Полное собрание сочинений. Том 77. Письма1907 г.

Анатолий Фомич,

Ваше понимание царства божия совершенно согласно с моим пониманием. Очень рад был получить ваше письмо.

От всей души желаю вам постоянства на избранном вами пути жизни. Я верю, что в следовании этому пути — то благо всякого человека и всего человечества, к[отор]ое предназначено им богом.

Братски приветствую вас.

Лев Толстой.

1907

7 июля.

Печатается по копировальной книге № 7, л. 384.

Ответ на письмо инженера Анатолия Фомича Шварабовича из Коврова Владимирской губ. от 30 июня 1907 г. с вопросом: «В чем, где есть царство божие?» и изложением своей точки зрения.

* 180. Н. А. Шейерману.

1907 г. Июля 7. Я. П.

Николай Александрович,

Желаю успеха вашему начинанию и очень рад буду помочь вам, чем могу. — Буду направлять к вам людей, подходящих к вашим условиям.

Теперь же попрошу моих друзей вписать в это письмо адреса лиц, к к[оторым] советую вам обратиться.¹

Хотел бы поподробнее знать, из кого состоит теперь ваша община, и взгляды на жизнь людей, составляющих ее.

Лев Толстой.

7 июля 1907.

Печатается по копировальной книге № 7, л, 393.

Николай Александрович Шейерман — бывший помещик, разделявший религиозно-нравственные взгляды Толстого. В 1907 г. совместно с братом, В. А. Шейерманом, основал близ с. Лисичанска Бахмутского уезда Екатеринославской губ. трудовую земледельческую колонию. Через несколько лет колония распалась.

Ответ на письмо Н. А. Шейермана от 27 июня 1907 г. с известием об устройстве колонии.

¹ Адреса сообщил Н. А. Шейерману С. Д. Николаев.

* 181. Н. Баранову.

1907 г. Июля 8. Я. П.

Закон для человека состоит не во вражде, а в совершенствовании и отдельного человека и человечества.

И как всякое человеческое существо в первые времена жизни (ребячество, детство) подчиняется закону эгоистической борьбы, с возрастом всё более и более подчиняется закону разума и любви, так и всё человечество.

Лев Толстой.

8 июля 1907.

Печатается по рукописной копии.

В письме из Петербурга от 5 июля 1907 г. Н. Баранов, не соглашаясь с основными положениями статьи Толстого «К политическим деятелям» (см. т. 35), писал, что борьба в природе и среди людей является непреодолимым законом природы.

182. H. Е. Фельтену.

1907 г. Июля 9. Я. П.

Получил ваше письмо, милый Фельтен, и не скажу, что огорчен, но обеспокоен: боюсь за вас, выдержите ли вы, употребите ли на пользу самому настоящему себе это телесное лишение и страдание. Надо бы так, и по письму вашему вижу, что вы хотите, чтоб это было так. Держитесь, постарайтесь, чтобы это было так, милый друг. Есть тоже великое наслаждение и в этой духовной лодке быстро нестись по ветру воли божией, т. е. всё больше и больше сливаться так, чтобы не чувствовать ее, как не чувствуешь ветра, несясь с ним. Поразительна и грустна причина вашего заключения. То положение, которое Христос считал в его время уже не только признанным всеми, что он говорил только о дальнейшем, высшем нравственном требовании, за это положение судят и казнят теперь.

Хорошая ваша роль. Помоги вам бог.

Целую вас.

Л. Толстой.

9 июля 1907.

Печатается по копировальной книге № 7, л. 409, куда вклеена рукописная копия Ю. И. Игумновой. Впервые опубликовано А. М. Хирьяковым в его статье «Судят преступника» — «Слово» 1909, № 793 от 12 мая.

О Николае Евгеньевиче Фельтене (1884—1940) см. т. 73, стр. 179. В 1907 г., по возвращении из Англии, где он работал у В. Г. Черткова, Фельтен был привлечен к ответственности за издание статьи Толстого «Не убий», написанной в 1900 г. 3 июля 1907 г. после допроса был арестовал и помещен в одиночную камеру петербургского дома предварительного заключения. По поводу его ареста Толстой написал статью «Не убий никого» (см. т. 37).

Ответ на бодрое письмо H. Е. Фельтена от 3 июля 1907 г., написанное в первые часы его пребывания в тюрьме.

* 183. В. А. Лопухину.

1907 г. Июля 10. Я. П.

Вы были так добры, любезный Виктор Александрович, что предложили мне ваше содействие в интересующих меня делах.¹ О таком деле теперь и пишу вам. На днях был взят и посажен в тюрьму, в связи, как кажется, с убийством звегинцевских людей, Иван Григорьев Бархунов.² Сколько я знаю этого человека, и по всему, что я слышал о нем, он не может иметь никакого отношения к этому делу, а между тем его арест губит его семью, которую он содержал своим трудом, и, кроме того, возбуждает неудовольствие и укоры властям всех знающих его за самого невинного болтуна, не могущего быть причастным ни к какой политической деятельности. Если вы можете помочь его освобождению, вы сделаете доброе дело и мне большое одолжение.

Жму вам руку и желаю всего хорошего.

Лев Толстой.

10 июля 1907.

Печатается по копировальной книге № 7, л. 409, куда вклеена рукописная копия Ю. И. Игумновой.

Виктор Александрович Лопухин (р. 1868) — в 1906—1909 гг. тульский вице-губернатор.

21 июня 1907 г. были убиты двое служащих помещицы А. Е. Звегинцевой. Их убили задержанные ими лица по подозрению в краже лошадей. Убийцы скрылись, и по оговору Звегинцевой был арестован И. Г. Борхунов.

¹ Толстой сослался здесь на личную беседу с Лопухиным 21 июня, в день убийства, когда В. А. Лопухин приезжал на место происшествия и был в Ясной Поляне. Толстой вместе с ним ездил в Кочаки смотреть убитых.

² Иван Григорьевич Борхунов (а не Бархунов; р. 1875) — крестьянин с. Кочаки, близ Ясной Поляны, маляр-кровельщик. Незадолго до убийства приходил к А. Е. Звегинцевой с просьбой о работе. Звегинцева стала говорить с ним о революционном движении, о Толстом. Его ответы не понравились ей, она заявила, что «социалистам» работы не дает. Этот разговор, вероятно, и послужил поводом к тому, что Звегинцева оговорила его (единственный предлог был тот, что убитая лошадь упала около его дома). Вскоре по получении письма Толстого В. А. Лопухин отдал распоряжение об освобождении И. Г. Борхунова.

184. А. Л. Толстому.

1907 г. Июля 10. Я. П.

Письмо твое, Андрюша, давнишнее я разорвал тотчас, как прочел его. Мне было неприятно, но больше жалко тебя, и я уничтожил его и никому не говорил про него.¹ И тогда чувство неприятности от письма было меньше чувства жалости и любви к тебе, теперь же уничтожилось, исчезло совершенно неприятное чувство и осталось одно желание помочь тебе, облегчить тебе твое тяжелое положение. Maмà напрасно пишет, что я испытываю недобрые чувства к Е[катерине] В[асильевне]. Она мне точно так же, как и ты, и еще больше, чем ты, жалка мне. Не думай, чтобы в этом чувстве было осуждение или неуважение. Я слишком стар и слишком много думал, для того чтобы не понимать, что если со мной не б[ыло] в моей молодости того же, было и могло бы быть худшее, и потому не могу осуждать. Главное же то, что как вспомню о тебе и о ней — а вспоминаю часто — так сожмется сердце, и думаю: как ему тяжело теперь оторванному от всех нас. (Если же ему не тяжела эта оторванность, то тем еще хуже для него.)

Советую тебе не чуждаться нас, а приехать всё рассказать и всё, что мама̀ будет говорить (ее раздражение понятно), терпеливо выслушать и принять из него то, что справедливо, а справедливо главное.²