чего у одних в избытке, а у других нехватка, нежели нападать с оружием и выдирать вместе с жизнью… Вы знаете, я человек мирный, вожу что кому требуется… лишь бы пропитаться…

Старик призадумался.

— Не больно-то у нас есть что менять… Мехов и шкур, верно, вдосталь и у вас, а янтаря у нас самих немного. Да и не очень мы привычны к тому, что вы возите, обходимся тем, что есть, и довольны. Костяная игла шьёт не хуже железной.

Уставясь в землю, старик снова задумался.

— Да ведь я вам нужное доставляю, — неторопливо говорил Хенго. — Где же вы достанете всё, что делается из железа, если мы не будем вам привозить?.. До Винеды [6] далеко…

— Будто нет у нас камня, рога и кости, — возразил Виш, вздыхая. — Было время, люди этим обходились и хорошо жили… А как стали вы да другие приезжать, возить свои побрякушки, так и испортили наших женщин; уж им подавай и блестящие бусы на шею, и гладкие иглы, и пуговицы, и прочие безделки; теперь ни одна без них шагу не ступит. И это бы ещё полбеды, — продолжал он, больше глядя в землю, чем на приезжего купца, — да вы… вы к нам дорогу разведываете, тайны наши выпытываете… а тем же путём, что пришли к нам с побрякушками, можно и напасть на нас.

Хенго, блеснув глазами, украдкой смерил взглядом старика и засмеялся.

— Пустые опасения, — сказал он. — Никто и не думает на вас нападать… Я езжу не чужое подсматривать, а своё менять. Вы ведь меня знаете, не впервой мне гостить у старого Виша… Я друг вам… и жена моя была вашей же крови, сербиянка… а от неё у меня вон этот малый, и хоть не знает он вашего языка, все же в его жилах течёт и та, материнская, кровь.

Виш, сидевший на камне, показал Хенго на другой, лежавший напротив, и покачал головой.

— Жена ваша была сербиянка с Лабы, — отозвался он, — вы уже говорили мне об этом. А как вы её взяли, а? Верно, не по её воле?

Хенго снова засмеялся.

— Вы старый человек, — ответил он, — вам этого толковать не приходится. Где же это на свете спрашивают девок, какова их воля? Где же не силой берут себе жён? Так оно делается и у вас, и у нас, и во всем свете… Да и нет у них своей воли.

— Нет, не везде, — возразил старик. — Молодым, верно, воли не дают, а старых у нас почитают. И хоть в разуме им отказано, так зато духи говорят их устами и ведомо им больше, чем вам… вот этим… ведуньям нашим…

Он тряхнул головой; оба помолчали.

— Хотел я просить у вас пристанища на ночь, — снова заговорил Хенго. — Что у меня в узлах, я покажу вам. Захотите что взять — хорошо, а не сладимся, тоже ссориться не станем.

— Об этом и просить не надо, — вставая, воскликнул Виш. — Кто однажды ночевал под нашим кровом, всегда тут найдёт прибежище. Мы гостям рады. Пшеничная лепёшка, пиво и мясо у нас найдутся, а бабы уже и вечернюю трапезу готовят. Идёмте со мной.

Виш поднялся с камня и, пропустив гостя вперёд, направился к воротам.

II

Между тем как старец, сидя на камне, беседовал с пришельцем из края, который тут называли страной «немых», не знающих языка, из-за тына со всех сторон стали выглядывать головы любопытных.

Редко случалось, чтобы в такую даль, вглубь дремучих лесов, осмелился забраться чужеземец. Оттого, когда показались незнакомые люди на конях, а работник загнал собак в сарай, все, кто жил в усадьбе, сбежались — хоть издали, хоть сквозь щели в плетне или вскарабкавшись на тын — поглазеть на чужака.

Мелькали белые повойники женщин, зеленые венки на девичьих косах, длинные волосы мужчин и стриженые

головы парней, а среди них из-под косматых вихров, падавших на лбы, испуганные глазёнки детей. Головы вдруг поднимались — и исчезали, показывались — ив ужасе прятались… Даже старухи выглядывали из-за плетня и, дрожа от страха перед чужим, рвали траву, бросали её по ветру с комьями земли и сплёвывали далеко вперёд, чтобы отвести сглаз.

Старая Яга — так звали жену Виша, увидев, что он ведёт к воротам рыжего гостя, бросилась навстречу и, закрываясь фартуком, отчаянно закивала мужу, показывая, что хочет ему что-то сказать. Они уже подходили к воротам, но, прежде чем их отперли, старуха загородила им дорогу.

— Зачем ты ведёшь сюда немца, чужака? — испуганно зашептала она. — Кто знает, что у него с собой? И какую может он навести порчу?

— Да это все тот, Хенго с Лабы, что привозил ожерелья, булавки и ножи, а ведь ничего с нами не сделалось… Его нечего бояться: кто гонится за наживой, тому не до колдовства.

— Неверно ты говоришь, старик, — возразила Вишова, — такие-то хуже тех, что нападают с ножами да с палицами. Ну, да воля твоя, не моя…

И она, что-то бормоча, быстро повернула к усадьбе, не оглядываясь. Только войдя во внутренний дворик, она замахала бабам, которые забились по углам, и все бросились врассыпную, прячась кто куда. Во дворе остались лишь несколько работников да два сына хозяина.

Хенго вошёл, озираясь со страхом, но с виду держался храбрецом.

Мальчишка его, не слезая с лошади, въехал за ним во двор. Все стояли и, с любопытством глядя на них, вполголоса переговаривались.

Виш повёл рыжего в дом.

Старая бревенчатая изба, проконопаченная мхом, стояла посередине, возвышаясь среди других построек; в дверях с высоким порогом, по старинному обычаю, не было никакого запора, потому что их никогда не запирали. Из сеней влево вела дверца в просторную горницу. Пол в ней был земляной, гладко убитый и устланный свежей травой; в глубине виднелся сложенный из камня очаг, в котором никогда не угасал огонь. Дым из него поднимался кверху через щели в крыше. Стены и балки под потолком почернели от сажи. Кругом вдоль стен тянулись лавки, прилаженные к пням… В углу стоял большой стол, а за ним дежа для квашни, покрытая белой полотняной тряпкой. Над ней висели засохшие венки и пучки каких-то трав. На столе под вышитым рушником лежал початый каравай хлеба и возле него нож. У дверей на лавке стояло ведро с водой и ковш. В углу, в глубине, между прикрытых тряпками кадушек стояли небольшие жернова.

Маленькое окошко, закрывавшееся ставнем изнутри, было теперь распахнуто настежь, и в него пробивался скудный свет, достаточный, однако, чтобы в горнице можно было осмотреться.