Приключения Перигрина Пикля

Камердинер-швейцарец, который уже совершил путешествие по Европе, был нанят для ухода за особой Перигрина. Так как Пайпс не знал французского языка, равно как и в других отношениях не годился для роли великосветского слуги, было решено, что он останется в крепости, и его место было немедленно занято лакеем-парижанином, нанятым для этой цели в Лондоне. Пайпсу как будто не понравился такой порядок вещей, и хотя он не возражал против него вслух, но очень кисло посмотрел на своего заместителя, когда тот прибыл. Однако это мрачное расположение духа постепенно рассеялось, и задолго до отъезда своего хозяина он обрел обычное спокойствие и равновесие.

Глава XXXI

Тем временем наш герой и его новый друг, вместе с достойным Джеком Хэтчуеем, ежедневно совершали экскурсии вглубь страны, посещали джентльменов, живших в окрестностях, и отправлялись с ними на охоту; все трое встречали прекрасный прием благодаря своим талантам, которые они умели приспособлять с большою легкостью к нравам и наклонностям любезных знакомых. Лейтенант был в некотором роде чудак, Перигрин обладал большим запасом жизнерадостности и добродушия, а Годфри, помимо прочих своих достоинств, уже перечисленных выше, превосходно пел песни; вот почему за этим триумвиратом ухаживали в любом обществе, как мужском, так и женском; и не будь сердца наших молодых джентльменов уже заняты, им представилось бы множество случаев проявить свое искусство в науке любви; впрочем, они не отказывались от галантных похождений, оставлявших их сердца холодными, и забавлялись интрижками, которые, по мнению распутников, сохраняют незапятнанной верность владычице души.

В разгар этих увеселений наш герой получил уведомление от своей сестры, что она рада была бы встретиться с ним завтра, в пять часов пополудни, у своей кормилицы, которая жила в коттедже по соседству с домом ее отца, ибо она лишена возможности увидеть его где-либо в другом месте ввиду строгости матери, которая подозревает о ее намерениях.

Он повиновался зову и в назначенное время явился на место свидания, где был встречен этой любезной молодой леди, которая бросилась к нему с неудержимым восторгом, обвила руками его шею и пролила потоки слез у него на груди, повторяя одни и те же слова, ибо больше не в силах была ничего выговорить: «Мой милый, милый брат!» Он обнял ее с самой почтительной братской нежностью, в свою очередь пролил слезы, уверил ее, что это одно из счастливейших мгновений в его жизни, и ласково поблагодарил ее за то, что она не последовала преподанным урокам и не подчинилась приказу, вызванному противоестественным отвращением его матери.

Он пришел в восторг, убедившись из разговора с ней, что она в значительной степени наделена чувствительностью и благоразумием, ибо с дочерней скорбью оплакивала ослепление своих родителей и выражала такой ужас и беспокойство по поводу порочного нрава своего младшего брата, какой только может питать мягкосердечная сестра. Он познакомил ее со всем, что имело отношение к его собственной судьбе; и, предполагая, что ей тяжело живется дома, среди людей, которые должны были возмущать и огорчать ее, высказал желание перевести ее в какое-нибудь другое место, где бы она могла жить с большим спокойствием и приятностью.

Она восстала против этого предложения как против меры, которая неизбежно навлечет на нее неумолимый гнев матери, чьим расположением и любовью она в настоящее время пользовалась в самой малой степени; они обсуждали различные планы поддерживать общение в будущем, как вдруг у двери раздался голос миссис Пикль.

Мисс Джулия (так звали молодую леди), видя, что ее предали, была охвачена волнением и страхом, и Перигрин едва успел ободрить ее обещанием выступить на ее защиту, как дверь распахнулась, неумолимая родительница ворвалась в комнату и в ярости бросилась прямо к своей трепещущей дочери, но сын, вмешавшись, принял на себя первый взрыв ее гнева.

Глаза ее сверкали злобным негодованием, которое мешало ей говорить и, казалось, сотрясало все ее тело; левой рукой она вцепилась ему в волосы, а правой била его по лицу, так что кровь хлынула у него из носа и изо рта, но он продолжал защищать свою сестру от побоев Гема, который напал на нее с другой стороны, видя, что брат должен защищаться. Эта атака продолжалась несколько минут с большим напором, и, наконец, Перигрин, убедившись, что ему грозит опасность быть побежденным, если он не откажется от оборонительной позиции, швырнул брата наземь; затем, отцепив руку матери от своих волос и осторожно вытолкнув ее из комнаты, запер дверь изнутри, после чего, повернувшись к Гему, выбросил его из окна, под которым задавали корм свиньям. К тому времени Джулия от ужаса едва не лишилась рассудка; она знала, что провинилась и не может питать надежды на прощение, а потому с этой минуты считала себя изгнанной из дома отца. Тщетно старался брат утешить ее, снова обещая ей свою любовь и защиту; она почитала себя бесконечно несчастной, ибо обречена была переносить вечный гнев матери, с коей до сей поры жила, и страшилась приговора света, который, как думала она, осудит ее, даже не выслушав, на основании ложных сообщений ее матери. Не желая, однако, пренебрегать имеющимися в ее распоряжении средствами предотвратить грозу, она решила умиротворить, если возможно, материнское сердце своим смирением и даже воззвать к авторитету отца, как ни был он беспомощен, прежде чем отказаться от надежды на прощение. Но добрая леди избавила ее от этих тщетных просьб, сказав ей в замочную скважину, чтобы отныне она не смела входить в родительский дом, ибо с этого часа она отрекается от нее, считая ее недостойной любви и внимания. Джулия, горько плача, пыталась смягчить суровость приговора самыми смиренными и разумными доводами, но, так как, оправдывая себя, она неизбежно должна была принять сторону старшего брата, ее усилия, вместо того чтобы разжалобить мать, только привели ее в величайшее негодование, выразившееся в ругательствах по адресу Перигрина, которого она поносила, называя закоренелым, отъявленным негодяем.

Слыша эти несправедливые обвинения, юноша задрожал всем телом от возмущения и заявил обидчице, что он считает ее достойной жалости.

— Ибо несомненно, — сказал он, — ваша дьявольская ненависть будет сурово наказана вашей собственной совестью, которая и сейчас обвиняет вас в жестокости и лживости ваших упреков. Что касается до моей сестры, я благодарю бога за то, что вам не удалось заразить ее противоестественным предубеждением, ибо она слишком справедлива, слишком добродетельна, слишком добра, чтобы впитать его, и потому вы ее отвергаете как чужую вам по крови и выгоняете беспомощную в безжалостный мир. Но и теперь ваш бесчеловечный план будет разрушен: то самое провидение, которое защитило меня от вашей жестокой ненависти, будет покровительствовать и ей, покуда я не найду нужным закрепить по закону то право на содержание, какое природа, по-видимому, даровала нам всуе. Тем временем вы можете наслаждаться, отдавая все свое внимание своему возлюбленному сыну, чьи приятные качества столь долго удостаивались вашей любви и уважения.

Эти несдержанные упреки довели его взбешенную мать почти до безумия; она осыпала его злейшими проклятиями и бесновалась, как сумасшедшая, у двери, которую пыталась взломать. В этой работе ей помогал ее любимый сын, грозивший отомстить Перигрину и яростно сражавшийся с замком, который противостоял всем их усилиям, покуда наш герой, завидев своих друзей Гантлита и Пайпса у перелаза на расстоянии одной восьмой мили от окна, не позвал их на помощь; уведомив их о том, как его осаждают, он попросил удержать его мать, чтобы ему легче было прикрыть отступление его сестры Джулии. Молодой солдат вошел и, поместившись между миссис Пикль и дверью, дал сигнал своему другу, который, взяв на руки сестру, благополучно пронес ее мимо когтей этой женщины-дракона, тогда как Пайпс со своей дубинкой держал в страхе молодого хозяина.