Итальянская новелла Возрождения

Боккаччо населил мир своих новелл живыми людьми; правда, типичное в их облике обычно подчеркивается с большей силой, чем индивидуальное, но важно уже само огромное разнообразие типов, живость и убедительность их действий в различных ситуациях, естественность их речи.

Боккаччо был реалистом и стремился изображать современную жизнь ярко и правдиво. «В рассказе удаление от истины происшествий сильно умаляет удовольствие слушателей», — говорил он. Следование этой истине было девизом флорентийского новеллиста.

Боккаччо создал и специфический язык новеллы. Элементами этого языка сделались образные выражения разговорной народной речи, а также народные поговорки и пословицы. Боккаччо не только первый обратился к ним, но и дал классические примеры их употребления, показал их особое значение для жанра новеллы, требующего острого, яркого и вместе с тем сжатого и энергичного языка. С тех пор как Боккаччо ввел их в обиход, сделав непременным элементом языка новеллы, ни один новеллист уже не мог обойтись без них.

Боккаччо замечательно владел трудным искусством короткого рассказа и был величайшим из всех новеллистов итальянского Возрождения. Но развитие новеллы не остановилось на Боккаччо, и после него итальянская литература выдвинула еще целый ряд выдающихся и самобытных представителей этого жанра.

Следующий этап в развитии итальянской новеллы связан с творчеством Франко Саккетти (Саккетти родился около 1335 года, умер между 1400 и 1410 годами, точную дату его смерти установить не удалось).. Как и Боккаччо, он был флорентийцем, крепко связанным с жизнью республики. Саккетти высоко чтил своего замечательного предшественника; успех «Декамерона» заставил его обратиться к собиранию фольклорного материала и созданию новелл. В последнее десятилетие XIV века он составил из этих новелл объемистый сборник. «Триста новелл» Саккетти (до нас дошло только 258) существенно отличаются от «Декамерона». Двух флорентийских новеллистов разделял небольшой, но очень бурный период, полный больших политических событий и перемен в жизни Флоренции и всей Италии.

Боккаччо творил в условиях расцвета гвельфской Флоренции, он был полон веры в ее будущее, и этим определялись его оптимизм и «добродушие», на которые так часто указывают многие буржуазные литературоведа, приписывая эти качества счастливому характеру Боккаччо и его «чисто эстетическому» (по их мнению) подходу к реальной жизни, Боккаччо был певцом нового человека — это чувствовалось даже в стиле его новелл, возвышенном и утонченном. Убежденный республиканец, он все свои силы сосредоточивал на борьбе с феодально-католическим наследием средневековья; почти никогда не критиковал он современного ему государственно-административного устройства и вообще редко затрагивал в своих новеллах вопросы политической жизни. Однако уже последние годы Боккаччо были тревожными. Противоречия между «жирным» и «тощим» народом становились острее, в итальянской политической жизни и культуре вместе с появлением тирании, призванной обуздать и подавить «тощий» народ, возникли антидемократические тенденции, началась антибюргерская реакция, которая коснулась и Боккаччо; подпав под влияние одного монаха-фанатика, Боккаччо отказался от своего «Декамерона» и написал антифеминистический (направленный против женщин) памфлет «Корбаччо» («Ворон»), в котором возрождались аскетические мотивы средневековья.

Во времена Саккетти положение стало еще хуже, В большинстве ломбардских городов к концу века установилась власть тиранов. Угроза тирании нависла и над Флоренцией: в условиях обострившейся борьбы между «жирным народом» и армией наемных рабочих республиканский строй был уже бессилен в защите буржуазии, а интересы внецеховых рабочих, чомпи (оборванцев), как их презрительно называли, он не хотел защищать. Городская «демократия» начала разлагаться и пришла в упадок. Знаменитое восстание чомпи в 1378 году до основания потрясло весь строй городской демократии и обнаружило его слабость и гнилость.

Правители Флоренции, члены Совета приоров, вообще не отличались большим рвением в государственных делах, и горожане должны были принимать особые меры, чтобы несколько активизировать выбранных ими высших должностных лиц. Очень часто, иногда каждые два месяца, приходилось менять состав членов правительства, людей большей частью малокультурных, лишенных понимания широких государственных интересов и движимых только непосредственными интересами своего цеха. Существовала даже такая мера: новоизбранных правителей подвергали на известный срок затворничеству, лишая общения с женщинами, дабы они не отвлекались от выполнения государственных дел.

В эпоху Саккетти и приоры и подеста [6] совершенно утратили свой авторитет в глазах народа. Они хотели бы служить крупной буржуазии, но необоримый страх перед народными массами, перед чомпи делал их пассивными и трусливыми. Фигура жалкого, трусливого приора или подеста становится в это время достоянием анекдота, фачеции и новеллы. Карикатурное или гротескное изображение правителей города, картины острых столкновений «жирного народа» с внецеховой рабочей беднотой, — описание участия больших масс народа в событиях городской жизни — все это сообщает новелле новое содержание и существенно изменяет ее черты, ее стиль. Она становится более активной политически, в ней явственнее слышится голос народных масс Флоренции, бурлящей, как котел.

Если Боккаччо мог тонко иронизировать над человеческой слабостью какого-нибудь не в меру сластолюбивого подеста или искусно намекал на алчность и глупость какого-нибудь нотариуса, то у Саккетти в подобных случаях не встретишь иронии, или она настолько резка, что неизменно выливается в открытую вспышку гнева. Подеста, нотариусы, приоры, священники, монахи — все те, кто угнетал и обманывал народ, изображаются у него в язвительно гротескном или карикатурном виде. Писатель яростно бранится, не скупясь на крепкие и энергичные выражения, взятые из разговорной речи.

Большой политический опыт говорил ему, что там, где ослабевает и вырождается строй городской демократии, рано или поздно устанавливается тирания. Поэтому новеллы Саккетти пронизаны чувством острого беспокойства за будущее Флоренции и дышат открытой ненавистью ко всем врагам республики.

Есть у Саккетти круг новелл, в которых его метод и стиль проявляются с особенной полнотой и яркостью. Это новеллы «происшествий». Их действие обычно начинается в людном месте, на рынке, или переносится на рынок, на городскую площадь (перед Дворцом синьории), причем в происшествие так или иначе вовлекаются большие массы народа. Начинаются эти новеллы с нарочито комического и незначительного события, как веселая жанровая сценка, но по мере своего развития обычно превращаются в острую политическую зарисовку гротескного характера. Один из лучших образцов новеллы этого типа — новелла о коне Ринуччо (новелла CLIX). Старая и тощая кляча, принадлежащая столь же старому и тощему владельцу — рыцарю Ринуччо ди Нелло, однажды произвела страшный переполох в городе: унылый россинант, неожиданно порвав привязь, бросился преследовать пробежавшую мимо кобылу. На Старом рынке, куда прибежали лошади, началась паника: купцы-суконщики стали перекидывать свой товар в глубь лавок из боязни, что «тощий народ» сможет воспользоваться суматохой и свести с ними счеты. Высшие должностные лица города начали вооружать сбиров, полагая, что вот-вот вспыхнет революция, а сами в смертельном испуге попрятались кто куда. Едва началась суматоха на Старом рынке, как тотчас же из своих кварталов туда устремились ткачи, шерстобиты, чесальщики и вступили в драку с представителями «жирного народа» — мясниками.

В этих новеллах Саккетти мастерски рисует жизнь Флоренции конца XIV века, накаленную политическую атмосферу, для которой достаточно было малейшей искры, чтобы вызвать пожар; он показывает грозно растущую силу народных масс и растерянность и трусость правителей, уже не способных поддерживать в городе порядок и мир и живущих в вечном страхе перед восстанием бедноты. С исключительным блеском передает новеллист нарастание действия и столь же искусно и остро пользуется приемами гротескного изображения в заключительных сценах, в которых появляются «отцы города», одержимые позорным страхом.