Эвмесвиль

Эвмесвиль — феллахское захолустье. Это избавляет нас от расходов на вооружение, но, с другой стороны, требует гибкой политики, заключающейся в лавировании между великими державами. Держать при такой ситуации армию было бы бесполезно и слишком накладно.

Система денежных отношений базируется на принципах, которые оправдали себя в лучшие времена Гелиополя. Расчет производится по двум системам: ты покупаешь и продаешь либо товары, либо энергию. За дома, землю, машины, ручной инструмент, за любой вид изделий — одним словом, за все, что является зримым и осязаемым, — плату обычно требуют в золоте. Расчетной единицей служит «кондор» — монета, которую уже по причине ее большого веса можно увидеть разве что в банках. Один кондор равен ста скуди; один скудо — это приличный дневной заработок, тогда как на двойной скудо можно уже жить, ни в чем себя не стесняя. Проститутка, если она работает в гавани, потребует за свои услуги полскудо, а в лучших борделях — и целый скудо.

Энергия же — то есть механизированный труд людей и животных или, скажем, трансляция игр и известий — оплачивается в сольдо. Золотом принято оплачивать песню или стихотворение, прозаические сочинения и произведения изобразительного искусства — а также, как уже говорилось, любовные услуги. Таким образом учитывается различие между заработком и гонораром. В сущности, речь идет лишь о формах расчета, поскольку различные величины свободно конвертируются. Они даже пересекаются внутри автоматов, когда опущенная монета может превращаться как в различные ценности, так и в определенную услугу. В Гелиополе существовала еще более высокая категория, чем золото, — металлы, которые непосредственно излучали энергию. В Эвмесвиле от технологии производства таких металлов отказались — во-первых, потому что она весьма опасна; и, во-вторых, потому что исчезли специалисты, ею владеющие. Зато в катакомбах она была доведена до совершенства. Об этом можно судить по тем скромным пробным образцам «для мирного использования» — вроде световых карандашей или термических колец, — которые импортируются оттуда. Такие предметы напоминают стеклянные бусы и зеркала, которые европейцы некогда дарили туземцам с побережий, откуда они вывозили рабов и золото.

Итак, мы расплачиваемся посредством сольдо за динамические, посредством скудо — за материальные услуги. В чем же смысл этого различия, если ту и другую монету можно обменять в любое время и в любом кассовом окошке?

Специалист по валютным вопросам — профессор Скаво, которого Домо иногда приглашает с собой в ночной бар. Из оброненных им замечаний кое-что попадает в мои записи. Хотя речь чаще всего идет о практических вопросах — например, об утечке золота, которая издавна составляет проблему торговых государств, — однако в ходе таких бесед неизбежно затрагиваются и вопросы принципиальные.

И здесь меня опять удивляет сдержанность Домо — трезвость, побуждающая его ограничиваться рассмотрением только рациональных и поддающихся измерению величин. Он принимает в расчет лишь вес золота, а не его магический ранг, очаровывающий таких людей, как Бруно. Последний как-то сказал в одном из наших ночных разговоров, что существует три «явленные посредством откровения тайны»: змея, евреи и золото. «Здесь благо и зло еще не обособились друг от друга, и все попытки человеческого разума постичь этот феномен терпят крушение».

Скаво, как всякий специалист, не решается вдаваться в скрытую подоплеку интересующего его явления — и такое самоограничение мне как историку симпатично. Его основная пища — факты, а не идеи. Скаво, очевидно, и с практической точки зрения считает важным сохранение двух валют: «Должны быть деньги, которые быстро расходуются. Сольдо служит денежному обороту, он склонен к циклическому движению, скудо же, напротив, — к перемещениям по вертикали. Этой силой тяжести объясняется его стремление исчезать в земле и лежать там, пока место клада не зарастет травой».

Сформулировано было недурно; это имело непосредственное отношение к другому виду исчезновения, а именно — к тезаврации [210]. Золото исчезает в сберегательных кубышках. Самый крупный запас Кондор хранит под касбой; это создает противовес. Золото следует и выставлять напоказ — на столах менял. Туда, где уже есть сколько-то голубей, слетаются и другие голуби.

Исходя из функционального признака, сольдо правильнее перечислять на текущий счет, а скудо — на сберегательный. В повседневном же денежном обращении разница, как уже говорилось, стирается — не говоря о том, что платежные операции приобрели высокую степень абстракции. Человек, владеющий фонофором, то есть почти каждый, может в любой момент расплатиться с помощью этого аппарата. Его счет регистрируется автоматически. Фонофор — сложное устройство, но обращаться с ним просто; через него я расплачиваюсь быстрее и легче, чем если бы выписывал чек.

Нивелирование общества посредством автоматизма — способ, каким были поставлены с ног на голову кардинальные вопросы зарплаты и труда, — это статья особая. Впечатление такое, что здесь, в Эвмесвиле, вся общественная система иногда засыпает и город погружается в грезу. Будто корабль сел на мель и потом снова с нее снялся. Или будто напряжение тока упало до нуля, но через некоторое время машины заработали снова. В такие паузы анарх как раз и может измерить собственную силу и независимость.

Несколько раз послушав Скаво в ночном баре, я стал заходить также и на его лекции, если оказывался в это время в университете. Я вскоре понял, что не случайно мне в голову пришла метафора, связанная с электрическим током. Использование электричества оказывало на собственность, а значит, и на деньги, гораздо большее влияние, чем — в свое время — использование силы пара.

Скаво говорил: «Эквивалентом сольдо является энергия. Скудо же имеет ценность сам по себе. Поэтому он обладает покупательной способностью как применительно к вещам, так и применительно к энергии. Соотношение между той и другой валютой остается скрытым: ведь люди, не задумываясь, принимают в качестве оплаты и сольди, и скуди.

Однако сольдо — я не хочу сказать, что фиктивен, но, пожалуй, эффективен, то есть привязан к производительности; это становится очевидным при любых нарушениях в пределах рабочего мира. В самом крайнем случае — скажем, при black-out [211] — сольдо обесценивается, тогда как золото сохраняет свою ценность и даже возрастает в цене».

Таким приблизительно был теоретический каркас, на который Скаво наращивал исторические реминисценции; инфляция как следствие неумеренного расточительства — например, после войны, — накопление потенциальной производительности благодаря резерву безработных, манипуляции с валютой, принудительные курсы обмена, подделка монеты, раковины каури, аферы с тюльпанами, аббат Галиани, Лоу и госпожа Шпицедер [212], скандал вокруг Панамского канала [213] и так далее.

Хорошее историческое образование; буйная, но контролируемая игра ассоциаций. На этих лекциях я получал импульс к собственным изысканиям, к дальнейшей работе с луминаром. Историк — нейтральный, не поддающийся эмоциям наблюдатель. Анарх же, говоря упрощенно, держит сторону золота: оно очаровывает его — как все, что ускользает из-под власти общества. Золото обладает собственной, неизмеримой властью. И где бы оно ни появлялось, там общество вместе с его порядком оказывается в опасности.

Анарх держит сторону золота: это не следует понимать буквально, как жажду золота. Анарх распознает в золоте центральную, покоящуюся в себе власть. Анарх любит золото не как Кортес, а как Монтесума, не как Писарро, а как Атауальпа [214]: есть ведь разница между плутоническим огнем и солнечным блеском, которому поклонялись в храмах Солнца. Высшее свойство золота — это свойство дарить свет; золото одаривает человека самим фактом своего существования.