Дева и цыган

Снова залезли они в тесную машину, ноги у них во время прогулки застыли. Промелькнул лес, шпиль тихой церквушки. Миновали широкие ворота, за ними — мост. Дальше начинались каменные дома большой деревни, стояла она у самой реки. Трудно и долго ехали по раскисшей дороге. За крупными скалами не видать солнца. Слева бежит говорливая река, справа — либо утес, либо лесистый холм.

Кроны деревьев склонялись над самой дорогой, она пошла в гору, и Лео переключил скорость. Медленно поползла машина вверх по белесой грязи. Наверху склона прилепились каменные домики деревушки Глиняный Холм, там на перекрестке с давних времен сохранилось распятие, стоявшее на приступке. От домов доносился аромат свежих булочек. Все дальше, все выше забиралась машина, с крутых, осыпающихся склонов ей кланялись поникшие от дождя деревья и папоротник. Но вот раздвинулись крутые холмы, нет больше деревьев, лишь чахлые былинки на невысоких, сложенных из тесаного камня межах-оградах. Они подъезжали к мысу Бонсалл.

Некоторое время молчали. По обочине дорога поросла травой, дальше бежала низкая каменная ограда, а по самой хребтовине холма вилась, поднимаясь к вершине, тоже сложенная из камня стена. Она словно подпирала низко нависшее небо.

Машина вырвалась на голую вершину, под самый купол серого неба.

— Ну что, остановимся на минутку? — крикнул Лео.

— Конечно! — разом воскликнули девушки.

Снова вылезли из машины, осмотрелись. Места эти они прекрасно знали. Но уж так повелось: приехал на мыс — непременно погляди окрест.

Холмы внизу — точно костяшки сжатых в кулак пальцев. Долины — как впадинки меж ними, тесные и мрачные, больше похожие на ущелья. Вот из скалистых глубин, словно из преисподней, клубами повалил дым — то медленно шел на север поезд. До вершин долетал дробный с тук колес, множимый раскатистым эхом. А вот глухой знакомый удар — взрывают в карьере.

Непоседа Лео уже торопил в обратный путь:

— Ну что, поехали! А то к чаю в Амбердейл не успеем. Или, может, где ближе перекусим!

Но все предпочли Амбердейл.

— Какой дорогой вернемся? Верхней, через перевал, или нижней?

Всякий раз перед ними этот выбор. Наконец решили, что поедут через перевал.

И машина отважно двинулась вперед. Они взобрались на самую хребтовину, выше — одно лишь небо. А внизу мелькали «костяшки» и «впадинки» холмов и долин. Внизу — весь мир. А здесь только голые вершины да сочно-зеленая трава по склонам. Как вены на руке, ветвились старые каменные ограды-межи, местами они уже порушились, кое-где видны следы былых свинцовых разработок и рудников. Вон каменный фермерский дом на отшибе, ощетинившийся редкими куцыми деревьями. Вдалеке серые каменные квадратики домов почти сливались — там деревня. На полях паслись унылые отары черных овец, все тихо и недвижно. Крыша Англии! И как всякая крыша — холодная, безжизненная. А под крышей этой теснятся графства.

— «И многоцветье пестрых графств окинуть взором!» — пробормотала Иветта.

Особого многоцветья что-то не видно. Невесть откуда вылетела стая грачей. Поди промышляли на пашне, там много навоза. Машина ехала вдоль сложенного из камней парапета, с другой стороны простирались луга. Компания примолкла; каменные межи внизу составляли затейливый узор, тропинки белыми полосками прочертили склоны, что вели в сокрытые сейчас от глаза долины.

Впереди ехала легкая повозка. Правил мужчина, а по обочине шагала крепкая старуха с узлом за спиной. Вот они поравнялись и сразу заняли всю узкую дорогу — не разъехаться. Лео резко нажал на гудок. Возница обернулся, старуха лишь прибавила шагу.

У Иветты екнуло сердце. Цыган. Черноволосый, красивый, движения небрежно-ленивы. Наземь он не соскочил, лишь смерил компанию взглядом из-под козырька кепки. И обернулся-то словно нехотя, и смерил их взглядом в упор, не стесняясь, но равнодушно. У него был тонкий прямой нос, густые черные усы, на шее — яркий красно-желтый шелковый платок. Вот цыган что-то коротко сказал старухе. Она ловко остановилась, потом повернулась к сидящим в машине — они подъехали едва не вплотную. Лео еще раз настойчиво просигналил. Замелькал пестрый платок — старуха припустила за повозкой. Цыган повернулся к ним спиной и, небрежно поведя плечом, поднял вожжи, дорогу, однако, не уступил. Машина едва не врезалась в задок повозки. На вопли гудка и скрежет тормозов цыган обернулся, рассмеялся и что-то крикнул — на смуглом лице сверкнули белые зубы. Потом небрежно махнул смуглой рукой.

— Дайте проехать! — прокричал Лео.

В ответ цыган мягко осадил лошадь, повозка стала, вконец перегородив дорогу. Сама лошадь была хорошо ухожена, под стать и темно-зеленая повозка, ладная и опрятная.

Разъяренному Лео пришлось еще раз затормозить.

— Не желают ли красавицы барышни, чтобы им погадали? — улыбаясь, спросил цыган. Но в черных глазах улыбки не было, пристальным взглядом обошел он всех, задержавшись на юном, нежном лице Иветты. На миг она поймала этот бесстрастный, до неприличия прямой взгляд, почувствовала, до чего безразличны цыгану люди вроде Боба и Лео, и в груди вдруг занялось жаркое пламя. Подумалось: он сильнее меня! Только что ему до этого.

— Погадайте! Непременно погадайте! — тут же крикнула Люсиль.

— Погадайте! Погадайте! — подхватили и остальные девушки.

— А про время забыли? — напомнил Лео.

— К черту это дурацкое время! Надо воспользоваться случаем! — горячо возразила Люсиль.

— Ну, если вам все равно, когда возвращаться, мне — тем более, — великодушно уступил Лео.

А цыган все сидел, развалясь на повозке и разглядывая молодые лица. Потом мягко спрыгнул с облучка, размялся. Было ему слегка за тридцать, одет по-своему щеголевато: короткая двубортная охотничья куртка грубой шерсти, темно-зеленая с черным, облегающие темные брюки, черные сапоги и темно-зеленая кепка, большой желто-красный шейный платок. Был в одежде его некий изыск и особый, цыганский шик. Удался мужчина и лицом. На стародавний цыганский манер он чуть чванливо подбирал подбородок. На юных путников он больше не обращал внимания — взяв чалую под уздцы, повел ее вместе с повозкой на обочину. Только сейчас приметили девушки в глубоком овраге близ дороги два цыганских фургона, снятых с колес, дымок костра. Иветта проворно выскочила из машины. Овраг этот получился из заброшенного карьера на скалистом склоне ниже дороги, и туда, как в нору, забрались на зимовку цыгане. Всего у них оказалось три фургона. Позади они соорудили навес из ветвей — стойло для лошадей. Он прилепился к крутому утесу, выходившему пологой частью к дороге. На дне карьера там и сям высились груды щебня, кое-где уже пробилась трава. Укромнее и удобнее для зимовки места не найти.

Старуха с узлом открыла дверь одного из фургонов и вошла. Тотчас высунулись две черноволосые детские головки. Цыган что-то коротко крикнул и стал заводить повозку в карьер. Вышел старик — видно, распрягать лошадей. Молодой цыган подошел к самому новому фургону, взошел на приступку и скрылся за дверью. Подле на привязи сидела охотничья пятнистая — белая с коричневым — собака. Она поднялась навстречу Лео и Бобу и грозно зарычала. И сразу же на крыльцо выпорхнула, вильнув оборками широчайшей зеленой юбки, смуглолицая цыганка: голова повязана розовой шалью, в ушах — крупные золотые серьги. Смуглое продолговатое лицо ее привлекало вызывающей, но несколько угрюмой, хищной красотой. Так вызывающе красивы бывают испанские цыгане-кочевники.

— Добрый день вам, дамы и господа! — проговорила она, беззастенчиво, словно добычу, разглядывая девушек.

Те поздоровались.

— Кто из юных красавиц первой хочет узнать судьбу? С чьей ручки мне начать?

Цыганка была высока и порой еще вытягивала шею в пугающе подавалась вперед. Взгляд ее, быстрый, холодный и пронизывающий, перебегал с одного лица на другое. Появился и цыган — очевидно, ее муж — с черноволосым малышом на руках. Постоял на крыльце, поигрывая крепкими мускулистыми ногами, попыхтел трубкой. На приезжих он смотрел равнодушно, словно они были далеко-далеко, и в больших, с длинными чер ными ресницами глазах читалась дерзкая надменность. У Иветты задрожали колени: несомненно, он видит ее насквозь. И она нарочито стала пристально разглядывать пятнистую собаку.